Горькое логово

Кощей смотрел невозмутимо, но сквозь все его оболочки Сташка увидел испуг. Ух ты. Ему удалось напугать главу Конторы? Весело. Неужто Кощей понял, что Сташка на самом деле – из того же громадного пространства тайного, что скрывает Ярун, что он – часть того, что Кощей понимает как непостижимое? А раз непостижим – значит, вне контроля. Это пугает, конечно. Только за испуг он будет мстить. Он хотел еще сказать Кощею, что уже знает, что тот не захочет ничего понимать и раз за разом будет пытаться от него избавиться. Глянул в его неподвижное лицо, ударился о мертвящий изучающий, пустой взгляд – глупо вообще разговаривать с ним. Можно только уклоняться. И быть очень осторожным.

– Ярун не желает сейчас тебя видеть.

– Ты врешь, – правда стало смешно.

– Но ведь его здесь нет.

– Значит, у него важные срочные дела.

– Он на охоте.

– …Значит, так надо, – отбил удар Сташка. – Поохотиться. На добычу. Понимаешь, добыча нужна.

Кощей посмотрел так дико, что пришлось объяснить:

– Добычей щенков кормят.

– Это ты – щенок?

– Щенок, щенок, – успокоил Сташка. – Маленький еще, не бойся. Зубы молочные, толком не огрызнуться. Пока.

– Прикуси язык, щеночек. Вернется – позовет тебя, если захочет, – сказал Кощей. – Все, заканчиваем этот бесполезный разговор. Жить ты будешь здесь. Это пятый этаж Детской башни, вниз тебе нельзя, вверх – там класс и комната для игр. Здесь рядом столовая, еду будут приносить, пока ты в классе. Все уроки и все просьбы только через терминал. Слуг за общение с тобой будут штрафовать. Все ясно?

– Да, – Сташка отвернулся, не в силах смотреть на Кощея: показалось, что человеческого в нем только кожа да одежда. Потом он задумался, какая охрана может удержать его здесь. Может быть, вообще – взять и уйти отсюда? А когда вернется Ярун – тогда тоже вернуться?

– Система слежения уже работает, при малейшем поводе к моему беспокойству у тебя будут неприятности. Веди себя смирно.

Сташка смотрел в окно (ничего не видя) и не повернулся смотреть, как он уходит. Закрылась дверь, стало легче дышать.

Он догадывался, что Ярун упрячет в башню – он предупреждал. Он же не знает, как опасна теперь эта Детская башня… Но что захочет избавиться – уж это Кощей врет… Неужели он с Венком – не тот наследник, кто нужен Яруну? Неправда… Ну да, если уж явился Настоящий Дракончик, то, как обычно, вся государственная стабильность полетит к черту, но… А почему, собственно? Зачем все рушить? Нет… Нет. Надо научиться. Пусть Ярун расскажет, как, что и зачем. Если Ярун теперь тут самый главный, так зачем все ломать? Надо разумно использовать все ресурсы государства для того, что нужно сделать… А что нужно? Не вспомнить… Ярун знает, наверно. Не может быть, чтоб у них были разные цели. Ярун – он тоже правда, он сам Дракон, он… Он – родной. Нет, уходить нельзя. Этому только Кощей рад будет.

Слегка кружилась голова. Он повернулся, оглядывая комнату, и сразу наткнулся на приготовленную одежду и удивился – тяжелое, очень красивое торжественное платье, темно-синее, с серебром вышитых императорских драконов – это ему? Может, и ему, только, когда его шили, Ярун хотя и не сомневался, что он пройдет Лабиринт, но не ждал, что он возьмет Венок и станет проклятием. Сташка не стал это платье надевать. Поискал гардеробную с одеждой, и там обнаружились не только еще новые незнакомые темные торжественные платья, но и его привычные вещи, которые он носил на острове. Он оделся, потом вышел в соседнюю комнату. Там, на краю большого черного стола на треугольной большой салфетке был накрыт завтрак – он сел, посмотрел на какую-то фруктовую ерунду, на сахарные булки, на желтую запеканку с кремом и встал.

Из узкого глубокого окна было видно низкое серое небо. Он залез на холодный подоконник, прислонился лбом к стеклу – вокруг и внизу башню, из которой смотрел, окружали черные стены и такие же черные широкие высокие башни. Вниз смотреть – все равно что в пропасть… Толстый слой снега на всех карнизах и выступах, на непонятных геральдических, унылых барельефах очерчивал все эти мрачные строения белой слоистой скукой и отчетливым равнодушием. Все казалось забытым, знакомым, старым и покинутым. Никого нет. Опять один. Захотелось плакать.

Без Венка нельзя… А без Яруна?

Ярун забрал Веночек. Он думает, что Венок Сташке вредит памятью, калечит детский мозг… А может, Ярун разделяет мысли Кощея – насчет того, что Наследник из мифов для государства – кошмар? И хочет скрыть про него правду? Тогда понятно, почему он спрятал и Венок, и самого Сташку… А если никогда Венок не просить, не превращаться в дракона, не вытворять ничего необычного – все еще можно поправить? И Ярун тепло посмотрит и положит руку на голову? И не разрешит Кощею его запугивать? Да ладно Кощей, этот во имя Дракона сколько угодно истребит таких мальчишек, как он, но Ярун-то? Разве тоже?

Во имя Дракона – да, – тоскливо подумал Сташка и слез с подоконника. Что, такое опасное, он мог бы натворить с Венком на башке? Чего они боятся? Главное, для чего Венок, кроме прямого контакта с Сетью – это чтоб вспоминать легче, чтоб незрелый детский мозг справлялся с жутью этой высокой жизни, чтоб выживать… Венок помнит все, что помнил он сам, что знал, что видел, что умел в прежнем. Как без Венка-то хотя бы выжить?

Ему захотелось найти укромное темное место и навсегда там спрятаться. Он пересилил себя. Ладно, первый раз, что ли, отбирают и прячут? Находил всегда и сейчас найдет. Пойти и забрать. Но Ярун-то? Если Ярун не хочет, чтоб у него был Венок? Он таким образом хочет его защитить? Чтоб всем казался обычным ребенком?

Почему он летел к Яруну, если не нужен ему вот таким, настоящим, со страшным Венком? Но разве Венок делает его Драконом? Венок – ерунда, помощник, симбионт. Он и без Венка всегда был Драконом. Обычным – предсказуемым – ребенком он долго притворяться не сможет…

Хоть бросайся на пол, катайся и визжи от отчаяния. И почему, почему Ярун не поговорил про все это сам? Разве вместе они бы не нашли решение? …А он отправил в Детскую башню… Уехал… Значит, дело все-таки не в Венке, а в нем? Он не нужен Яруну вообще?

Он тихонько, чтоб не подать виду, что дрожит и плачет внутри, поднялся наверх. Там был класс, почти такой же, как на острове, стол для него да для учителя, и лежали на детском столе его собственные знакомые учебники и тетрадки. И даже те же самые ручки и карандашики в том же черном керамическом стакане. Сташка прошел мимо и открыл дверь дальше – за порогом перед ним высилась пирамида коробок в блестящей бумаге и с синими бантиками. Он быстро закрыл дверь и прислонился к ней спиной. Это не ему подарки. Это тому ребенку, которым он был, пока не взял Венок.

Глаза что-то не смотрели на свет. Он сел к учебникам, полистал, нашел уравнение поизвилистей и стал над ним мучиться… Только ни о чем не думать. И ничего не хотеть. И не верить. И не бояться. Выжидать. Затаиться. Убивать не будут, конечно, это уж Кощей запугивает, но почему все-таки сам Ярун-то не пришел? Почему?! Ярун. Ярууун. Ужасно как жить без него. Надо проситься обратно в ту маленькую комнатку… Пусть тяжело было там болеть после превращения, пусть температура и кровь тяжелая – но Ярун поил водичкой, носил на руках, когда было совсем плохо – купал в прохладной воде, придерживая под лопатки и тяжелую голову, чтоб не тонул в громадной ванне… Да, нельзя так рано превращаться… Сколько, интересно, дней прошло? Ярун его выходил, вылечил. Знал, как. Незаметно приручил. И теперь он нужен, как воздух… Тоска.

Отсутствие Яруна пугало больше, чем жить без Венка. Пустота. Ни голоса его, не прикосновений… Ярууун… Так, не ныть. Сколько дней Ярун потратил на возню с больным ребенком? Понятно же, как у него теперь много дел… Он правда занят… Чтоб отвлечься, он оглядел комнату класса. Просторная, трапециевидной формы, с двумя окнами в слегка выгнутой наружу стене. Проемы окон глубокие, на черных подоконниках хоть валяйся. Он бросил учебник, пошел и взял с дивана подходящую подушку, бросил на подоконник и улегся. Спине было знакомо твердо. С одного бока забытая свеженькая комната с новыми вещами, с другого, за стеклом – зима и старые стены, башни, дворы… Он в Детской башне. Тюрьма это, а не башня… Опять попался… Он внимательно посмотрел за окно. Ой. А этаж-то низковато расположен… Не так все снаружи должно быть видно из дома… Ага! Его тут же потянуло наверх.

Это же только шестой этаж – выше столько забытого! Сташка соскочил с подоконника и помчался – домой?? Да, домой, по-настоящему домой! На лестничной площадке дверь наверх была, конечно, заперта, но замок сдался Сташкиной ладони так же легко, как любой другой. Сколько пыли… А когда же он поднимался по этой лестнице впервые? Вздымая пыль на каждой ступеньке, он бегом помчался на самый верх мимо запертых дверей на площадках, будто его и вправду ждала там наверху высокая и легкая дорога в облака.

Тут – пустая застекленная галерея, в щели надуло снежок на каменные узорные плиты. Оставляя на пыли и снегу колючие от шипов следы, он пробежал к черной чугунной винтовой лесенке с кружевными – листочки и травы, подорожник и крапива – ступеньками. Пыль набилась в крапивные чугунные зубчики… Но ступеньки, будто вчера, зазвенели под ногами, дверь вверху сама распахнулась, и, как заря над океаном, поднялось в нем предчувствие простора и летнего ветра…

Зима. Холод. Низкие серые тучи. Снег в лицо. Где же солнце, что его разбудило? Кощей украл… Ну и что… А простору все равно вон сколько под этими тяжелыми тучами… Степь вокруг, бескрайняя, белая… И над тучами, хоть и не видно, синее небо и белое зимнее солнце… Дом. Сташка вытер растаявший снег со щек и засмеялся, разглядывая круглый лабиринт Дворца, натыкаясь взглядом на флюгеры, флагштоки и соседние башни именно там, где и ожидал их, миленьких, увидеть. Старшая… Братская… Архивная… Тайницкая… Черная и Белая спят, как прежде, ждут будущего…

Ему откуда-то послышалась музыка, прежняя, тревожная и счастливая, только никак не расслышать, не понять, что с этой музыкой делать… Прыгая по колено в снегу, Сташка очертил круг, сквозь зубцы выглядывая в простор над Дворцом, все осмотрел-проверил. Дом. Все в порядке, все на месте, каждый флюгер. Продрог до костей под тяжелым, снежным северным ветром, забившем ему волосы мелкой ледяной крупой. В ботинках снег… Он впрыгнул в лестничную башенку и крепко закрыл дверь. Песни и танцы оставим до лета… Он прислонился спиной к холодной дверке – да что же такое опять начинается? Какая вечная печать жарким нетерпением горит на сердце?

Ступеньки звякали под застывшими ногами, потом пыль и снежок чуть слышно скрипели на каменных узорах пола. Сташка вздохнул: мерещится эта музыка, но как хочется ее наконец расслышать! На галерее хорошо – не холодно… Прибраться надо тут. И во всей башне прибраться. А! Не будет он спать в чужой комнате, где спали, наверное, все эти мальчишки-наследники… Он в своей спальне будет спать. На восьмом этаже… А на девятом что сейчас? Он открыл все запертые двери – пыльные пустые комнаты. Это сколько же лет тут никто не ходил? Да он и был пустой, вспомнил Сташка, этот девятый этаж всегда стоял пустой… Девятой звезды ведь еще нет. А жил он действительно на восьмом… Хотя звезд в прошлый раз было только семь… Он сел, где стоял, и сжал башку руками. Заныл тихонько. Почему так страшно вспоминать? Почему нельзя вспоминать? Нельзя думать о звездах…

Он вскочил и прижался лбом к стене, чтоб ничего не вспомнить. Но постепенно, в тишине знакомой лестницы, пусть и покрытой мохнатой слежавшейся пылью, он успокоился. Осталось только обида на бестолковых больших, отнявших у него Венок. Если б он только догадался, что Ярун забирает его насовсем… Объяснил бы как-нибудь, что без Венка так тяжело вспоминать, так болит голова, когда стараешься запереть детский разум от памяти…

Запереть?

Он стоял на площадке восьмого этажа. И все три двери были куда основательнее, чем все другие внизу, заперты. На каждой, кроме замка, по два, по три накладных засова, на них по многу тяжелых печатей на витых шнурах, толстых, из красного, бурого, синего воска, императорских печатей. Шмыгнув носом, Сташка сел на пол под ближайшую дверь. Самая пыльная и выцветшая из печатей казалась знакомой и забытой. На самой новенькой, из синего яркого воска, был оттиск JARUN REX. На четырех других печатях – тоже всякие REXы, – что, каждый из императоров запечатывал тут эти двери? И что, входить туда нельзя? Ага, как же… Ни мгновения не промедлив, Сташка вскочил, оборвал все печати, аккуратно снял и поставил, кряхтя, к стеночке тяжеленные засовы; приложил ладонь к одному, другому, третьему замку. Замки послушно хрипели, скрипели, скрежетали и в конце концов отпирались. Дверь будто вздохнула, освободившись. Сташка уперся ладонями в теплое дерево, покрытое знакомой резьбой из крапивных листиков, и дверь бесшумно отошла, взметнув пыль. Темнота и тишина. И пыли куда больше, чем на лестнице… Тут уже не на года счет, а на столетия. Но ведь это – его дом… Прежний дом… Сташка перешагнул порог и чихнул. Потом еще. Тут точно… не жил никто… Сюда никто и не входил лет пятьсот… Мебель под чехлами, как призраки чудовищ… окна за черными выгоревшими полотнами, сквозь состарившуюся ткань едва сочится дохлый свет… Сташка кинулся к окну и дернул занавеску. Никак. Тогда он подпрыгнул и схватился повыше, повис, поджав ноги – ткань затрещала, поползла и вдруг разом оборвалась и обрушилась на него клубами пыли и тяжелыми складками. И хлынул сквозь грязные окна зимний снежный свет.

Сташка сидел в грязной тяжелой, громадной тряпке, чихал и ревел сразу и от счастья, что помнит эти стены и что никакой смерти нет, раз он снова живет, и от обиды: с Венком-то управился бы с этой грязью веков в два счета… Наревевшись, принялся за дело. Он ободрал, чихая и кашляя, во всех пяти комнатах портьеры, содрал все чехлы с мебели, – и комнаты сразу улыбнулись ему сквозь грязь и пыль. Все игрушки и сокровища выглянули из углов и с полок, откуда-то подкатился под ноги тусклый золотой мячик. Он что-то важное напомнил, только никак не вспомнить… Опять что-то про звезды… Света в затхлой ванной комнате не было. Надо включить рубильники внизу в подвале… Воды, само собой, тоже не было, трубы перекрыты в том же подвале… Он сел на край ванны и опять заревел, чихая и размазывая грязь по щекам и прижимая к себе почему-то ненаглядный мячик, который так хотел помыть.

– Где ты там… баловень судьбы, – позвал его Кощей. – Иди сюда.

Сташка вытер грязное лицо подолом, чихнул и вышел. Кощей стоял посреди комнаты и оглядывал все с почти человеческим любопытством. Усмехнулся, увидев Сташку:

– Чудовище… Мне так хотелось в детстве сюда хоть одним глазком заглянуть. А тут – ничего особенного…

Сташка чихнул и потер рукавом мячик. Все равно этой одежде уже ничем не поможешь. Ответил Кощею:

– А что тут может быть особенного… Просто оно все – мое.

– Поверить в это трудно.

Сташка пожал плечами, постукал мячиком в пол, но это поднимало клубы пыли, и он прекратил. Тогда он просвистел тихонько пять простеньких ноток, и из угла, зафыркав и потянув за собой содранный со стола чехол, выехала золотая тяжеленькая машинка. Сташка побежал ей навстречу, отцепил грязную тряпку. Перевернул, покрутил ключик в золотом пузичке, снова поставил на колеса, подсвистел, пятясь, и машинка, весело жужжа, поехала за ним. Сташка не выдержал, счастливо рассмеялся и сказал Кощею:

– А мне – так легко!…

– Но ты-то, понятно, сумасшедший, но вот с чего Ярун тебе потакает… Я б тебе за это самоуправство, даже если ты не просто бастард, а Наследник… Иди вниз и приведи себя в порядок.

– Не пойду. Я тут… прибираться буду.

– Иди, – мягко сказал Кощей, глядя, как машинка тычется в Сташкины ботинки. – Не надо, чтоб тебя персонал видел… Особенно испачканного такого.

– Персонал?

– Без тебя приберутся. Иди, не бойся. Я послежу… За сохранностью этого …музея.

– Это ведь Ярун велел? – уточнил Сташка, сообразив, что по своему желанию Кощей не стал бы утруждаться.