Агнесса среди волков

Я посмотрела на ее элегантные осенние туфельки и хмыкнула – они явно не предназначались для прогулки по московским лужам. Хотя кто знает – может быть, десять минут на свежем воздухе, и она более или менее придет в себя?

– Хорошо, давайте предупредим Витю и выйдем подышать.

– Причем здесь Витя? – и она уже тащила меня к выходу. Гардеробщик кинулся к ней с пальто, и как выяснилось, не прогадал: я видела, как она, открыв кошелек, сунула ему зеленую бумажку (в магазинах за нее расплачивался Витя). Я тоже оделась, и мы вышли.

К моему ужасу, в намерения Виолетты отнюдь не входило продефилировать взад-вперед на пятачке перед пиццерией. Оказывается, ей захотелось удрать от охранника. Я забеспокоилась и пыталась уговорить ее вернуться, но она меня и слушать не желала. В конце концов я поняла, что если я не хочу шумного скандала, то лучше всего мне смириться и проводить ее до дома, где Аргамаков снимал квартиру специально для своих наездов в столицу. Конечно, совсем небезопасно идти по вечерним московским улицам столь разодетой красавице с бриллиантами в ушах и на пальцах – в таком виде дамы могут только ездить в иномарках – но если держаться освещенного пространства и людных мест, то все еще может кончиться благополучно. К тому же я надеялась, что она скоро устанет и позволит мне поймать машину. Тем более что Аргамакова, казалось, протрезвела. Мокрый снег кончился, но воздух все еще был насыщен влагой. Мы бодро шагали по лужам, направляясь к набережной Москвы-реки; оказывается, квартира Аргамаковых находилась в очень престижном месте, неподалеку от гостиницы "Славянская". Было еще не очень поздно – чуть больше восьми, в сентябре как раз в это время темнеет, и я надеялась, что мы доберемся до ее дома без приключений. Виолетта, казалось, приходила в себя на глазах, походка ее становилась все более уверенной, а голос – все тише.

Увы, надежды мои оказались тщетны. Когда мы уже подходили к гостинице "Украина", со стороны Украинского бульвара на проспект вдруг высыпала толпа цыганок. Очевидно, они как раз окончили трудовой день и возвращались домой со своего рабочего места на Киевском вокзале. В мгновение ока нас окружила галдящая толпа женщин и чумазых ребятишек; с криками: "Постой красавица, погадаю!" и "Позолоти ручку" – они хватали нас за рукава пальто. Инстинктивным движением я крепко зажала свою сумочку под мышкой, но больше всего меня волновала Виолетта – в том состоянии, в котором она находилась, она была очень доступной добычей. Я знала, что у нее в кошельке есть доллары – видела в пиццерии. Дама в сверхмодном пальто и бриллиантах – какая находка для этих попрошаек!

Но тут вперед выступила пожилая цыганка, видно, главная среди них – ее товарки попритихли и перестали за нас цепляться. Черты лица ее в резком свете уличных фонарей казались особенно заостренными, а подол длинной юбки весь был забрызган грязью.

– Дай я тебе, красавица, погадаю, всю правду расскажу, – цыганка обращалась прямо к Виолетте, не обращая на меня внимания – она совершенно точно почувствовала, кто из нас слабое звено.

Виолетта еще не слишком хорошо соображала и только захихикала. Я сама дернула ее за рукав:

– Виолетта, пойдемте быстрее!

Но в ней взыграл дух противоречия, и она заартачилась:

– Я все равно собиралась идти к ясновидящей – так пусть она мне тут погадает, раз встретилась на дороге!

Дальше мы услышали стандартные призывы позолотить ручку; Виолетта уже собиралась открыть висевшую у нее через плечо сумочку, но я успела перехватить ее руку и сунула старухе смятую десятку, которую я на всякий пожарный случай положила в карман пальто (не люблю, когда все деньги лежат в одном месте).

Цыганка смерила меня презрительным взглядом и снова переключилась на Виолетту; мельком взглянув на ее ладонь, она речитативом завела обычную речь:

– Вижу, красавица, ждет тебя червонный король, и будет у тебя с ним взаимная любовь, но кто-то черный стоит на вашем пути… – тут она исподтишка снова оглядела Виолетту с головы до ног и добавила:

– Это твой муж, он из ревности причинит тебе много зла.

При этих словах Виолетта заметно вздрогнула, и обрадованная прорицательница, попавшая в точку, продолжала:

– Не скупись, красавица, позолоти еще ручку – я расскажу тебе, чем все это закончится.

Виолетта не сделала даже попытки дотронуться до сумочки; вместо этого она расстегнула золотой браслет на левом запястье и протянула его цыганке; старая гадалка протянула уже за ним руку, но не успела его схватить – я оказалась быстрее и выхватила дорогую вещицу у нее из-под самого носа. Реакция у меня до сих пор превосходная – недаром я в юности неплохо стреляла по тарелочкам.

Мне, естественно, было плевать на драгоценности Аргамаковой, но кто их знает, этих богатеньких буратино! Что ей взбредет в голову завтра, что она расскажет о сегодняшнем вечере своему мужу -"злодею" и как он посмотрит на то, что его жену ограбили при моем попустительстве? Нет, я не имела права рисковать. Я вцепилась в Виолетту и с силой потащила ее за собой назад, поближе к мостовой и к свету, одновременно показывая левой рукой куда-то вглубь проспекта и не слишком убедительно, на мой взгляд, приговаривая:

– Не приставайте к нам и убирайтесь, вон идут милиционеры!

По счастью, мимо действительно проходили какие-то молодые ребята в форме; цыганки их испугались и отступили в темень скверика. Не не отстала от нас только старуха в заляпанной юбке. Она оставила Виолетту, и теперь уже я стала объектом ее "благосклонного" внимания. Крепко и больно ухватив меня за руку, она зашипела:

– А ты думаешь, что умнее всех? Думаешь, что ты все знаешь? Я тебе и бесплатно предскажу судьбу: тебя ждет смерть, и скоро. И причинит ее тебе тот, кого любишь. Ты примешь смерть от любимого. И когда ты будешь мучиться, умирая, ты вспомнишь меня и пожалеешь, что пожадничала…

Лицо старой цыганки было искажено злобой и ненавистью; она, казалось, не собиралась дожидаться предсказанной мне кары и готова была испепелить меня взглядом. На нее действительно было страшно смотреть, и Виолетта, не выдержав напряжения, громко вскрикнула; несколько прохожих повернули к нам головы, и гадалка поспешила ретироваться. Я потащила Виолетту к краю тротуара и отчаянно замахала, не зная, чего опасаться больше: того, что никто не остановится, или того, что остановится развеселая компания на иномарке. По счастью, к бордюру подъехали жигули-шестерка; водитель только спросил "Куда?" и "Сколько?" и потом молчал, как в рот воды набрал, пока я затаскивала внутрь Виолетту, и весь короткий путь – пять минут до ее дома на набережной. Виолетта тоже молчала – она действительно была очень напугана. Позднее я узнала, что она почти по-детски верила в возможности разных экстрасенсов, ясновидящих и прочих шарлатанов. Она совсем присмирела, и мне удалось без приключений доставить ее до дверей квартиры; на мой звонок дверь открыл сам Аргамаков. Выражение его лица, когда он нас увидел, показалось мне странным; я быстро распрощалась, повернулась и ушла, впрочем, войти меня и не пригласили.

Так прозвенел первый звонок, но я тогда этого не поняла; я не из тех людей, кто придает значение словам какой-то злобной цыганки, да еще и рассерженной из-за того, что от нее ускользнула богатая добыча. Примешь смерть от любимого? Какая чушь! Как она могла только придумать такое?

Только много позже я вспомнила об этом пророчестве.

4.

Я стояла на берегу Москвы-реки и всматривалась в воду. Наконец-то настало бабье лето, которого мы так заждались. Неспешным шагом я пошла по тропинке вдоль реки. В голове у меня пробегали отрывочные образы; в моей жизни многое связано с этими местами – много хорошего, и ностальгические мысли отвлекали меня от не столь блестящего настоящего.

Петя за неделю, прошедшую с момента приезда в Москву нижегородских партнеров до нашего отъезда в Звенигород, появился только один раз. Он явно был не в настроении и даже не просил у меня денег; вид у него был какой-то отчужденный, рассеянный, он не смотрел мне в глаза и только все время посвистывал. В конце концов он сообщил мне, что у него неприятности на работе, что мама его чувствует себя плохо и чтобы я к нему не приставала. Я, конечно, ему не поверила. То есть мама у него действительно не отличается крепким здоровьем, но она находится в болезненном состоянии более или менее постоянно, в течение по крайней мере десяти последних лет, и Петя давно к этому привык, а неприятности на работе его раньше никогда не волновали. Охотно верю, что на работе у него несладко, но разве есть сейчас хоть одно научное учреждение, где дела идут хорошо? Петя по образованию химик и после менделеевки все время работал в каком-то НИИ, где числится и сейчас. Но когда-то, когда он поступал в вуз, а потом в аспирантуру, которую так и не закончил, наука была престижным занятием; да и сейчас считается, что настоящие интеллигенты, не променявшие служение истине на служение Мамоне, остались только в таких богоугодных заведениях. Я лично с этим категорически не согласна, но не об этом сейчас речь. Факт тот, что люди, оставшиеся в НИИ, должны либо погибать с голоду, либо искать подработку. И Петя с одним приятелем организовали свою фирму и при этом совершенно уверены, что скоро будут "вот-такими миллионерами!", не прикладывая для этого никаких усилий. А пока они занимаются какими-то непонятными аферами, но так как денег у них нет и никто им ничего не дает, то просаживают они совсем немного.

Так как безденежье – хроническое Петино состояние, то это никак не может служить причиной его дурного настроения. Нет, тут дело было совсем в другом. Скорее всего, наш роман клонился к закату. Он даже попытался спровоцировать ссору; если бы я была чуть-чуть моложе, ему бы это удалось, но в последнее время я очень хорошо научилась держать себя в руках – повзрослела, видно.

Даже в постели что-то изменилось. Как любовник Петя, конечно, великолепен – он принадлежит к той породе донжуанов, которые действительно любят женщин и умеют доставлять удовольствие и себе, и партнерше. Но в этот раз техника превалировала над эмоциями – блестящая техника, блестящий секс, но мне показалось, что я в постели не с любимым человеком, который со мной вот уже два года, а с незнакомцем, которого я только что встретила и вряд ли еще когда-либо увижу. Смешно, но я даже вздохнула с облегчением, когда он утром наконец ушел – мрачный, потому что так и не нашел повода ко мне прицепиться, пробормотав на прощание: "До скорого".

Я даже не сказала ему, что еду в командировку – не хотелось. И вот я здесь, погода великолепная, сегодня у меня выходной, мне остается только радоваться жизни, а я переживаю из-за Петьки! Ведь когда все только начиналось, то я прекрасно понимала, что долгим этот роман быть не может. наконец момент расставания настал – так неужели я буду по этому поводу плакать! Что толку вздыхать о прошлогоднем снеге? У меня есть более важные дела.

Мы жили здесь уже почти неделю, и мне приходилось трудиться по своей первоначальной специальности – в качестве переводчицы. На этот раз Юрий и Женя затеяли альянс с некоей французской фирмой; чтобы поразить предполагаемых партнеров, они арендовали целый этаж в бывшем элитном санатории "Кедр" "в лучшем уголке подмосковной Швейцарии, на высоком берегу древней Москвы-реки" (пока я переводила эту фразу в адресованном в Париж факсе, меня передергивало).

На самом деле, все было гораздо проще: намного дешевле снять номера в подмосковном санатории с полным пансионом, чем тратиться на приличную гостиницу, транспорт, рестораны и каждодневную культурную программу в Москве. Поэтому французов во главе с некой мадам Одиль Альтюссер из аэропорта повезли сразу сюда; французы, чтобы о них не думали, действительно люди очень деловые, и работа закипела.

Особенно деловой оказалась сама мадам Альтюссер – среднего роста, очень худощавая, одетая непременно в элегантный серый костюм – она их меняла каждый день, но могла бы и не трудиться – настолько они походили один на другой. Она сама работала без роздыха и другим не позволяла никакой передышки. Иной раз, сличая русские и французские тексты документов где-нибудь а пол-одиннадцатого вечера, я, случайно оторвавшись от бумаг, встречалась взглядом с мадам; мне тогда она казалась надсмотрщицей, погоняющей своих рабов, еще немного – и в руке у нее появится бич.

Мадам была самой яркой личностью среди наших иностранных гостей. Кроме нее, приехала также ее секретарша Моник – очень плоская и некрасивая девица, державшаяся с нашими мужчинами с непринужденностью истинной француженки и считавшая, очевидно, что обладает знаменитым французским шармом, и двое относительно молодых людей, Жак и Пьер-Франсуа; мадам держала их в ежовых рукавицах, так что более скучных собеседников мне трудно припомнить – казалось, без ее разрешения они не могут и пикнуть.

Честно говоря, я и представления не имела, что французы тоже занимаются компьютерами. Впрочем, я хочу немного посвятить вас в предысторию всего этого. Несколько лет назад моему брату надоело просиживать штаны на работе за мизерную зарплату, и они вдвоем со своим приятелем Алешей Свешниковым, одними из первых пришли в компьютерный бизнес. Начинать им пришлось с нуля: у них не было ни денег, ни связей, ни крыши, единственное, что у них было не отнять – это светлые головы. Поэтому они не в состоянии были конкурировать с крупными фирмами, но постепенно нашли свою нишу – набрали толковых ребят, сделав упор на программное обеспечение для наших отечественных пользователей, и дело у них пошло. Для такой работы не нужны самые престижные и дорогие компьютеры. Главное, чтобы самое слабое звено в этой цепи – оператор, обычная женщина с бухгалтерским техникумом за плечами, а не длинноногая референтка с двумя европейскими и тремя компьютерными языками – свободно могла общаться с компьютером.

Алексей год назад попал в аварию, повредил себе позвоночник, и ему долго еще придется оставаться не у дел. Его место в фирме занял Женя, который стал полноправным партнером. В поисках выгодных клиентов они каким-то образом вышли на Аргамакова, который очень заинтересовался "Компиком" и сейчас раздумывал над тем, не вложить ли в него свои капиталы. Аргамаков собирался в этом году вывести свой Верхневолжский банк в первую десятку банков страны; его финансовая империя и скромная фирма "Компик" прямо-таки нашли друг друга. Нельзя сказать, чтобы Аргамаков был скуп, но денег на ветер он бросать был не намерен. Именно поэтому новые партнеры и вышли на малоизвестную французскую фирму, торгующую дешевыми комплектующими.

Французы вроде бы не собирались нас обманывать, но зато делали все, чтобы не обманули их. Насколько я понимаю, они вообще не любят лишнего риска. На этот раз они выверяли все до мельчайших деталей, из четверых приехавших двое были юристами. Иногда их дотошность меня просто бесила. Все документы сличались и проверялись по много раз; пару раз мадам Альтюссер заставляла нас переделывать ту или иную бумагу, если ей чудилось, что на чьей-нибудь подписи не так выведена закорючка. Казалось, наши французские партнеры просто ошалели от собственной смелости, от того, что они сунули свои европейские головы в пасть русского медведя, и жалеют об этом, и что единственное их желание – остаться целыми и невредимыми; но о возможных барышах они все же не забывали.

Впрочем, может быть, я зря так сужу о французском характере. На второй день выяснилось, что мадам Альтюссер по матери русская и если и говорит на нашем языке с небольшим акцентом, то понимает все прекрасно; она просто не желала говорить по-русски, и ее знание языка скорее затрудняло мне жизнь, чем облегчало: то она требовала в документах заменить одно слово другим, то поправляла меня при переводе – чаще всего невпопад. Зато именно благодаря ей я получила этот выходной. На сегодня была запланирована экскурсия в Звенигородский монастырь, а также посещение имения Голицыно. Но микроавтобус пансионата сломался, и французам подали вольво, в котором могли разместиться только четверо пассажиров; еще несколько человек должно было ехать в старом "жигуленке" Жени. Я приготовилась сесть в его машину, когда мадам Альтюссер, окинув взглядом собравшихся, скомандовала:

– С нами поедут господин Ивлев и господин Войтенко. Госпожа Ивлева все эти дни трудилась, не выкладывая рук, и может отдохнуть (она очень гордилась своим знанием русских идиом).

Я поняла, что она хотела указать мне мое место, но все равно была ей благодарна: для меня прогулка вдоль реки – действительно лучший отдых. Дойдя до биостанции, я повернула обратно, но, к сожалению, мое уединение было скоро нарушено. Навстречу мне неспешной походкой шел Аргамаков и, приблизившись на расстояние нескольких шагов, поздоровался со мной. Я удивилась: Виолетта с утра собиралась в Москву по каким-то своим делам, и я была уверена, что муж тоже уехал вместе с ней.

Разговор наш начался весьма банально:

–Какая чудесная погода! – сказал он.– И какое это замечательное место! Я уж думал, что так не бывает: и людей достаточно много, и природа почти дикая, незатоптанная.

– Как жаль, что у нас не было возможности полюбоваться природой в предыдущие дни, – сухо заметила я.

– Да, мне тоже жаль, что вы были заняты с нами с утра до вечера. Вам, должно быть, было очень скучно.

– Это моя работа, – эти слова я произнесла уже таким ледяным тоном, что он должен был бы заморозить любое продолжение разговора на эту тему, но Аргамаков не смутился:

– Не обижайтесь, я вовсе не считаю, что женщины не созданы для бизнеса. Просто вы не из того теста, что мадам Одиль или эта сушенная вобла Моник.

Видно, французы его тоже достали, подумала я про себя.

Он наклонился, машинально подобрал с земли какую-то веточку с засохшими листьями, и продолжал:

– В моем представлении, Агнесса, вы живая женщина, вы должны жить, чувствовать, ходить по лесной тропинке, вот как сейчас, а не корпеть над бумагами и не переводить разные банальности с русского на французский и наоборот. И если бы вы видели, какая бывала у вас на лице вежливая улыбка, когда эта стерва Одиль заставляла вас по десять раз повторять одно и то же, вы не удивились бы моему замечанию.