В следующей жизни

– Если бы я с ним осталась, никогда бы Бориса не встретила. Так что спасибо ему и той женщине.

– А на меня-то зла не держишь?

– Ах, Михал Михалыч! Ах. хитрец! Вы же сами все знаете!

– Знать то я знаю, да хочу от тебя услышать.

– Сначала я злилась, кляла вас на чем свет стоит, а потом подумала: он ведь, то есть вы, умнее меня, мудрее, знаете, что делаете.

– Уважаю честных людей!

– А какой смысл вам врать?

– И в самом деле – совершенно бессмысленное занятие. Вот что, голуба моя, пора тебе!

– Куда?

– На землю, матушка, на землю! Заждались тебя там.

– Кто?

– Родители твои. Уже всех врачей обошли, всем богам помолились, чтобы ты родилась. Врачи не помогли, а вот боги услышали их молитвы. – Михал Михалыч расхохотался над собственной шуткой. – Точнее, девочка, наконец, созрела для того, чтобы родиться.

Она не казалась удивленной этой новостью, будто она была к ней готова, будто только этого она и ждала долгие девять месяцев после перерождения Бориса.

– А я там встречусь с Боренькой? – только и спросила она.

– Вот уж не знаю, но мне кажется выражение «браки заключаются на небесах» появилось не просто так.

– Так значит, мы снова будем вместе?

– Посмотрим на ваше поведение. И вот еще что, душа моя, ты этих влюбленных голубков поторопи с бракосочетанием, а то так и не погуляешь на свадьбе внука. Не больше трех недель тебе здесь куковать осталось. Так что поторопи.

Свадьба задумывалась скромной, но ничего из этой затеи не вышло: шумел и гулял весь остров. Из города прибыли многочисленные Ольгины друзья и подруги. Были приглашены и некоторые обитатели острова, с которыми молодожены успели подружиться. Предполагалось, что они без всякого пафоса и вечерних нарядов отметят бракосочетание Ольги и Алеши в их пляжном баре и начиналось все именно так, но новость о том, что хозяин острова женится, молниеносно распространилась по округе, и в бар потянулись люди: персонал отелей и ресторанов, туристы, все, кто был на острове. Свадьба выплеснулась из ставшего тесным бара и радостной пьяной волной покатилась по всему острову. Веселье продолжалось до утра, но уже без молодоженов – они сбежали на соседний маленький островок и занимались там любовью на песке прямо под звездами. Лаская друг друга, они не думали о том, сколько им суждено провести вместе, но оба знали, что нужно наслаждаться каждым мгновением, ведь их совместная жизнь может закончиться в любой момент – достаточно вспомнить Бориса и Любочку.

Через два дня на острове снова был праздник – провожали Любочку в новую жизнь. Эти проводы не напоминали поминки, это был настоящий праздник, ведь виновница торжества была убеждена, что она отправляется на встречу со своим возлюбленным. Она верила, что судьба снова их сведет, что и здесь то они встретились только для того, чтобы потом быть вместе – в следующей жизни. А иначе какой смысл был в этой короткой любви? Ну и что, что после перерождения она забудет Бориса? Ну и что из того, что Борис тоже ее не помнит? Это все ерунда. Бог мудр, добр и всемогущ, он найдет способ снова свести их вместе.

Свой модный дом Любочка хотела оставить внуку, но тот отказался, поскольку не мог управлять им дистанционно. Она очень переживала, что после перерождения ее дело пойдет прахом, но тут она поняла, что у нее есть верный, надежный человек, который не даст ее делу погибнуть – это ее директор. Он был с ней с самого начала, своим трудом и заботами помог Любочке прославиться. Он обитал в Царствии небесном уже несколько десятилетий и был вполне счастлив – вернуться на Землю совсем не стремился, и небожители будто бы о нем забыли: живет человек и живет. Любочка даже в него слегка влюбилась в свое время, но он не смог ответить ей взаимность, хоть и всячески превозносил ее красоту – женщины в качестве объектов любви его совершенно не волновали.

От бабушкиной городской квартиры Алеше не удалось отказаться – она досталась ему. Дорогая, большая квартира. Он вспомнил, как он мечтал о хорошем наследстве в своей земной жизни, но тогда после смерти бабушки осталась лишь крохотная хрущевка. Ее продали и после раздела вырученных средств между всеми наследниками денег Алеше хватило только на новый фотоаппарат. Вот и все наследство. А сейчас роскошная бабушкина квартира была ему не нужна. Вот только если его выпустят с этого острова. Но такое развитие событий отчего-то представлялось ему маловероятным. Алеше было грустно терять бабушку, но он отпустил ее с легким сердцем, с радостью за нее – ее вера передалась и ему. Да, он верил, что она будет счастлива в следующей жизни и непременно встретит своего Бориса, которого сейчас уже зовут как-то по-другому. И еще он знал, что и с бабушкой он тоже еще встретится после того, как Алеша переродится.

Ольга отправила ходатайство в Небесную канцелярию о разрешении ей, как жене Алексея Н., оставаться в континууме, в котором пребывает ее муж, неограниченное время. Она писала, что ей сложно разлучаться с супругом каждые трое суток. В разрешении ей было отказано на том основании, что правило трех дней распространяется абсолютно на всех, в том числе на членов семьи создателя данного континуума. Это постановление Судьи и отменить его может только он. Ольга похлопотала, подняла все свои связи и добилась личной встречи с Михал Михалычем.

Никогда в жизни она еще так не волновалась как перед этой встречей, ну разве только перед судом. Хотя любой исход переговоров по большому счету ничего не менял – в случае снятия запрета на ограничение посещения острова Ольга и Алеша выигрывали только время, которое они могли проводить вместе. С другой стороны, время – это как раз то, что им и было нужно, чем больше, тем лучше, ведь в любое мгновение их могли разлучить. Тот же Михал Михалыч и мог их разлучить.

Она уже стояла в прихожей в уличной обуви и собиралась выходить из дома, когда какой-то внутренний голос сказал ей: подари ему свою картину, вдруг это как-то поможет. Она кинулась в мастерскую и схватила первое попавшееся полотно, завернула его в бумагу и выскочила из дома. Когда она открывала одну из дверей в длиннющем коридоре здания суда, на которой было написано «Михал Михалыч», она ожидала увидеть за ней безликий чиновничий кабинет, но увидела что-то вроде дамского будуара из прошлых веков. Михал Михалыч возлежал на тахте в пестром атласном халате, который едва сходился на его кругленьком животике. Под халатом виднелась несвежая, мятая сорочка и коричневые штаны, давно утратившие «стрелки».

– Проходи, голубушка, проходи! – сказал Михал Михалыч елейным голосом. – Прошу меня извинить, что не приветствую вас стоя, сударыня, но уж очень умаялся. Полеживаю вот в перерывах между заседаниями. Мрут и мрут люди-то, без отдыха да без выходных. И все ведь грешники! Все, как один! И всех рассуди! А ты с чем пожаловала, красавица? Хотя не говори, знаю я. А что это у тебя в белых рученьках? Уж не взятку ли ты мне принесла? Щенки борзые, да?

– Не взятка, подарок. – ответила Ольга смущенно. – Картина моя.

– Разверни уж свою взятку-то, да покажи. Посмотрю, за что ты меня купить хочешь, голуба моя.

– Это подарок. – Упрямо повторила Ольга и развернула картину.

– Неужто Крым?

– Крым.

– Ты знала или муженек твой надоумил?

– Что знала? Я не понимаю, о чем вы. Первую попавшуюся картину схватила, когда из дома уже выходила в голову пришло, что нужно вам что-то подарить, когда еще будет возможность что подарить самому Судье. Это честь для меня.

– Ну, еще бы! – хмыкнул Михал Михалыч. – Честь, да еще какая! Да, и возможности больше такой не будет. В этой жизни точно. Это я тебе как ясновидец говорю. Ладно уж, голуба, приму я твой подарок, окажу тебе такую милость, а вот просьбу твою удовлетворить не могу. Правила, есть правила! – он развел руками.

– Михал Михалыч! Миленький! – Ольга молитвенно сложила руки. По ее щеке поползла слеза. – Вы же знаете, что такое любовь!

Судья поморщился.

– Ты мне тут слезы то не лей. Не разжалобишь меня слезами. Каждый божий день столько их вижу… Глаза м мои на них не смотрели. – Он умолк на несколько мгновений. Затем продолжил. – Знаю я, что такое любовь. И побольше твоего. А вот в том, что ты знаешь, я сильно сомневаюсь. Вашу возню под одеялом или, пардон, под звездами ты называешь любовью? – Ольга отрицательно покачала головой. По ее щекам продолжали ползти слезы. Ей нечем было их утереть. Михал Михалыч раздраженно швырнул ей упаковку бумажных платков. – Развела тут нюни. Бабье, что с вас взять? А вот докажи мне, госпожа хорошая, свою любовь к своему Алешеньке.

– Как? – спросила Ольга испуганно.

– Чем ты готова ради него пожертвовать?

– Не знаю.

– А что тебе дороже всего на свете, кроме Алеши, разумеется.

– Рисование. Я без него жить не могу.

– Вот и выбирай: Алешка или живопись! – Ольга вся съежилась, а Михал Михалыч смотрел на нее, прищурившись, с издевательской улыбочкой на лице. – Нус, барышня, и чего ты выбираешь?

Ольга резко выпрямилась и ответила:

– И то, и другое. Я забираю назад свою просьбу. Пусть все остается, как есть. Буду уезжать с острова каждые три дня, не переломлюсь. Однажды выбрала уже мужа и детей, отказалась от рисования, до конца дней своих жалела об этом выборе. А могла бы совмещать, все бы успела, если бы захотела. Мужчины приходят и уходят, а призвание остается. Если я откажусь от рисования, то откажусь и от части себя. Мой муж полюбил меня такую, какая я есть сейчас, будет ли он любить меня, наполовину опустошенную?

– Позволю себе, с тобой не согласиться, голуба. Будет он тебя любить, ровно до тех пор, пока ему будет интересна возня с тобой под одеялом. А вот, допустим, дорогуша, я удовлетворю твою просьбу, но не совсем так, как тебе хочется. – Ольга посмотрела на Михал Михалыча вопросительно. – Можешь считать меня фашистом, извергом и тираном, но я именно так и сделаю. Можешь считать это изменением меры пресечения в отношении тебя. Ты вообще больше не сможешь отлучаться с острова, будешь находиться там постоянно. До тех пор, пока я не решу иначе. И все будущие картины, которые ты напишешь на острове будут существовать только там. Если кто-то попытается вывезти их на Большую землю, они попросту исчезнут.

Ольга закрыла лицо руками и спросила сдавленным голосом:

– Что я вам плохого сделала? Так нельзя! Ну, нельзя же так!

– Ты, голуба, со мной не спорь! Сопли еще не обсохли со мной спорить! Сама напросилась! Никто тебя сюда не звал. Жила бы как жила, да радовалась. Нет, мало ей! Ты к чему привыкла? Критики ей дифирамбы поют, выставки, аукционы, деньги! А вот сейчас мы и посмотрим, настоящий ли ты художник? Твое ли это призвание? Сможешь ли ты без всей этой мишуры, без признания, да без денег рисовать. Но это даже не главное. Деньги тебе, положим, на острове и не понадобятся. Но вы ведь, художники – тщеславный народишко. Захочешь ли ты рисовать-то, когда будешь точно знать, что твои, как тебе кажется, бессмертные творения сгинут навеки вместе с этим островом, когда муженек твой переродится. Ничего от них не останется, даже пыли. Даже воспоминаний от них не останется, потому что все, кто их видел, рано или поздно снова попадут на землю и как их звали даже помнить не будут, не то что бирюльки твои. Интересно тебе будет рисовать при таких раскладах?

– В детстве я любила рисовать палкой на песке на берегу моря или реки, хотя и знала, что в любой момент может прийти большая волна и смыть мой рисунок. Вы меня не испугаете.

– Да, Алешка и сам нахал редкостный и на нахалке же женился. Давай-ка, голубушка, хлопнем что ли по рюмашке чего-нибудь. Что-то разволновался я. Надо бы нервишки успокоить. У тебя, я смотрю, тоже нервишки то пошаливают. Я, водочки, пожалуй, тяпну, а тебе чего плеснуть?