Агнесса среди волков

Я взяла себя в руки, улыбнулась ему и сказала:

– А чем мы хуже твоей тетушки? Почему бы нам с тобой тоже не выпить? Не знаю, как ты, но я тоже не против чинзано, хотя предпочитаю кампари.

Оказалось, что я сделала гениальный ход, который сохранил мне и моего вечного поклонника, и наши отношения в их изначальной целомудренности. Аркадий не смог проводить меня до дома. Вместо этого через два часа я с трудом запихала его в машину и отправила его к домой; он лыка не вязал, и я сама заплатила шоферу из тех денег, что выдал мне брат в качестве аванса, несколько раз для верности повторив ему Аркашин адрес. Я даже попыталась отобрать у Аркадия дипломат, чтобы он не потерял его по дороге, но он совершенно инстинктивно так вцепился в ручку, что разогнуть его пальцы не было никакой возможности. Тогда я добавила шоферу еще пятерку, чтобы он доставил пассажира домой в целости и сохранности и, достав из сумочки блокнот и ручку, демонстративно записала номер машины.

Меня удивило, насколько быстро Аркадий умудрился напиться в маленьком баре, недавно открывшемся поблизости от универмага "Москва". Собственно говоря, мы просто наткнулись на него, когда шли по Ленинскому в поисках чего-нибудь подходящего. Вроде бы мы выпили только по два коктейля, когда я почувствовала, что ему трудно фокусировать взгляд на каком-нибудь одном предмете, даже если этот предмет – я. Он внезапно разговорился; он обещал мне, что скоро станет миллиардером и построит для меня такой же замок, как Дали построил для своей Галы; в этом замке я буду бродить по залам и для души переводить поэзию трубадуров. Он целовал мне руки; он говорил мне, что любит меня всю жизнь. Меня бы это тронуло, но он слишком часто и слишком красиво говорил мне о своей любви, так что я на это уже давно не реагирую. Тем более что, подвыпив, с развязанным галстуком и расстегнутой у ворота рубашкой он потерял свой презентабельный вид, и когда его влажные губы касались чувствительной кожи у меня запястьях, внутри у меня что-то сжалось, и я испытала отвращение. Может, мне просто вообще не нравятся пьяные мужики? А он был действительно пьян, и я бдительно следила за тем, чтобы его бокал не оставался пустым. Хотя могла бы и не стараться: его развезло на удивление быстро.

Довольная и немного подшофе, я поздно добралась до дому – мне пришлось долго идти до метро. Естественно, после таких трат я не могла позволить себе разъезжать на такси. Но настроение у меня все равно было прекрасное. Отличный день, размышляла я: Юрий предложил работу, которая, возможно, будет не столь уж обременительной и дал аванс; я пообедала в ресторане, что не так уж часто со мной случается, побывала, главное, на выставке Дали, получила очередное предложение руки и сердца…

Пети дома, разумеется, не было. Судя по его настроению, он не появится еще несколько дней. Мне начинали надоедать эти его настроения…

А что если действительно выйти замуж за Шипелова? Тогда я смогу не думать о деньгах и заниматься любимым делом – переводить с французского стихи, за которые не платят… Скорее всего, из Аркадия получится хороший муж, как и предсказывала Анна Сергеевна. А уж сохранить себя, свою независимость и индивидуальность я с ним сумею, не тот у него характер, что у моего бывшего мужа… С такими мыслями я разделась, залезла под душ, легла в постель и мгновенно уснула, как провалилась.

3.

На следующее утро я встала раньше, чем обычно, чтобы привести себя в форму – и физически, и морально. Вообще-то я привыкла держать себя в форме всегда, но два последних дня я ленилась и с утра не танцевала, как я это делаю уже не помню сколько лет – почти с момента нашей с Мариком свадьбы. Собственно говоря, это он приучил меня заниматься собой – и с тех пор мне практически всегда доставляет удовольствие смотреть на себя в зеркало.

В особняке на Ордынке я была ровно в двенадцать, как и просил Юрий, но тем не менее опоздала – финансист из Нижнего уже сидел у него в кабинете. Гостей из Нижнего Новгорода было двое, но я сразу поняла, кто из них главный. Аргамаков был невысоким мужчиной лет пятидесяти, интеллигентного вида, седые длинные его волосы были зачесаны назад; глаза внимательно смотрели на меня из-за круглых стекол очков в немодной оправе, подстриженные седые же усики очень шли к его округлой физиономии; он был бы похож на профессора, если бы не энергия и сила, которая угадывалась в его холодном взгляде. Жесткая складка у рта говорила не только о силе воли, но и о том, что ее обладатель может быть при случае груб и беспощаден. В общем, именно таким и должен быть в наше время процветающий банкир.

Его спутник, молодой человек лет тридцать с небольшим, не вызвал у меня интереса. С нашей стороны присутствовали Женя Войтенко, старый друг Юрия и его компаньон, к тому же муж моей лучшей подруги, и главный экономист, по совместительству бухгалтер Эльвира Львовна – женщина необъятных размеров и очень ярко и пестро одетая, что придавало ей весьма забавный вид; спасало ее только великолепное чувство юмора.

На этот раз Юрий представил меня как консультанта, я села и приготовилась молчать, слушать и наблюдать. Речь шла об очень большом и выгодном заказе – нижегородский финансовый магнат, глава Верхневолжского банка был настроен организовать свою компьютерную сеть, соответственно ему нужны были компьютеры и программное обеспечение к ним; до меня очень быстро дошло, что этот заказ, если его не упустить, сделает владельцев "Компика" настоящими миллионерами – то есть теперь надо говорить миллиардерами. С нижегородской стороны говорил один Аргамаков; слова его, произнесенные тихим голосом, звучали очень веско. Предварительные переговоры были уже проведены и теперь дело было за малым – а именно, за окончательным решением.

Но вскоре нас прервали – дверь распахнулась, и в дверь вошла молодая женщина замечательной красоты. В каждом романе непременно действует поразительно красивая героиня, но эта женщина действительно была так красива, что у Юрия и Жени перехватило дыхание.

Ей – а это была жена Аргамакова – суждено будет сыграть важную роль в моем повествовании, поэтому я постараюсь описать ее подробнее. Она была младше мужа лет на тридцать; с первого же взгляда я поняла, что она относится к той категории красавиц, которые весьма выгодно вкладывают свой основной и единственный капитал, внешность, под очень большие проценты. У этих дам в головке изумительно изящных пропорций вместо мозгов – компьютеры; они улыбаются, расточают свои чары, а внутри счетное устройство беспрерывно рассчитывает варианты; то, что мужчины принимают за выражения искренних чувств – не больше, чем запрограммированные "эмоции" роботов.

Не думайте, что я так сурова к ней потому, что сама не отличаюсь излишней привлекательностью. Конечно, я бы ни за какие деньги не вышла замуж за человека настолько старше меня, но при этом я никогда не была обделена вниманием мужчин, в том числе и богатых. Просто я органически не выношу хищниц, которые своего ни за что не упустят – ни светских дам в такой элегантной упаковке, ни шумных толстых баб из торговой мафии.

Говорят, сейчас в моде блондинки, но эта брюнетка была так хороша собой, что могла бы посрамить любую длинноногую модель с подиума. Она была не слишком высока – около ста шестидесяти пяти сантиметров, как я оценила на глазок, то есть примерно моего роста, и очень стройна – но при этом не выглядела худой. Нет, у нее все было на месте: и тонкая талия, и крутой изгиб бедер, и загадочная ложбинка меж грудей, видневшаяся в глубоком V-образном вырезе ее элегантного и слишком тонкого для холодного осеннего дня платья – такой она предстала перед нами, когда скинула пальто прямо на руки вошедшему вслед за ней охраннику.

Но, конечно, самое лучшее в ней было – лицо. Идеальный овал его напомнил мне знаменитый портрет шумерской царицы Шуб-ад из Ура, какой ее увидела жена археолога Вулли. Но вместо парадного парика и диадемы ее украшали собственные живые волосы – блестящие и пышные, как с рекламы шампуня, они как бы сами по себе укладывались в модное каре, так что кончики их загибались внутрь. Черты ее лица были почти совершенно правильны, как у какой-нибудь мисски с конкурса красоты: нос, рот, лоб – все это укладывалось в классические каноны, но индивидуальность ей придавали глаза: огромные, черные, обрамленные пушистыми ресницами. Такие глаза, злобно заметила я про себя, индусы называют "глазами коровы".

Неудивительно, что наши мужчины остолбенели при виде ее, а когда она улыбнулась и, по очереди окинув их томным взором и совершенно при этом проигнорировав меня и бухгалтершу, произнесла:

– Коля, может быть, ты нас познакомишь? – то все они невольно сделали шаг ей навстречу.

Аргамаков – его звали Николай Ильич – слегка нахмурился: еще бы, она ворвалась в кабинет в самый неподходящий момент – но и он не смог противостоять ее чарам и сказал, как бы заранее не сомневаясь в нашем снисхождении:

– Это моя жена Виолетта. Она думает, что ей все позволено, и почему-то все мои знакомые против этого не возражают. Надеюсь, и вы не будете исключением.

Неловкую последовавшую за тем паузу прервала сама Виолетта:

– Понимаю, что я появилась в самый неподходящий момент. Но что делать, мне было так скучно! В Москве у меня нет ни родственников, ни друзей, это не Рим, – тут она засмеялась, и совершенно непонятно было, шутит она или говорит всерьез: наверняка Аргамаков, при его-то капиталах, купил ей виллу где-нибудь на Апеннинах, к тому же я сразу поняла, что она с ног до головы одета именно во все итальянское: все на ней, от закрытых осенних туфелек на пряжках до дорогой заколки в волосах, так выгодно подчеркивало ее внешность, что казалось неотъемлемой ее принадлежностью, а на русских женщинах так могут сидеть только итальянские вещи.

Аргамаков, казалось, был в затруднении – если банкиры могут быть в затруднении – но тут я перехватила взгляд Юрия и внутренне приготовилась. Мы с братом научились понимать друг друга без слов еще с детства. Я сделала несколько шагов вперед и, надев на лицо самую сердечную улыбку, вплотную подошла к Виолетте, а Юрий при этом произнес:

– Рекомендую вам, Виолетта: Агнесса не только член нашей компиковской семьи, но и на самом деле моя сестра. Собственно говоря, у нее сейчас в офисе нет срочных дел. Насколько я знаю, она собиралась сегодня пробежаться по магазинам. Не хотите ли к ней присоединиться?

Тут красотка наконец обратила на меня внимание. Когда она улыбнулась, обращаясь ко мне, даже я прочувствовала на себе обаяние этой улыбки:

– Я всегда говорила, что мне везет! Подумать только, встретить среди этих зануд интересную женщину! – она говорила со мной, чуть ли не как с давно пропавшей и вдруг объявившейся подругой, как будто признавая за мной кое-какие достоинства и включая в свой интимный круг и тем самым причисляя Эльвиру к лишенным пола занудам.

– Что вы можете делать здесь, в таком унылом месте! Поедемте со мной! – и тут она протянула ко мне обе руки якобы умоляющим жестом: на самом деле этот жест был явно рассчитан на мужское внимание – она таким образом продемонстрировала свои изящные, очень тонкие запястья; браслеты только подчеркивали грациозность ее жестов, не выделяясь сами по себе.

Когда она повернулась к выходу, все мужчины потянулись вслед за ней, как бы притянутые магнитом; за столом осталась сидеть одна только побагровевшая от злости Эльвира – я никогда не видела ее такой, сегодня чувства юмора ей явно не хватило.

Как только я увидела эту сексапильную красавицу с томным взором, до меня сразу дошло, какая роль мне предназначена – быть при ней дуэньей! Теперь понятно, почему Аргамаков заранее обговорил этот вопрос с Юрием еще по телефону – как можно оставлять без присмотра эту молодую своевольную дамочку, уверенную, что все в мире существует для удовлетворения ее прихотей! Что ж, придется все это вытерпеть – хотя бы ради брата.

Куда я с ней поеду? В какие еще магазины? Что за унизительное положение – у меня-то нет ни гроша. Кстати, что может найти в наших магазинах эта Виолетта, у которой есть все! И на чем мы поедем?

В растерянности я остановилась у парадной лестницы, поджидая банкиршу. Я заметила, что мы остались втроем – две женщины и охранник, который держался на полшага позади хозяйки. Это был симпатичный светловолосый парень лет тридцати в цивильном костюме, в руках он держал "выключатель" – тяжелую дубинку в виде старомодного зонтика, которая на первый взгляд казалась совсем легкой, но на самом деле весила немало (такая была у тренера в моем фитнесе). Он все время старался держаться в тени, но я успела заметить, что на его слегка веснушчатой физиономии видны проблески интеллекта.

– Я сейчас выясню, где наш шофер, – сказала я.

– Не беспокойтесь: Витя, – она кивком головы показала на охранника, – все сделает.

Витя молча направился к лестнице, а мы с Виолеттой остались в полутьме на втором этаже. Она, подняв голову, обвела взглядом высокий потолок с лепниной, кое-где по углам осыпавшейся – до него еще не добрались реставраторы – и, понизив голос, сказала:

– Какое странное место для фирмы! Вам не кажется, что тут должны жить люди, а не компьютеры? Мраморная лестница, такие высокие потолки… Наверное, прямо над нами когда-то был расписной плафон… И в то же время, – тут она импульсивным движением схватила меня за руку и потащила направо, в темный коридор, который из освещенного новомодной люстрой холла вел в противоположное от нашего офиса крыло здания, – посмотрите на эту темную лестницу на чердак! Деревянная, почерневшая, изъеденная временем! И половицы скрипят – я пробовала. Она как будто из другой оперы – так и кажется, что здесь водятся привидения.

Она смотрела на меня в упор; в темноте зрачки ее глаз казались бездонными. Мало сказать, что она меня удивила – она меня просто поразила: подумать только, она знает, что такое плафон! Может быть, в ее хорошенькой головке действительно что-то есть? А что касается привидений – значит, я ошибалась, считая, что никому, кроме меня, не могли прийти в голову такие фантазии.

По-видимому, я невольно улыбнулась, потому что она спросила нетерпеливым тоном:

– Разве я сказала что-нибудь смешное?

– Нет, что вы, я просто улыбнулась своим воспоминаниям. Видите ли, мне тоже часто приходило в голову, что этот особняк – прекрасное место для привидений.

Мы дружно расхохотались, и между нами протянулась какая-то тонкая ниточка взаимопонимания. Очень хорошо – ведь в ближайшее время нам с ней придется провести много времени вместе. Тут откуда-то снизу раздался голос Вити, зовущего нас, и мы с Виолеттой осторожно двинулись на свет, стараясь не споткнуться о расшатанные и кое-где выступающие половицы.

* * *

Мы сидели за столиком в итальянской пиццерии на Кутузовском, и я с тревогой всматривалась в Виолетту, с ужасом осознавая, что моя задача оказалась гораздо более сложной, чем я себе это представляла. Виолетта пьянела на глазах.

Отправились мы в поход по магазинам на опеле с нижегородскими номерами; за рулем сидел Витя. Целый день Виолетта без устали носилась от прилавка к прилавку и измотала меня в конец. Надо отдать ей должное: она отличалась безупречным вкусом и покупала только очень дорогие вещи – но такие, которые и я сама бы с радостью приобрела для себя. От всех этих бутиков и фирменных магазинов, от шума и бесконечных диалогов с продавщицами у меня разболелась голова. К тому же за это время мы выпили только по чашечке кофе в каком-то захудалом кафетерии. И когда она, наконец, заявила, что не прочь перекусить, то я в пику ей предложила эту пиццерию, где когда-то мы вдвоем с подругой не раз потягивали сухое, а проще сказать – кислое – кьянти, посмеиваясь над переодетыми неаполитанцами пузатыми официантами. К моему удивлению, Виолетта без звука согласилась.

И вот теперь я поняла, почему. Элегантная красавица, венец создания, существо, которое создано было для того, чтобы повелевать – эта женщина после первой же рюмки не владела сама собой. Если бы я только знала об этом заранее! Но как я могла знать?

Мы подъехали прямо ко входу, и Витя должен был отъехать подальше, чтобы припарковаться. Виолетта прошла мимо швейцара, как королева, и небрежным жестом сбросила пальто на руки подбежавшему гардеробщику. Потом она направилась в зал и выбрала столик на двоих в углу за кадкой с каким-то растением. Официант с выпирающим из-под пиратского красного шарфа-пояса брюшком подошел к нам, ускорив шаг – в этом кафе это означало высшую степень почтительности. Я совершила ошибку, не обратив внимание на то, что она заказала водку со льдом в качестве аперитива – сама я выбрала мартини. В начале все было нормально, мы вели с ней легкую светскую беседу; пиццу все не несли, и она небрежным жестом подозвала официанта и попросила принести еще водки. Увы, за короткое время от второй рюмки до прибывшего вместе с пиццей кьянти ее развезло окончательно. В ее глазах появился нездоровый блеск, она заговорила так громко, что все немногочисленные посетители пиццерии тут же обратили к нам головы. Боже, о чем только она не говорила! Позже я убедилась, что в пьяном виде она почти всегда возвращается к одной и той же теме: ей надо было сообщить всем окружающим, что ее муж – сволочь, каких мало, и испортил ей жизнь. Странно при этом было то, что в трезвом виде она вела себя по отношению к нему совершенно лояльно, чуть ли не ласково, называла его нежно "Коля" (в состоянии опьянения он был исключительно "Аргамаков") и казалась если не преданной женой, то довольной жизнью наложницей.

Когда она говорила, было плохо, но еще хуже, чем ее монолог (меня она уже совершенно не слушала), был ее смех – громкий, визгливый, истерический. К тому же юбка ее почти вечернего платья задралась так, что ноги были видны чуть ли не до трусиков, что немедленно превратило ее из элегантной дамы в вульгарную девицу. Опьянение придало ее жестам какую-то развязность, и меня очень обеспокоило пристальное внимание двух мужчин весьма подозрительного вида, стриженных ежиком и с перекачанными бицепсами, сидевшими у окна. Я нервничала, и, судя по всему, Витя, занявший место за стойкой бара недалеко от выхода, тоже чувствовал себя неспокойно. Он не отрывал от нас взгляда; я надеялась, что он вот-вот подойдет и выручит меня. Но развязка оказалась совсем иной.

Внезапно Виолетта вскочила и потребовала, чтобы я пошла с ней в дамскую комнату. Она направилась к выходу, но походка ее показалась мне неверной, и я быстро догнала ее и подхватила под руку. Я боялась, что ей будет плохо, но ничего страшного не произошло; она умудрилась даже не только намазать губы помадой, но и обвести их контуром – это мне обычно не удавалось сделать с первого раза даже в самом трезвом виде.

Перекалывая заколку перед зеркалом, она вдруг обратилась ко мне:

– Агнесса, а не хотите ли вы прогуляться пешком?