Горькое логово

– А сам-то ты знаешь, что там – твое? – Ярун бережно поставил его на ноги, и Сташка сразу озяб. – Боишься ведь.

– Боюсь, – сознался Сташка. – Ничего не знаю, все – наугад. …Оно там, зовет, – Сташка показал на святилище, и глазах Яруна появилось что-то странное, и Сташка взмолился: – Оно мое, оно… что-то вроде интерфейса ко всему здесь… Вроде короны, но в сто раз важнее…

Ярун кивнул и за руку повел в храм. Здесь светили слабые огни, и вся середина круглого зала была занята врастающей в потолок скалой. С нее те же каменные боги, соединяющиеся в Дракона, внимательно и жутко смотрели на Сташку, и он торопливо отыскал взглядом Кааша – и ужаснулся той яростной требовательности, с которой этот маленький уставился на него из прошлого. Сташка потер лоб и сердито сказал Яруну:

– Вот видишь, он ждет! А как мне понять, чего? – Он подошел к Каашу, с минуту разглядывал его и вдруг заплакал; стыдясь, вытер глаза кулаками, посмотрел на Яруна и мотнул головой в сторону узкой тяжелой дверки: – Я боюсь. И не думай, что я всего этого так уж хочу. Мне жутко. Не понимаю, явь это или сон… Только сейчас я должен…

– Иди, – Ярун вдруг легонько подтолкнул Сташку. – Возьми свое.

И он быстро отвернулся и вышел. Сташка не стал смотреть ему вслед, а, не давая себе думать, метнулся к дверке и всем телом ударился в нее и, ничего не ощутив, будто она растаяла, кубарем полетел на мокрый пол.

Та мощь чар Сети, которой он боялся, которую про себя называл силой мира и законом, которую чуял везде, здесь навалилась так, что он едва мог дышать. Сила, святая и чистая, клубилась в этой маленькой пещерке, невидимая и явная, забытая и знакомая, и, как тогда на черном льду, любое неверное движение, даже любая лишняя мысль станет смертью. Сташка распластался на полу и замер. И тут же пришла простая мысль, от которой стало легко – что бояться-то своего? Что страшного в том, чтоб надеть собственную одежду, собственные доспехи? Он поднял голову. Сам положил, сам заберет… Вот только, когда положил – был одиноким, озлобленным, измученным Каашем. Хоть бы в этот раз все иначе сложилось, по-хорошему… Может, и сложится. Ведь есть Ярун. Значит, и одиноко не будет.

Этой маленькой пещеры не касались ничьи руки. По природному черному камню тихонько стекала ледяная вода, чуть слышно журча по неровному полу, и все в этом звуке и в тьме вокруг было невыносимо знакомым. Он вернулся. Когда он был здесь? Во сне? Или когда колдовал? В предыдущей жизни? Казалось, что только вчера. Стена перед ним образовывала в середине выступ, и на нем таились во мраке, в котором больше было чар, чем отсутствия света, четыре тяжелых короны. Оставалось еще место для пятой, которая – самая, кстати, тяжкая – сейчас у Яруна.

Одна из корон ждет его? Он поднялся и подошел к нише, разглядел короны в подробностях. В каждой тайна, сила, чары, стихия сплетены в бросающую на колени власть, – и, если возьмешь любую, уже никогда не станешь таким, как сейчас… Но все это уже было. Руки не поднимались потянуться к ним. Старье. Они больше не нужны, их принесли сюда после смерти носивших их императоров, они – прошлое, отработанные механизмы. Пыльные игрушки. Цикл истек, раз он здесь. Что тогда брать? Оно ведь зовет.

Опять сел на пол и сосредоточился. Недоступная память клубилась и переливалась в стонущем от тоски сознании, как оливиновые плавящиеся плюмы в кипящей мантии планеты. А ведь глубже еще – ядро, сверхплотное, тяжелое, живое… Кто же он? Даже Лабиринт знает, кто он, и Сеть знает, и Ярун знает, и Гай догадывался – а он понять все еще не может… Потоки силы неслышно взвыли вокруг, тугими жилами дрожа в заволновавшемся поле, это было больно, это мешало, и Сташка рассердился – это чтобы он не мог владеть собой? Спокойно!

И стало тихо, только чуть-чуть дрожал пол, но он уже ничего не замечал. Еще никогда он так глубоко не уходил в себя, еще глубже – и он вывалился в бесконечность, где он был всем… И все было им. Он был тьмой и звездами, травой и облаками, был даже бликом света в глазах птицы – и одновременно был в середине оси, вокруг которой кружится созвездие, в центре, из которого вот-вот должна была потоком рвануться его воля – он улыбнулся и отпустил ее. Он был светом, он был любовью, он был источником всех урожаев под всеми своими звездами, таинственным кладом, мигом и вечностью, чем-то крошечным и в то же время бесконечным, мальчиком и созвездием, – и, кажется, знал все.

…Водичка все так же журчала по стенам и полу. Он лежал в ледяной воде и был всего лишь, замерзшим до смерти ребенком, промокшим насквозь, голодным и бессильным. И уже плохо помнил, что был бесконечным Драконом, и странная тоскливая пустота лежала под сердцем – зато теперь помнил, что забрать из этой каменной потайной пещерки: Венок. Симбионт. Интерфейс Сети. Еле поднявшись – со штанов, оглушительно капая, текло; тело в прилипшей мокрой футболке окоченело – и медленно, отодвигая ненужные тяжелые короны, обшарил весь выступ. В самой дальней глубокой щели, под слоем мокрого песка, он нашарил узенький обруч, ударивший в пальцы теплом. Пришлось еще, обламывая ногти, расшатать и вытащить небольшой контрольный камень, придавливавший обруч, и наконец вот он, в ладонях! Сташка притиснул Веночек к себе и зажмурился от счастья. Венок согревался в руках, грел пальцы, и Сташка шептал ему какую-то ерунду, и плакал, и гладил, и отряхивал налипший песок, и безумно любил эту свою родную милую штуку, которую, кажется, всегда помнил, и берег, и которую кто-то – кто?! – сделал для него, и это он сам спрятал Веночек здесь, чтоб никто больше не умирал зря… А теперь нужно его надеть!

Бабахнул тяжкий гром ликования, встряхнув счастьем всю его тоскующую темную душу, и водопадом с Венка окутал его свет. И пещерка сияла, а камень под ним стал таять, будто мороженое. Он расплакался, расхохотался, потом закружился, брызгая светом вокруг, наконец крепко обхватил себя за плечи и велел себе успокоиться. Он весь трясся в неровной, туго натянутой на кости дрожи, сердце колотилось в горле и мешало дышать – надо успокоиться. Все. Он взял Сеть. И Дракона – взял.

Ярун ждет.

Он выбежал наружу из пещерки и растерянно посмотрел кругом. Ярун ведь ушел, чтоб не мешать, он давно ждет наверху – здесь только неровные тени качают каменных истуканов с живыми глазами. Сташка попытался стряхнуть с себя воду, выжал набравший ледяной влаги подол футболки. Безнадежно. Конечно, можно пойти в лифт, на котором спускался Ярун, но это нечестно. Снова задрожав, он из последних собственных сил сообразил, что в Лабиринте (волшебный камешек-то он вынул) старые механизмы медленно передвигают гранитные плиты с места на место, чтобы уровни Лабиринта просели и весь он превратился в смешение обломков… Плато тоже просядет. Надо поторопиться.

Он вернулся в мокрый грот.

Венок потеплел на голове, Сташка благодарно погладил его, почувствовал, что надо чуть его передвинуть, чтоб самые ласковые лапки тепла пришлись на виски. А теперь подозвать все, что здесь клубится, забрать свое с собой… Ну… И ждать нечего.

Узкая торпеда сил, в которые он запеленал себя, задрожала и, оставляя под собой вой и грохот, легко вошла в скалу. Сначала было трудно, потом от его восторга, что все на самом деле и получается, торпеда разогналась и, расталкивая гранит, вырвалась в холодный воздух и прозрачно-синий предвечерний свет.

– Я летаю, – вспомнил он и засмеялся.

Какое бездонное небо! Он взмыл выше, еще выше, набирая скорость, и даже не осознав, зачем и как – на уровне рефлекса вытянул вперед руки, будто ныряя в этот синий вечер над горами, и кувыркнулся в воздухе так же, как в ледяной воде подземного колодца. И – перекинулся, раскинув руки… Крылья. Черные. Ура. Так, держать угол атаки… Поймать тягу… Ух, тяжело, отвык… Нагрузка на крыло – предельная… Ну, он же не птичка… Снизу ветер, поймать его… Можно парить… Ура. Инстинкт. Полет!! Горы. Небо. Закат. Синяя долина внизу… там Ярун. Он совершил медленный разворот и начал снижаться. Ярун дороже небес, и он изменил профиль крыла, вильнул хвостом, переходя в отрицательный тангаж – только не пикировать. Не торопиться. Такая тушка… Осторожно… Земля все ближе… Скалы, камни… Он задрал голову, широко развел крылья, увеличивая угол атаки, выставил вперед лапы – гася скорость; – ой… Он слишком громадный, а человечки – такие маленькие, да их же сметет… И Сташка, не перекидываясь (крылья сломаешь), усилием воли превратился обратно в пацана. Ох, какое маленькое тело… И с аэродинамикой беда. Честно не полетишь, нужны чары… Но это не так уж и трудно… И привычно… Да, он теперь стал собой. Собой настоящим… И можно летать… И жить… Ярун! Где Ярун?!

Только он уже слишком устал, чтоб удерживать все и себя в воздухе, и Венок стал горячим. Внизу люди, поднятые белые лица. Нашарив взглядом (скорее сердцем) Яруна в толпе чужих, Сташка рванулся к нему сквозь густой синий воздух, вниз, вниз, теперь тихонечко, а солнце, красное, тоже садится за фиолетовые горы… Ну вот, наконец земля… Он мягко встал на вздрагивающую темную землю. Стряхнув с себя, отпустил тугие послушные вихри. Все вокруг стояли белые. И тихие. Даже Ярун. И в синевато-белом отсвете сташкиного угасавшего света… Разве он и светиться умеет? Приходя в себя, Сташка глянул в небо с красивыми облаками, потом виновато оглянулся на оплавленную дыру невдалеке, из которой все еще вылетали мелкие камешки и глухо грохотало. Рядом валялись и потрескивали, остывая, гранитные глыбы. Ох, только бы никого не пришибло… Кто-то прошептал позади знакомое:

– Кааш Властитель…

Ярун очнулся. Вдруг схватил Сташку за плечи:

– Ты ребенок… Ты же ребенок! И сразу – полновластный… Так же нельзя! Нельзя – сразу… Да что ж ты натворил опять… Ты же маленький, ты – даже себя не помнишь!… О небо, Кааш, да. Вечный Властитель, как же… Родной мой! Сташка! Где… Ты это взял? Как нашел?

– Да я сам ведь его прятал, – Сташка коснулся обруча на виске, погладил. – В самом углу, песком засыпал и велел затаиться. Под контрольный камень… еле вытащил… А те старенькие короны мне, конечно, не нужны, только этот – мой.

– Твой, – усмехнулся Ярун. – Ох, Огонек! Конечно твой, чудовище, чей же еще. Кто его тронуть-то посмеет – это ж смерть…

– …Какая смерть? Нет. Это ж всего лишь Corona Astralis, Венок. Просто симбионт. Чтоб легче возвращаться… Ну и… Ой. Ты сердишься?

– «Всего лишь»? Ничего-то ты не понимаешь еще… Нет, на тебя не сержусь, – Ярун притянул его к себе, прижал. – Но я не ожидал… Ох, трудно смириться, что ты, Сердце Света, взял Венок сразу. Ты маленький еще. Тебе прежде хоть чуть-чуть надо окрепнуть, хоть что-то самому вспомнить… Это опасная вещь. Не надо было тебя пускать.

Сташка хотел прислонился к нему – ноги не держали, но укрепился: все же люди смотрят. И что-то заболела голова, теплый Веночек разгонял его, но слабо… Как холодно быть человеком.

– Яр, я не понимаю, что ты говоришь. Я там внизу, конечно, понял, кто я такой, только сейчас уже почти забыл и так спать хочу, – пожаловался Сташка. – А! Лабиринт! Все, он не нужен больше, – вспомнил Сташка. – Нижний уровень уже сплющило, сейчас и поверху порода просядет! Я это не могу остановить!

Ярун махнул свите рукой – вокруг началось торопливое движение. Притянув Сташку, Ярун завернул его в свою нагретую, мехом внутрь куртку и хотел подхватить на руки, но Сташка не дался:

– Я сам… – как же тепло в тяжелом волчьем меху… Какой этот мех… Родной от начала времен. – Люди смотрят же… Я – могу.

– Ты очень сильный, – кивнул Ярун, но, как маленького, взял за руку, едва нашарив его ладошку в длинном широком рукаве: – Пойдем, родной. Пора Домой.

Сверху сияло синее вечернее небо с красивыми облаками, выстроившимися в золотой парад, а снизу, в глубоких недрах, погромыхивало. А куртка Яруна очень тяжелая… Нельзя спотыкаться. Терпеть. Все смотрят, как он идет… В гравите Яруна было тепло и тихо. Пережитый день остался снаружи, а тут, в салоне – никого больше. Счастье. Ярун подтолкнул в кресло – Сташка бессильно плюхнулся вместе с тяжелой курткой; тогда Ярун сунул ему бутылку с водой – он жадно выпил все в пару секунд и спросил:

– Еда?

Через пару минут принесли разогретый армейский контейнер из пилотского дежурного рациона, Сташка быстро съел оттуда полкотлеты – и вдруг глаза закрылись и голова упала в мех воротника. Он преодолел себя. Выпрямился, посмотрел на Яруна.

– Не надо терпеть. Спи, – велел Ярун. – Спи, малыш, можно…

Он проснулся уже во Дворце: Ярун нес его по знакомым комнатам своих приватных покоев… Только тут, кроме каменных мраморных стен – все другое, новое… А пахнет по-старому. Как будто лесным дымком. Это потому что так Ярун всегда пахнет.

– Привет, – сказал Сташка из мохнатой теплоты своего свертка. – Давай я сам пойду.

– Да уже пришли… Есть будешь?

– Нет… Я хочу пописать… И опять спать.

Ярун сгрузил его на громадный черный диван:

– Сегодня тут будешь спать, у меня… Надо за тобой присмотреть.

Сташка через силу выпутался из куртки, встал. Покачнулся, но устоял. Скорей прошел наискосок через громадную темную спальню Яруна в угол, там за дверь, короткий коридорчик – а дальше все, что нужно… И все на месте, ничего не перестраивали… В зеркале какой-то ужас: белое лицо, черные круги вокруг глаз… Ой, и кран над каменной раковиной какой милый, знакомый… Но вообще-то страшный, в виде страшного грифона, раньше, когда был маленьким, он его ужасно боялся… Когда был маленьким?! Давным-давно… Когда Ярун был не Ярун, а старенький старичок с белыми волосами… Он почти не вставал, но держал при себе, и все дарил игрушки, игрушки… Он целыми днями играл на ковре под взглядом умирающего человека… А ночью спал – тут ведь комнатка есть маленькая… Там была кроватка… И игрушки… Сташка скорей умылся и вернулся к Яруну:

– Яр! А в прошлый раз мы не совпали!! Я был слишком мал, чтоб хоть что-то понимать, а ты…

– Слишком стар, – кивнул Ярун, мрачно взглянув на Венок поверх Сташкиных глаз. – Не вспоминай, не мучай мозг. И вообще лучше сними эту штуку. Тебе сегодня воспоминания ни к чему.

– Да увидел, как водичка у грифона из пасти течет, и вспомнил, как его боялся… Ну, крана, – Сташка снял Венок и поискал глазами, куда бы его деть. Отдал Яруну: – Ты ведь никому не дашь его трогать? А то Веночек терпит только тех, кого я люблю…

Ярун осторожно положил Венок на стол:

– Знаю… Ох, знаю. Ты еще мал, чтоб его носить.

– Не… Чем я младше, тем он мне нужнее… – Сташка показал на открытую дверь в маленькую спаленку: – Мне туда? Как раньше?