Агнесса среди волков

Такова была внешняя кайма ее жизни; что же касается жизни ее души, то тут она была куда менее красноречива. Конечно, с детства в нее влюблялись мальчики, а потом – юноши и зрелые мужи, но как реагировала на них она сама? Была ли она неприступной красавицей с холодным умом и ледяным сердцем, снежной королевой, или ей были знакомы обычные женские страсти? Что у нее было до Аргамакова, которого она, конечно, никак не могла любить? Судя по всему, в ее жизни был какой-то тайный возлюбленный, но эта история окончилась чуть ли не трагически – во всяком случае, был аборт. Кто был героем ее романа, она так ни разу и не проговорилась. С ее ребенком от Аргамакова тоже все было не так ясно. Иногда Виолетта говорила, что не хотела этого ребенка и пыталась от него избавиться; иногда намеками она давала мне понять, что ребенка она ждала не от мужа и потому он был нежеланным. Во всяком случае, мальчик родился совсем слабеньким и умер на вторые сутки после появления на свет, а она с тех пор испытывала сильнейшее чувство вины – она была совершенно уверена, что если бы она не пыталась прервать беременность народными средствами и не желала бы нерожденному еще младенцу смерти, то он остался бы в живых. С тех пор она начала пить.

Меня удивляло, какая смесь здравых идей и нелепых верований царила в ее изящной головке. Рядом с железной логикой и трезвым расчетом соседствовала по-детски наивная вера в потусторонние силы, в колдунов и магов, в экстрасенсов и ясновидящих. Виолетта не была верующей в истинном смысле этого слова, хотя считала себя православной и иногда ходила в церковь – все ходят, теперь это стало модно. Нет, Бог для нее был или Боженькой раннего детства, – милостивым и добрым дедушкой, спасавшим ее от всяких неприятностей и опасности, – или Иеговой наивных древних людей из Ветхого Завета, грозным и беспощадным, когда он карал за грехи. Она обращалась мыслью к Богу именно в такие моменты, а в остальное время о нем и не вспоминала.

В тот первый день, когда мы в их с Аргамаковым квартире на набережной – огромной, холодной, заставленной какой-то неудобной и разностильной мебелью и потому безликой – намечали план действий, я поняла, как мне будет с ними сложно. Аргамаков упорно считал, что у его жены расстроены нервы, что это депрессия, вызванная смертью ребенка, и что она должна лечиться у тех специалистов, которые ее поймут и к которым она почувствует доверие – у врачей ли или у экстрасенсов, ему было все равно. Было забавно наблюдать, как этот могущественный банкир, которого его подчиненные считали единоличным диктатором, человек, распоряжающийся миллионами и миллиардами мановением руки, готов был плясать под дудочку своенравной и испорченной девчонки. Но я-то не согласна была выполнять любое ее желание, поэтому наш разговор оказался бурным. Аргамаков понял, что у меня тоже есть характер, и не слабее, чем у его жены, и то и дело вытирал носовым платком вспотевший лоб. Я наотрез отказалась водить Виолетту по гадалкам и знахаркам, предложив Николаю Ильичу нанять для этого вместо меня какую-нибудь бабку. Я произнесла это в запальчивости; Аргамаков насупился и явно обиделся, а я почувствовала, что подвожу брата. Положение спасла, как ни странно, сама Виолетта. Она громко расхохоталась, глядя на наши хмурые лица, и в смехе ее послышались визгливые истерические нотки; но не успела я насторожиться, как она утихомирилась и совершенно спокойным тоном заявила:

– С вами все ясно. Давайте поступим так, чтобы и овцы были целы, и Агнессину шкурку брат бы с нее не содрал, и волки сыты. Мы с Агнессой будем ходить через день – то к ее врачам, то к моим экстрасенсам. Идет?

И мы согласились – Аргамакову казалось, что чем больше денег он потратит на свою обожаемую и слишком молодую для него жену, тем лучше будет итог; было слишком очевидно, что в их отношениях все было негладко, даже если он и не страдал половым бессилием, как утверждала Виолетта. Я, конечно, сильно сомневалась в результатах такой "комбинированной терапии", и мне все время приходилось напоминать себе, что кто платит, тот и заказывает музыку.

Наш первый визит пришелся на ясновидящую Лолу Клименко, которую очень рекомендовала Виолетте одна ее приятельница из Горького. "Академик народной медицины, доктор белой магии и член Ассоциации колдунов России", как она себя рекомендовала, принимала в обычной московской квартире на окраине города. Как выяснилось, чтобы попасть к ней на прием, нужно было предварительно записаться, но нас она приняла на следующий день после того, как ей позвонил сам Аргамаков – деньги производят впечатление и на колдунов.

Квартира ее поразила меня убогостью обстановки, ассистентка – своей женской убогостью, а сама Лола – убожеством своих представлений и возможностей. Внешне она, полненькая, кругленькая и чересчур ярко расцвеченная, напоминала продавщицу из старой закалки (потом я узнала, что в прежней жизни она была парикмахершей). Тем не менее она на нас произвела впечатление: достаточно сказать, что мы вышли от нее, трясясь от хохота. Практически во всем, что она выдавала Виолетте за свои откровения, она умудрилась попасть пальцем в небо. Так, она утверждала, что порчу на Виолетту наслала первая жена ее мужа, которая желает ей смерти, в то время как это был, может быть, единственный человек из Аргамаковского окружения, который действительно выиграл от их брака – и она не только не держала на Виолетту зла, но и всячески ей помогала. Когда я попыталась что-то вякнуть, Лола накинулась на меня, вопя, что я "нехристь" и моя "тяжелая аура" мешает ей работать с Виолеттой. Правда, Виолетта не приняла это ее утверждение близко к сердцу.

Уже в машине, успокоившись, мы делились друг с другом впечатлениями.

– Лола знает имя твоей предшественницы, – сказала я, – значит, какая-то информация у нее была.

– Это значит, что информацию ей передали недостоверную, – возразила Виолетта. – Зато мы теперь знаем, какого вида бывают порчи, – и она снова расхохоталась, а я насторожилась, уловив в ее смехе визгливые истерические нотки.

Тем не менее я ее поддержала:

– Подумать только, как это космические силы так ошиблись!

– А зарабатывает она неплохо, – тут Виолетта посмотрела на часы. – Мы пробыли у нее около 40 минут, из них непосредственно общались минут 20. 50 баксов за двадцать минут… ну, за полчаса. Когда я работала референтом, то получала немало, но такие деньги мне и не снились!

Я была очень рада, что Виолетта проявила здравомыслие и оказалась далеко не такой легковерной, как я опасалась. Возможно, эта блажь с экстрасенсами у нее пройдет и мне удастся вытащить ее к хорошему врачу. Всякое бывает – может быть, ее действительно вылечат?

Тут она нагнулась и прошептала мне прямо на ухо:

– Но в одном она была права – есть человек, который желает мне зла – Аргамаков! Это ему я нужна мертвой!

Я посмотрела на нее. Даже в полумраке салона видно было, каким фанатичным блеском сверкают ее глаза. Поистине, живи и ничему не удивляйся.

7.

Ночью меня разбудил телефонный звонок. Продрав глаза, я посмотрела на часы – было два часа ночи. Я подняла трубку, но она молчала. Я грохнула ее обратно на рычаг; телефон тут же зазвонил снова. На этот раз молчала я, выслушивая грязные оскорбления, произнесенные грубым мужским голосом. Не стоит и упоминать, что этот голос был мне незнаком – среди тех, с кем я обычно общаюсь, нет мужчин, которые могут говорить женщине такие гадости. Я отключила телефон, но еще долго не могла заснуть, а когда наконец задремала, то мне снились какие-то кошмары. Собственно говоря, это не были кошмары в прямом смысле этого слова, просто я видела во сне ясновидящую Лолу, говорившую грубым мужским голосом и выкрикивавшую нецензурные слова в адрес мой и моей ауры. После этого все утро я пребывала в дурном настроении, что бывает со мной очень редко.

На это утро у нас с Виолеттой был запланирован визит к гинекологу; по женской части у нее оказалось все в порядке. После обеда нас ждал мой старый приятель Рафаил Израилевич, психотерапевт и нарколог, мужчина лет 40 с очень приятным, располагающим лицом и глазами чуть навыкате, в которых при разговоре с больным всегда отражалось сочувствие – словом, типичный семейный доктор, все понимающий и успокаивающий одним своим видом. Я с ним познакомилась, еще когда работала в Институте экстремальной психологии. У него не было никаких титулов и званий, но почему-то руководство нашего института, даже закоренелые антисемиты, знакомые со всеми светилами советской медицины, в тяжелых случаях обращались только к нему.

Он был принципиальный бессребреник и, в отличие от большинства знакомых мне медиков, все еще вел бесплатный прием, принимая неимущих так, как будто они были миллионерами, и затрачивая на них много времени; на своих обожаемых троих дочек он зарабатывал деньги частной практикой по вечерам и выходным. Я договорилась, что мы с Виолеттой приедем к нему на консультацию в кабинет, расположенный в обычной районной поликлинике, но обстоятельства сложились так, что мне не удалось в тот раз поехать с ней, и ее сопровождал только муж. Если бы знать заранее, что из этого выйдет, я бы плюнула на все дела и поехала с ними.

Обстоятельствами, которые не позволили мне поехать с Виолеттой к врачу, были переговоры с потенциальными инвесторами, сложные и абсолютно бесплодные. Но после утомительного дня вечером меня ждало еще одно испытание. Юра предложил доставить меня домой на машине, но я по легкомыслию не согласилась – служебный автомобиль был нужен ему самому, а вводить его в лишние расходы мне не хотелось. В конце концов, это не поклонник, а всего лишь брат.

Напевая и позабыв обо всех неприятностях, я вышла из метро и, все еще посмеиваясь, пошла домой. К этому моменту я начисто вычеркнула из памяти эпизод с таинственными преследователями и храбро направилась к скверику. Но когда я уже была готова покинуть освещенный проулок и свернуть в темноту, что-то заставило меня обернуться. За собой метрах в тридцати я увидела два мужских силуэта. Я снова вернулась на тротуар и ускорила шаг. Наверное, это несерьезно, думала я, но чем черт не шутит? А если это настоящее преследование, а не плод моего воображения? Я снова оглянулась, но увидела далеко позади себя только одинокую женскую фигуру. Успокоившись, я продолжала свой путь, стараясь не выходить из полосы света.

Они подстерегали меня на повороте к моему дому. Когда я вступила на вымощенную бетонными плитами дорожку, из темноты вдруг вышли двое – типичные качки из фильмов про нашу мафию. Свет от фонаря бросал на них слабый отблеск, и поэтому у меня осталось от них очень смутное впечатление. Один, стриженый ежиком и с невыразительным лицом, на котором выделялся кривоватый нос – явно когда-то сломанный – был в кожаной куртке и темных штанах-бананах, какие были в моде несколько лет назад; он перегородил мне дорогу. Второй, более высокий, стоял сбоку, в тени, и лица его я не видела. Я не стала ждать, что они собираются делать дальше. Еще тогда, когда я увидела их далеко позади себя, я перевесила сумочку на левое плечо и прижала ее локтем к телу, а правую руку опустила в карман пальто – на всякий случай. Теперь я с диким визгом вытащила эту руку с баллончиком и направила струю газа CS прямо в физиономию стоявшему у меня на пути крепышу; от неожиданности он отстранился, а я, не дожидаясь, пока он закашляется, метнулась в сторону и, изогнувшись, пнула ногой второго. Я целилась каблуком ему в пах, но, очевидно, промахнулась, потому что он не согнулся. Нападавшие не ожидали такой реакции и на мгновение растерялись; этого было достаточно для того, чтобы я прорвалась между ними и с громкими воплями "Караул! Пожар!" помчалась вдоль своей шестнадцатиэтажки, проклиная про себя тех, кто не удосуживается менять перегоревшие лампочки у подъездов.

Я даже не знаю, гнались ли за мной эти доморощенные мафиози; я не слышала за спиной ни топота, ни кашля, ни возгласов – я не слышала ничего и никого, кроме себя. Скорее всего, они испугались моих диких криков и отступили. Тем более, что нервно-паралитический газ не мог не подействовать, и по крайней мере один из нападавших должен был на некоторое время выйти из строя.

Когда я добежала до своего подъезда, навстречу мне выступила какая-то высокая фигура; это оказалась перепуганная Агнесса Владимировна, которая спустилась вниз за почтой и тут услышала мои вопли. Храбрая старушка выскочила на улицу в чем была – то есть в домашнем байковом халате. Я обняла ее и, ничего не объясняя, потащила ее обратно и вскочила вместе с ней в лифт, который, по счастью, оказался на первом этаже. Только приехав к себе на седьмой, я отдышалась настолько, чтобы объяснить ей, что на меня напали. Моя тезка, казалось, переживала больше, чем я; она возмущалась и собиралась позвонить в милицию – мне с трудом удалось ее от этого отговорить. Но она настояла на том, чтобы я зашла к ней и выпила рюмочку ее фирменной домашней наливки в качестве успокоительного. Правда, успокаивать пришлось больше ее – даже ее муж, лысенький старичок на голову ее ниже, оторвался от телевизора, чтобы мне в этом помочь. Несмотря на мое взбудораженное состояние, я успела подметить, что он сердится на меня – за то, что я расстроила его обожаемую жену. Поистине, вот уж не знаешь, где найдешь святую супружескую любовь!

Я, конечно, не призналась, что меня преследовали. Агнесса Владимировна осталась в убеждении, что это были либо грабители, либо просто хулиганы, но не насильники (сексуальные маньяки, считала она, действуют по одиночке).

Когда я наконец добралась до своей квартиры, то почувствовала, что одной рюмки настойки мне мало. Я достала из бара бутылку коньяка, налила себе не стопку – нет, целый фужер и выпила его одним махом. Потом я поставила чайник и закурила, размышляя.

Страха я не чувствовала. Я была очень рада, что действовала в этой ситуации автоматически – недаром я так долго отрабатывала это действие с баллончиком, совсем не такое простое, как кажется в спокойном состоянии. Мой ужасающий визг – наверное, я издаю ультразвук, настолько этот вопль режет уши мне самой – сбил парней с толку. Да, с данной ситуацией я справилась. Но ведь сегодняшнее происшествие – лишь часть чего-то гораздо более сложного и запутанного. Я оказалась замешанной в какую-то странную, мне самой непонятную историю. Меня преследуют, за мной гоняются. Те же это люди, что шли за мной несколько дней назад, или другие? Кто звонил мне сегодня ночью? Кто стоит за всем этим? У меня, очевидно, есть враги. Кто они?