Горькое логово

– Извини, – виновато взглянул на него Сташка. – Это так странно. Я уже и сам устаю. Обычай про жертву я ненавижу.

– Я тоже!! – свирепо сказал Ярун. – Особенно когда жертвой становишься ты! Засранец… Что ты нес-то сегодня с утра пораньше? Эх ты… Ладно, скажу: ты знаешь, почему в Ордене у всех одежды черные? Они траур носят. По тебе. Эти твои жертвы из жизни в жизнь… Вот про Ярчика: хоть чуть-чуть ты представляешь, что значит – принять жертву? А что стоит мне – твою принять? Ладно, не смей реветь. Ну, уймись, не маленький, – строго сказал Ярун. – Ты должен его увидеть. И он решит что-то свое, и ты… Ты его вспомнишь, родной. Это же Ярчик. И – тебе – нельзя его отпускать. Твоя жизнь тебе уже не принадлежит, мой хороший, и пренебрегать лишней возможностью спасти ее …преступно. – Он опять ласково погладил Сташку по макушке. – А еще у тебя будет компания в башне. Я знаю, тебе там одиноко.

– Да я привык, – растерянно сказал Сташка.

– Да-да, как же… Ярчик поймет, остаться ли. Его заставить нельзя стать священной жертвой, – сказал Ярун. – Да его вообще ничего заставить нельзя. На рассвете явился, душу мне вынул, молоком запил, пряниками заел и пошел спрятался в дальних комнатах. Дрыхнет сейчас, акклиматизируется. Ему тут не нравится, особенно зимой. Сказал, что завтра утром пойдет к тебе, что сразу – боится… Может быть, он посмотрит на тебя, решит, что тебе особенно ничего не грозит, и сам улетит.

– Завтра…

– Да. А то у меня к нему еще есть разговор… А ты, смотри, с ним осторожнее, он, если говоришь глупости, кусается и пинается… Пойдем-ка обедать.

– Я не хочу.

– Сташек, пошел уже седьмой день, как ты не ешь. На тебя уже смотреть страшно. Знаешь, я тебя вообще ни в чем не хочу заставлять, но… Как же ты расти собираешься?

– Прости… Взрослым тяжело, когда дети не едят.

– Еще бы. Идем, хоть посидишь за столом.

Обед в небольшой темной столовой Сташку успокоил. Сидение над красивыми тарелками, жесткие салфетки, тяжелые столовые приборы, запах блюд сначала его тяготили, но точное подшучивание Яруна скоро заставило улыбнуться, потом засмеяться, – и он нечаянно попил молока. Спустя какое-то время под нос поставили тарелку с протертым супчиком, он возил-возил по нему тяжелую ложку, пока Ярун не сказал:

– Слушай, хищник, может, ты и предпочел бы вместо детского супа кабаний бок или оленя на вертеле, но нельзя ведь еще сегодня. Ешь, что врачи разрешили.

– Ладно, – Сташка попробовал – вкусно. – А ты возьмешь меня на охоту?

– Само собой, – пообещал Ярун, смеясь. – Ружье-то удержишь?

Он был благодарен Яруну, когда тот предложил ему пойти поплавать в большом бассейне глубоко под Старшей башней. Он спустился туда тайными ходами, а в самом бассейне никогда никто, кроме Яруна, не плавал. Сташке понравилась тишина сумрачного пространства и плеск светящейся воды. И нравилось, что он тут совсем один. Стены сияли морскими орнаментами, черные квадратные столбы уходили из светящейся голубой воды к отполированному, в арабесках водяных отблесков своду, и он потихоньку плавал и ни о чем не думал. Вот только этот бассейн был похож на тот, что на острове, и потому хотелось выплыть в конце концов к выходу в океан. Хотя он все время помнил, что выхода нет.

11. «Око Дракона»

Опять Кощей вел мрачными комнатами. После бассейна немножко хотелось спать. Сташка жалел, что не спросил у Яруна, когда он снова его позовет. Сколько опять его не видеть? За окнами вечерело; от синевы вечера снаружи, от бесспорной и угрюмой красоты дворца веяло тоской. Даже тайной усталостью, как от состарившихся людей. И от Кощея тоже: молчал, не язвил и не высмеивал Сташку, смотрел в пол и сам открывал перед ним бесконечные высокие двери. Иногда внимательно посматривал на алмазного дракона, что на тяжелой цепи повесил на Сташку Ярун. Какой он тяжелый и большой, колючий… Сташка оглядел Кощея искоса – сегодня можно не бояться. Он сегодня сам себя понять не может. Что-то еще, кроме алмазного имперского украшения, сбивает его с толку и мешает мыслить так же безжалостно и ясно, как обычно. На секунду Сташка даже его пожалел. Но сообразил, что решимость Кощея от него избавиться стала еще глубже – но теперь труднее выбрать повод и способ. Надо оставаться настороже.

В холле Детской башне Кощей сказал:

– Ярун велел заменить тебе терминал и подсоединить новый к своей системе, чтобы ты посмотрел Совет вечером. Чтоб начал учиться. И, хотя я думаю, что он опережает события, я это сделал.

– Спасибо, – вежливо кивнул Сташка.

– Он скоро поймет, насколько ты – чудовище.

– Он давно знает это. Лучше, чем ты узнаешь когда-либо, – усмехнулся Сташка. – И знает, чему я учусь, в том числе и у тебя.

– Скоро увидим, способный ли ты ученик. Иди, займись делом.

В классе светился большой экран. Сташка с минуту посмотрел на еще безлюдный зал Совета, потом отошел к окну. Тихо падал крупный снег. Он перебежал в соседнюю комнату, открыл узкую балконную дверь и задохнулся от морозного воздуха. Темно, никто не увидит, и он осторожно выбрался на узкий балкончик, опоясывающий башню. Оставляя в пушистом слое снега темные следы, походил по балкону; замерзая, сгреб с обледеневших перил снег, слепил крепкий снежок и запустил в соседнюю башню. И угодил прямо в сердитый глаз каменного дракона – морда у того сразу стала дружелюбнее. Руки ломило от холода, самого уже трясло тугой дрожью, но уходить в тепло он не хотел. Горели белые огни на стенах, крупные снежинки медленно падали вокруг, пронизывая пунктиром синие тени от башен и зубцов стены. Алмазный дракончик на груди посверкивал золотыми, красными, фиолетовыми колкими искрами, а вокруг стояла такая тишина, словно никого больше во дворце и не было. Он застыл, вслушиваясь в одиночество до серебристого звона в ушах, но тут замерз уж совсем нестерпимо, до сдерживаемого визга. Очнулся и быстро скользнул в комнату. Дрожа, закрыл дверь, стряхнул с себя снег, разлетевшийся сверкающими капельками. Ласковое тепло дома успокаивало озноб. Сташка вздохнул, прихватил из вазы тяжелое яблоко и пошел к экрану.

Следить за Советом было интересно только сперва. Он плохо понимал, о чем говорят понимающие друг друга с полуслова взрослые, и скоро перестал стараться вникнуть в их речи. Недолго развлекался тем, что оценивал отношения этих людей друг к другу и к Яруну – но ничего настораживающего не почуял. Это единомышленники. Все они были преданы Яруну, работали вместе. А работа была тяжелой… очень. Сташка слушать и то устал. Он соскучился, перестал вникать, лишь разглядывал лица. Что-то там важное они наконец решили, и возникла долгая пауза в общем разговоре. Потом кто-то неожиданно спросил:

– А как… Мальчик?

– Статус Наследника я ему уже присвоил, – ответил Ярун. – Переход власти уже никак не может быть оспорен. Он Преемник. Дракончик. Можно это объявлять под Праздник.

– Мальчик уж очень не прост, – осторожно сказал сухой старик в светлой форме. – Все мы видели Лабиринт.

– И Корону Астралис вы видели, и лицо его. Да, это на самом деле Кааш Дракон, во всяком случае, даже более Дракон, чем традиция нам позволяет его идентифицировать, – кивнул Ярун. – Не узнать невозможно. Историки уже воют, я знаю. Но что будет, если мы подтвердим, что это Кааш? Надо защитить ребенка. Он мал. Пусть подрастет.

– Он быстро взрослеет. В жизни ни одного ребенка с таким самообладанием не видел. И с самоуправством… – сказал Кощей, сидящий рядом с Яруном. – Его надо держать в ежовых рукавицах.

– Да, только смотри, как бы он их не отнял и сам не примерил.

– Этот может, – усмехнулся кто-то. – Я был на плато, видел… Эти лапки. Самые те, что нужны для примерки ежовых рукавиц.

– Ну-ну, – усмехнулся Ярун. – Он не о том сейчас должен думать. Пусть спокойно растет.

– Объявлять, говоришь, под праздник? Его лицо… Мало того, что он, как даже я убедился, Кааш, он же, оказывается, на тебя похож, – совсем угрюмо сказал Кощей. – Мелковат, правда, но видишь его – и сначала не о Кааше думаешь, а о тебе. Все решат, что он твой бастард.

Ярун пожал плечами:

– А это что, имеет значение? Имя я ему вернул. Сын или не сын – Дракон принадлежит ему. Это он – Астропайос. Кааш Дракон, не больше, не меньше. Маленький только еще. Пусть сидит в Детской башне и растет. Этот обычай именно ради него и был придуман.

– Сколько? Пять лет, десять?

– Нет, – вдруг рассмеялся Кощей. – Столько он не высидит. Я думаю, этот птенчик скоро рванет из гнезда.

– Да, – сказал до этого молчавший другой старик в черном. Кажется, это был сам Яда-Илме, глава Ордена. – Он настоящий. Я даже догадываюсь, когда он… явит себя.

– Великие Мистерии, – кивнул Ярун. – Нет. Ни в коем случае.

– А если он сам решит?

– Это ребенок, – сухо сказал Ярун. – Ему десять лет. У него детский мозг, и нам всем нужно, чтобы он был в покое. А то он явил вчера, что там у него в подкорковых структурах, какие чувства. Никаких с ним контактов – никому. Особенно Ордену. Успеете… Ты тоже, Макс, оставь мальчишку в покое, хватит ему характер ковать. Давно откован и так закален, что нам в страшном сне не привидится. Если он этот кладенец в ход пустит… А он пустит, если пугать…

– Не очень-то испугаешь, – пробормотал Кощей. – Это не ребенок, это…

– Это Дракон, – усмехнулся Яда-Илме. – Сам Дракон, истинный.

Ярун тоже усмехнулся:

– Уж будьте уверены. Вы просто не понимаете, что это за существо, не представляете, на что он способен. Не будите лиха.

– Леги в курсе, что он тут, – сказал кто-то справа.

– Знаю, – кивнул Ярун. – А мы будем молчать. Преемник, Дракончик, бастард мой неизвестный – такие разговоры людей ему не повредят. Он другим занят. Ему бы с памятью своей совладать, а то раньше времени она его разорвет. И учиться ему еще сколько.

Сташка все выслушал. Про меч-кладенец ему понравилось. Про птенчика – нет. Про бездонную память, что разорвет ему мозг – сам знал… Да, интересно: неужели он правда настолько похож на Яруна, что его принимают за незаконного сына? Это стыдно – считаться бастардом. Может, Яруну – еще стыднее… Или нет? Сколько, Кощей проболтался, у него сейчас деток?

А память – правда, ну ее. Страшно.