На расстоянии кадра

– Я начинал в этой студии. Человек, которого ты видела, был моим учителем. Он действительно был одним из лучших в свое время. Правда, он как раз, как ты это назвала, ас студийной работы: портреты, которые он когда-то делал, выставлялись на выставках по всему миру. Сейчас он… отошел от дел… заигрался в великого художника. Я очень многим ему обязан. Самое меньшее, что я могу для него сделать: сохранить его студию, его клиентов.

Он, как мальчишка, поковырял ногтем край стола и продолжил:

– Есть, конечно, и личные мотивы. Вика не признает фотографов «на вольных хлебах». Для нее очень важно, чтобы я имел стабильный заработок. Стабильно высокий заработок. – он криво усмехнулся. – Она из достаточно богатой семьи. Я должен поддерживать уровень жизни, к которому она привыкла.

– Об уровне ее жизни красноречиво говорит ее машина.

– Эту машину я ей подарил. Но да, она хорошо показывает уровень ее требований. Иногда очень тяжело им соответствовать.

Мы сидели молча и смотрели друг другу в глаза. Я понимала все его чувства, я читала их на его лице. Но ведь его личная жизнь меня не касается. Не должна касаться. Я опустила глаза.

– Я очень благодарна за твою отзывчивость. И я согласна, что в любом случае отнеслась бы к этой ситуации с недоверием, предвзято. Но я, наверное, откажусь. Я не смогу с тобой работать.

Я подняла на него глаза. Он спокойно ждал объяснения.

– Даже если не брать во внимание то, как мы познакомились… – я запнулась. – Даже наше деловое сотрудничество начинается с обмана. Я не думаю, что это хороший старт. Я не могу работать с людьми, которым не доверяю, которые сразу показали себя…

– Во-первых, мы уже разобрались с нашей первой встречей, и последнее время неплохо справляемся с ситуацией. – перебил меня Дмитрий. – Во-вторых, от твоего решения сейчас зависит очень много судеб, ты сама сказала, что глупо идти на поводу у своих эмоций. Ну и в-третьих… Можешь ли ты с полной уверенностью сказать, что так уж мне не доверяешь? – он прищурился. Я чувствовала, что он смотрит мне прямо в душу.

– Я не знаю что за чертовщина творится между нами. Почему мы так чувствуем друг друга, даже просто присутствие. Почему от любого прикосновения вспыхивает пожар. Я знаю, что пока не научился это контролировать. И поэтому пока воздержусь от любых физических контактов с тобой. – Он уже знакомо взъерошил волосы. – Я знаю кое-что другое. – он потянулся к сумке, которую привез с собой и вытащил объемную стопку фотографий. Он протянул ее мне. Заметив мое удивление, он предупредил мой вопрос, – Да, ты не единственная, кто любит наблюдать за людьми со стороны, кто любит их читать.

На всех фотографиях была запечатлена я сама: сосредоточенная, задумчивая....

– Я ведь не зря тогда попросил именно тебя нас сфотографировать: я хотел проверить догадку. Ты ведь тоже “видишь” чувства окружающих, чувствуешь то же, что чувствуют они? Это ведь из-за… – он коснулся своего уха. Я какое-то время молчала. Потом кивнула.

– Да. Возможность носить слуховой аппарат у меня появилась не сразу. И когда мне подарили первый аппарат – он был далек от идеального. А мне нужно было выживать. Учиться слышать без слуха. Поэтому я много наблюдала, изучала людей. Это так и осталось привычкой. – Я перебирала фотографии. Везде не очень радостная. В стороне от всех. Одну из фотографий я подняла с немым вопросом: я сидела одна на берегу реки. Дмитрий поднял руки вверх, сдаваясь.

– Я не маньяк. Я не преследовал тебя. После той сцены в день вашего приезда я тоже ушел привести свои мысли в порядок. Видимо, мы ушли в одно и то же место. И до того, как ты увидишь следующее фото: да, и следующим утром на берегу я тебя фотографировал. Но, честно, я пришел туда раньше тебя. Ты даже на фотографиях получилась беззащитной и напуганной, сама видишь. Я не мог просто взять и уйти. Обошел кругом и сделал вид, что только пришел на берег.

– Да уж, странностей в наших недолгих взаимоотношениях хватает.

Дмитрий рассмеялся.

– Можно мне забрать их? У меня не так много хороших фотографий.

– Конечно. Я себе еще напечатаю. – Он улыбнулся моему встревоженному взгляду. – Я шучу. А хороших фотографий у тебя нет, потому что тебя всегда предупреждали, что будут фотографировать. И ты сразу же пряталась в свою раковину.

Я пожала плечами.

– А у тебя есть хоть одна твоя фотография? Настоящая? – вернула я ему его подковырку. Он абсолютно серьезно ответил:

– Да, несколько. Те фотографии, что делала ты.

Я смутилась.

– Ты когда-нибудь занималась фотографией или рисованием?

– Нет. – Я покачала головой. На душе стало тошно. – Я занималась музыкой, пока не… – теперь я уже сама махнула рукой на свое ухо. Он кивнул.

– Возвращаясь к нашей деловой встрече… – он резко сменил тему, возвращая нас к цели этой поездки.

– Возвращаясь к нашей встрече. Хорошо. Давай попробуем работать вместе. Посмотрим, что из этого выйдет. – я пожала плечами. Я все еще была полна сомнениями. – Руку жать не буду. – Буркнула я себе под нос. Он засмеялся.

– Что ж, тогда остальные детали можно обговорить позже. Предлагаю запастись провизией и двинуться в обратный путь. – Он встал из-за стола.

Я последовала за ним.

В коридоре я автоматически затормозила возле той самой, своей фотографии.

– Что у тебя с этой фотографией? У тебя с ней какие-то особые отношения? – Дмитрий посмотрел на меня, на секунду оторвав глаза от дороги. Я помолчала. Даже это не осталось для него незамеченным.

– Встречный вопрос: насколько старая эта фотография? Как ты там оказался?

– Я был в гостях в том лесничестве. Пару лет назад. Мне заказывали фотографии в той местности. Вот и набрел на скалу. Она потрясающая, правда? Все мечтаю туда вернуться. Вот покончу однажды со студийной работой… или отпуск возьму – и сразу туда. Там природа потрясающая, первобытная. Зверей много редких. Хочу альбом выпустить заповедника.

Я залюбовалась его лицом: оно будто осветилось изнутри, в глазах азарт и огонь появился. Видно, что говорит увлеченно и искренне.

– И все-таки о тебе… Ты была там?

Я медлила с ответом. А потом меня будто прорвало.

– Да. И не раз. У меня бабушка там жила. Я в детстве часто у нее бывала, особенно летом. Когда мне было 13, я была там последний раз. Как раз на этой скале. Я очень любила эту скалу. Потрясающее место. Тогда я забралась туда, как делала часто, и просидела очень долго. Я всегда забывала про время там. Начал дождь накрапывать. Я уже собиралась уходить, поскользнулась… и сорвалась вниз. Меня нашли несколько часов спустя. Вертолетом доставили в областную больницу. Сотрясение. Несколько переломов. Сутки без сознания. Говорили, чудом жива осталась. Все срослось. Но был сдвиг позвонков. Защемило нерв. И тяжелая травма головы. Я начала терять слух. Денег на слуховой аппарат не было. И не скоро появились. А когда появились – я уже полностью оглохла на одно ухо… Теперь я слышу только левым ухом и только со слуховым аппаратом.

Я очень долго не решалась оторвать взгляд от бокового окна и посмотреть на Дмитрия. Стало очень неудобно и стыдно за свою непрошенную откровенность. Когда я все же смогла взглянуть на него – он был полностью сосредоточен на дороге. Только плотно сжатые челюсти и нахмуренные брови говорили о том, что он меня слышал.

– У меня все было намного проще и прозаичнее. Отец умер еще до моего рождения. Мать меня воспитывала одна. Ну как воспитывала… Все ее воспитание сводилось к побоям. Сначала била одна. Потом появился отчим. Он стал ей помогать. Я не мог им дать отпор и в 11 дет ушел из дома. Долго жил во дворах, на вокзале. С наступлением зимы выживать стало сложнее. Сначала попрошайничал, потом пошел воровать. Первый раз все прошло гладко. До сих пор стыдно. А на второй раз попался. Хозяин тогда еще фотоателье в милицию сдавать меня не стал, накормил. Потом взял помощником. Устроил в одну школу со своей дочерью. Через пару лет заметил мой интерес к фотографии и сделал учеником. Речью никто не занимался особо, учителя и врачи говорили поздно. Мой приемный отец любил повторять, что не моя речь делает меня человеком, а мои мысли и моя душа. К сожалению, я только годам к 20 или даже позже понял, что он прав. – Дмитрий все еще не смотрел на меня.

Я тоже отвернулась к окну, пытаясь переварить услышанное. Внезапно одна мысль вызвала во мне смех. Сначала я тихонько хихикала, боясь, что такая моя реакция может обидеть Диму. Но смех, возможно изначально нервный, прорывался наружу. И скоро я уже хохотала, утирая ладонью слезы со своих щек.

Дмитрий сначала оторопело косился на меня, потом, поймав мой взгляд, поднял удивленно брови.

– Мы… С тобой… Нашли друг… Друга… – выдавила сквозь смех я.

Он молча сосредоточился на дороге. Потом улыбнулся. Потом начал посмеиваться. Потом захохотал в голос.

– Услышал глухой немого…

Несколько минут мы смеялись, не в силах проговорить ни слова.

В какую-то секунду, вытерев очередной раз слезы, я, забывшись, похлопала рукой по его плечу. Дмитрий от неожиданности дернулся, как и я сама. Этого оказалось достаточно, чтобы Дима отвлекся от дороги. Как в замедленной съемке я боковым зрением увидела машину, совершающую обгон на нашей полосе. Спустя один взмах ресниц я поняла, что она несется по встречной полосе. На нас. До столкновения оставалось лишь пара вдохов. Завизжали тормоза. Дима резко выкрутил руль. Я сжалась на сидении, прижав колени к подбородку и закрывая руками глаза. Машина подпрыгнула, раздался глухой стук, и мы замерли.

Минуты, часы, столетия тишины.

– Ты в порядке? – шепотом спросил Дмитрий. Я медленно убрала руки от лица. Меня трясло. Сердце гулко билось в ушах. Я не могла опустить ноги вниз, казалось, из меня выкачали всю энергию.

В мое окно постучали. Как будто со стороны я увидела себя: я открыла окно, за которым стояла очень встревоженная женщина.

– Вы в порядке? – второй раз я услышала один и тот же вопрос. Я кивнула. Женщина перевела взгляд на Диму. Я тоже повернулась в его сторону. Он кивнул. Я повернулась обратно к женщине.