Да здравствует кошмар. Роман

– Меня зовут Джон Ковбой! Всем понятно?!

Мгновения моего триумфа были испорчены, когда я понял, что ужас на лицах врагов был вызван не мной.

– Что здесь происходит? – грозно спросила появившаяся из-за моей спины учительница параллельного класса.

– Мы играем, – пискнул плененный мной моська-койот.

– Мы играем в индейцев, – подтвердили остальные.

Но грозной чужой учительнице это не понравилось и она отвела все «племя» новоиспеченных индейцев в кабинет директора.

Мы стояли, переминаясь с ноги на ногу, на красном ковре возле директорского стола, а он писал, не поднимая головы, и солнце весело отсвечивало от его лысины. Наконец, он закрыл тетрадь, встал и окинул нас строгим взглядом. Это был высокий «отставник» с мохнатыми бровями и военной выправкой.

– Ну, что скажете?

Я не знал, что вопросы бывают риторическими, в ответ на которые нужно молча раскаиваться или тихо всхлипывать. Я, как зачинщик всего этого родео, решил, что вопрос задан конкретно мне. Не успев выйти из роли покорителя прерий и все еще чувствуя себя героем дикого Запада, я гордо сказал:

– Приветствую тебя, Великий Вождь!

Директору почему-то не понравился мой комплимент и он послал меня домой за родителями.

Мама с папой на следующий день посетили директорский кабинет, но меня, к сожалению, с собой не взяли. Видимо, они там здорово повеселились, потому что по школе распространился слух, будто мои родители – жизнерадостные идиоты. Больше их в школу никто не вызывал.

За мной закрепилось прозвище Большой Джон. Иваном я был только для учителей и, чтобы не дать им повод называть меня Иванушкой-дурачком, я учился почти на одни «пятерки». Папа часто мне говорил, что «почти – не считается», но я предпочитал быть «почти отличником», а не презираемым всеми зубрилой.

ГЛАВА 5

Я всегда добросовестно готовился к каждой политинформации, но политика меня совершенно не интересовала. Впервые я насторожился и понял, что происходит нечто странное, когда услышал, как по телевизору ругали дедушку Ленина. В школе вместо стихов о любви к Стране Советов стали учить стихи о любви к Украине. Витрины магазинов и окна квартир на нижних этажах изуродовали решетки.

– Почему это происходит? – спросил я папу.

– Потому, что Украина стала «самостiйной».

– Какой?

– Свободной.

Я часто не мог понять, шутит папа или говорит серьезно, и подумал, что это – шутка, потому что даже ребенок знает: решетки и свобода – несовместимы. Слишком много новой информации хлынуло на меня, я нуждался в разъяснениях, а папа отшучивался. И я решил спросить у мамы:

– Правда, что Ленин – мутант?

Теперь уже мама решила, что я шучу. Но я не шутил. По телевизору умный дядя излагал теорию о том, что люди, часто употреблявшие в пищу грибы, мутируют и становятся грибами. Потом он показал изображение Ленина на броневике и сказал: «Похоже на гриб на гнилом бревне. Не правда ли?»

Мама слушала меня, подняв брови, и мне показалось, что она не верит… Я расплакался, мама обняла меня, и я сбивчиво забормотал:

– Чему я должен верить и что я должен любить? Моя родина – Советский Союз или Украина? Почему сегодня меня хотят заставить ненавидеть то, что раньше учили любить?

Когда я выплакался, мама поцеловала меня в лоб и сказала:

– Ты мой маленький умный тигр. Ты не должен ни любить, ни ненавидеть по чьей-то указке. Ненавидеть вообще никого не нужно. Ненависть – плохое чувство, оно всегда оборачивается против того, кто его испытывает, и пожирает человека изнутри. Люби то, что тебе нравится и что ты знаешь, что можешь потрогать руками. Читай фантастику, но не читай газет.

Я перестал готовиться к политинформациям, но не замечать происходящие вокруг перемены не мог, тем более, что они коснулись и нашей семьи. Папа уволился с завода, выпускавшего космическую технику, и пошел работать на маленькое частное предприятие, занимавшееся «декоративными покрытиями фурнитурных изделий». В ответ на мою обвинительную речь, суть которой сводилась к тому, что менять Космос на дверные ручки – стыдно, папа только махнул рукой.

– Завод все равно скоро закроют, – сказал он.

Я опять подумал, что папа шутит, и обиделся… Но вскоре в нашем холодильнике появились бананы и шоколад, и я смирился с папиным выбором. Мама тоже сменила работу. Она стряхнула с себя библиотечную пыль и отдалась своей единственной страсти – рисованию. Раньше она рисовала только дома, а теперь – и на работе.

ГЛАВА 6

С той самой ночи, которую я провел в «пещере Али Бабы» с бутылкой лимонада в руке, меня неотступно преследовали кошмары. Каждый день я доводил себя до полного изнеможения. Чтобы не ложиться спать, я придумывал все новые и новые занятия. Но сон все равно побеждал. Он подкрадывался незаметно, и, в конце концов, я засыпал то в кресле перед телевизором, то прямо на полу с мокрой тряпкой в руках.

Этот ужас продолжался уже больше двух недель. Самым страшным в мучивших меня снах была их реальность. Однажды я гулял во дворе. Было тепло и ясно. Ветер слегка покачивал гроздья сирени. По зеленому широкому газону бродила серая грязная собака с перебитой ногой и деловито обнюхивала приоткрытые погреба. Наш двор, с замечательной спортивной площадкой, огромной цветочной клумбой и раскидистыми деревьями, был украшен многочисленными цементными холмиками с железными крышками, в которых наши соседи хранили картошку. Летом владельцы проветривали свои погреба, закрывая их на «цепочку», и было видно, что под крышками они защищены еще мощными решетками. Серая собака переходила от погреба к погребу, не находя чем поживиться.

И вдруг почва вздрогнула, как от подземного взрыва. Натягивая до предела цепи, задергались крышки погребов. Завыл ветер, затрещали деревья. Со звуком выстрела лопались цепи, взлетали в воздух вырванные вместе с рамами железные крышки. Внезапно все стихло, и появились… Сначала первая. Она осторожно ощупала пространство вокруг погреба, потом как будто принюхалась и двинулась по направлению ко мне. Толстая, белая, слепая змея. Я понимал, что она ползет ко мне, но не мог пошевелиться. А змеи уже выползали и из других погребов. И эти уже не медлили, эти точно знали, где их цель. Эта скользкая холодная масса переплетенных змеиных тел надвигалась на меня, как гигантский спрут. Я закричал и проснулся.

Было уже светло. Я вышел в кухню. Мама пила кофе возле открытого окна, решетку которого скрывали розовые занавески.

– Кажется, тебя не радуют каникулы, – сказала она, глядя на мое хмурое лицо.

– Я так больше не могу, – буркнул я, плюхнувшись на табурет.

– Что на этот раз?

– Змеи…

– Не знала, что ты боишься змей.

– Мерзкие белые змеи вылезали из погребов во дворе…

– Это я виновата. Когда тебе было три года, я боялась, что ты упадешь и ударишься головой об угол железной крышки. И чтобы ты не подходил к погребам, я тебе говорила, что там живут змеи.

– Еще скажи, что ты виновата в том, что эти жлобы перекопали весь двор своими погребами!!! В них и правда могут жить змеи!

– Зато какое богатое поле деятельности для археологов будущего!

– Ты у папы научилась превращать все в шутку?! А мне – совсем не весело! Я не знаю, что делать!

– Прежде всего, успокоиться. Успокоиться и подумать.

– Я и так думаю об этом непрерывно.

– Тогда не думай. И кофе не хлещи по вечерам.

– Я пью кофе, чтобы не уснуть.

– Но ведь ты все равно засыпаешь. Сначала ты целый день думаешь о том, что ночью увидишь нечто ужасное, потом надуваешься кофе, как Бальзак. Твоя нервная система постоянно взвинчена…

– Только не надо тащить меня к врачу!