Сады Драконов

– …Да, мне говорили. Тяжелый секретный проект, – помолчав, сказал Игнатий. – С ума сойти. Откуда знаешь?

– Подслушал. Еще на Гекконе. Да я не очень в курсе. Так, знаю просто, что я особенный, поэтому так растили – одного, в секрете. Там на Гекконе есть еще такие точно, как я?

– Нет. Опасно. С тобой одним-то сколько хлопот. Знаешь, мы думали, ты и Геккон почти забыл.

– Геккон не вытравишь ничем, – Мур смотрел на пол, на черный обод вспомогательных колес кресла Игнатия. – И летать я умею. Поэтому, может, и вернулся, – усмехнулся Мур. – Чтобы снова… Хотя бы на марше летать. Теперь еще дошло, что жить Дома и притворяться ничем – очень глупо. Я – не настоящий человек, зато – настоящий нави. Ну вот и буду – нави. Хотя Близнецы считают, что толку во мне и как от нави не будет. Слишком тяжелый геном. Опасный, нестабильный. Даже дисциплина, мол, мне не поможет. Что я просто выносливее, чем те четверо до меня… Их быстро не стало. И я тоже долго не проживу.

– А ты Близнецам во всем веришь?

Мур пожал плечами.

– Лучше бы ты верил в себя, – мягко сказал Игнатий.

– Вера – самообман… – Мур вспомнил, что хотел сказать: – Ах да! Но то, что я это «яблоко»… Это так, ерунда. Труднее сознаться в том…

Он замолк, больше от подташнивания, чем от нерешительности. Голова все кружилась, медленный мир тек по краям. Глаза Игнатия сверкнули:

– Давай уже сознавайся, чудовище.

– Ну… Наверно, стоит сказать правду… Вы знаете, какая у меня была причина исключения из пилотов?

– Читал, что ты терял цветовое зрение на десятой минуте таймфага. Никто не понял, почему.

– Еще бы. В таймфаге цвет был всегда. Но я наврал. Наврал всем, а наяву цвет стал уходить по какой-то нервной причине, когда мне было тошно жить. Легко было этот недостаток всем предъявить и доказать. Но летать я бы мог. Я – притворился, что не могу, – Мур закрыл ладошкой занывший шов. Стало трудно дышать, совсем как в капсуле с плохими, ужасными, мучительными цветами, куда его засовывали в детстве, если он плохо летал. Там так же все кружилось. Но его не стошнило там ни разу, значит, и сейчас не стошнит. – Я… Обманул всех. Так что врать я в принципе умею.

– Нет, не умеешь. Прежде чем винить себя, подумай, насколько мал ты был. Потерять цветное зрение можно ведь и из-за нервотрепки. Но я плохо представляю, чтоб ты мог отказаться от таймфага. Это ж жуткая зависимость.

– Вот и все так подумали.

– Тонкий расчет для малолетнего.

– Не сложнее поискового. Труднее было себя пересилить.

– Как сейчас с глазами?

– Иногда перестаю различать цвета, вот как весной, когда заболел так ужасно. А бывает – вообще на ровном месте, еще хуже: мир вдруг разваливается на две половины, – Мур провел пальцем по полу, – вот так, на черную и белую. Как весной после письма Близнецов… Ну, на что я с таким ненадежным зрением гожусь, как нави? Разве я смогу летать?

– На марше – сможешь. Да вот тебя обследуют и подтвердят. Но на кой ты нам как маршевый пилот? Таких тысячи. Мурашка, да что тебе свет клином на космосе сошелся? Тут внизу будто важных дел нет.

– Я не знаю, каких. Я нави, я сделан, чтоб летать. Правда Близнецов и Геккона не будет?

– Правда.

– Почему вы утром сказали, что я нужнее им, чем кто бы то ни было?

– В человеческом смысле, – вздохнул Игнатий. – Ты для них – страшная этическая проблема.

Мур не понял. Но человеческие смыслы его не касаются.

– Что ты опять замер? Хватит ныть, – сухо велел Игнатий.

– Я не ною!

– Вслух ты никогда не ноешь. Почти. Дрессировка Аша и Ая. Все, уйми нервы и не скули. Они не нарушат ни договор с тобой, ни свое обещание нам и… Ах, Мурашка. Ты бы знал, чей это был проект «Яблоко»… Вот уж его доверие обманывать – преступно.

– Чье? Того, кто меня придумал? Кто сложил во мне ужасные гены?

– Да.

– И это тот, кто решает, как жить мне и Алешке? Хозяин Сети?

– Да. Нетрудно догадаться. Так, Мур. Упокойся. Никакого Геккона. Значит, говоришь, притворился? Уже тогда был умнее и хитрее, чем казался, да? Правда, всех удивило то, что никто из отсева не переносил списание на грунт легче, чем ты, чудовище. Никаких слез, капризов, страхов. Тебе, казалось, всё было безразлично.

Мур замер, уставившись на какую-то блестящую штуковину на ободе кресла Игнатия. Перевел дыхание:

– Нет. Не безразлично. Это было… Ужасно. И граница – как пропасть.

– …Какая граница?

– Я нави, все – люди. Как прозрачная стена. Как глухота. Ни им меня не понять, ни мне их. Я один, а их много-много. Но я все время хорошо себя вел. Боялся. Особенно в том доме в лесу, куда меня привез Вук.

– …Ты что, помнишь Вука?!

– Еще бы. Он иногда со мной играл. Я даже думал, он – тоже нави. Но Близнецы сказали, что – нет.

– Еще и Вука помнишь, – Игнатий потер лоб. – Играл, говоришь?

– Редко, конечно. Вук Близнецов не боится, потому что самый главный на Гекконе. Хоть и мальчик, – да что ж сделать с этим головокружением? С чего вдруг башка покатилась под откос? Надо говорить, чтоб Игнатий не заметил: – Но это не важно, что Вук мальчик – он просто в плато. Я тоже в плато. Потому и вернулся, что мелкому существу вроде меня в этом бесконечном плато лучше дома, а не в Бездне. По крайней мере, окружающим понятно, почему ты не растешь. Вук же никого не удивляет… Да… Он добрый.

– Мне известно, он тогда нарушил протокол списания: схватил тебя в охапку и утащил вниз.

– Да. Спас от Близнецов.

– Как это было?

Мур поморщился.

– Правило? – огорченно спросил Игнатий.

– Да нет… Это ж было еще Дома.

– Я не скажу: «не ной», – мягко сказал Игнатий. – Ты просто рассказываешь о том, что я уже знаю. Но важно понять, как это было для тебя. Ну, расскажешь?

– Когда врачи сняли с таймфага, стало совсем страшно, – пожал плечами Мур. – Ведь если нави летает плохо, его уничтожают.

– С ума свихнулся?!

– Близнецы так говорили, – пожал плечами Мур. – Я вообще-то не верил, конечно, потому что ведь они любят припугнуть, и рискнул… И вот привели в третью лабораторию… Я был как тряпочный. Они – мрачные… Аш так вообще злой… И я… ощутил. Что уж сейчас-то убьют. Усыпят. Запросто. Ну, вот как если грязь, то хочется скорей убрать, все вымыть… Я думал еще… Ну, что я ведь виноват, что нервный, невыносливый и глаза плохие… И что врал про цветоразличение… За вранье они, если узнали, точно убьют. Тут пришел Вук, спросил, что случилось… Хороший такой. Как будто с неба, ласковый, стал играть, расспрашивать… Я потихоньку спросил, будет ли больно, когда усыпляют. Вук взбесился… Близнецы – тоже… Они все ушли разговаривать… И вдруг Вук прибежал обратно, схватил меня и утащил. Близнецы нас не догоняли. Я так крепко за Вука держался… Он костлявый. И он меня крепко держал, и все говорил: «Спокойно, спокойно». И вот – наружу из лабораторий, потом – коридоры железные, длинные – к причалам и в люггер… И в космос. Совсем наружу. Громадный мир… И можно жить.