Отражение.

Дни летели незаметно. Марфуша росла и хорошела. Научилась хватать деда за нос и заливисто смеяться вместе с ним. В 9 месяцев уже ходила с кормилицей за руку, но отпускать поддержку еще не решалась. В три года – бегала за дедом с книжкой и требовала сказать ей "Это какая бука".В семь заскучала и попросила деда «устроить ей веселье».

Василий Петрович подумал и решил возобновить приёмы во Львовке. Близились именины Марфы, и соседям разослали приглашение на званый обед, устраиваемый в честь Марфушиного ангела. Соседи приглашения с радостью приняли, всем было любопытно поближе посмотреть на внучку князя Василия, да и давненько не было в их провинциальном захолустье веселых праздников.

Явились все приглашённые, даже Свиньины пожаловали, решив, что со смертью Наташи исчезла и причина для обиды. Тем более, что Гришка очень удачно женился, невеста была знатного рода, богата, красива и глупа. Чего же более желать, и скоро в семействе Свиньиных ожидалось прибавление.

Именинница, наряженная во все розовое: платье шёлковое с воланами, туфельки из розового атласа, розовый бант в наплоенных каштановых волосах, важно восседала рядом с дедом во главе стола Гости подходили, поздравляли, дарили подарки, и всяк хотел облобызать это розовое чудо. Марфуша вздыхала, как большая, но терпела. Подарки она любила и нетерпеливо поглядывала на гору из коробок и коробочек, сложенных на отдельном столике.

«Ниче, ниче, – шептала ей нянька Палашка, – ужо все разойдутся, тогда мы с тобой и поглядим, чего тут гости натащили». Но гости расходится не спешили, прибыл посыльный из монастыря преподобной Марфы Псковской, привёз заказанную к торжеству специально для Марфуши иконку с ликом благочестивой княгини Марфы. Развернули холст: икона была великолепна. Богомаз изобразил схимонахиню в византийском стиле, в молитвенном предстоянии. Гости восхищённо перешёптывались, пытаясь угадать сколько же денег, и какие дары князь отправил в монастырь.

Василий Петрович был доволен, он тут же распорядился отнести святую покровительницу в Марфушину светлицу и поместить в центре иконостаса. Марфа встала и стала просить деда позволить ей открыть подарки. Князь сделал знак, столик с подарками тотчас же унесли в комнату внучки, туда же отправились и подарки покрупнее. Палашка с облегчением подхватила Марфушу, и увела из гостиной.

***

Чего только не было в коробочках, перевязанных цветными лентами! Казалось, соседи пытались перещеголять друг друга и надарили девочке самые удивительные вещи. Здесь были и великолепное постельное бельё, скатерти и полотенца, украшенные затейливой вышивкой. «Не иначе, как поповна Лизка отшивала, – восхищённо просвещала девочку Палашка. – Лучше, чем Лизавета, строчку никто не кладёт». Была и посуда мейсоновского фарфора, украшенная золотыми вензелями М и Л, и огромная коробка восточных сладостей.

– Эту мы с тобой никому не покажем! – подмигнула именинница няньке. – Сами съёдим!

В двух коробках лежали фарфоровые куклы в модных парижских нарядах.

– Ну, этих кукол точно баронесса фон Штерн подарила. Известная модница говорят, даже своим левреткам одёжку за границей заказывает. – Палашка разглядывала кукол со всех сторон. – Чисто барыни обряжены.

Но особенное восхищение вызвало большое напольное зеркало в золочёной раме. Марфа вертелась вокруг него и так, и эдак, и всё заглядывала за него.

– Да что ты хочешь увидеть там сзади? – смеялась Палашка, аль думаешь, что там кто спрятался? Марфа обняла няньку за шею и зашептала ей на ухо:

– Нянюшка, только не смейся. Я и во сне вижу часто как-будто себя. Но это не я. Какая-то другая девочка. У неё моё лицо, но совсем другая одежда, и глаза другие, и волосики.

– Какая же другая, моя птичка? Такая красотка здесь только одна: Марфушечка-душечка. – улыбнулась Палашка.

– Нет же, няня, нет. Она – как моё отражение. Я сейчас вот посмотрела в зеркало- а она там. Похожа на меня, но это не я.

Няня нахмурила брови и потрогала девочке лоб.

– Пойдём-ка спать, стемнело на улице давно, да и гости почти разъехались. Устала ты, моя голубка, вот и мерещится всякое. Нянька подхватила Марфу под руки и отвела в кровать. Едва успела она переодеть девочку в ночную рубашку, как явился князь пожелать внучке доброй ночи.

– Доволна ли ты, душа моя, праздником? – спросил он, присаживаясь на край постели.

– Довольна, дедушка, очень довольна. Подарки просто чудесные. А это зеркало – что за прелесть! Прошу, давай чаще устраивать такое веселье.

Князь поцеловал Марфушу в лоб. – Учись прилежнее грамоте, языкам. Рукоделие так же не забывай, и к Рождеству устрою тебе вертеп, как ранее устраивал.

Марфуша горячо поцеловала деда и зашептала ему на ушко:

– Дедушка, лошадку хочу, очень, свою! Василий Петрович вздрогнул, как от удара и нахмурил брови:

– Мала ещё на лошади ездить. Не желаю даже говорить об этом! – и князь стремительно вышел из светлицы.

Но кобылку всё же Марфе он купил. Для уроков верховой езды и сопровождения внучки на конных прогулках был нанят за скромное жалование бравый отставной кавалерист Иван, невысокий, прихрамывающий на одну ногу, с густой седой шевелюрой и усами. Никаких молодых берейтеров рядом с внучкой князь видеть не желал, памятуя историю, произошедшую с Наташей. С Иваном Марфа быстро подружилась, Отставной вояка семьи не имел и привязался к девочке, как к родной.

В 12 лет Марфуша великолепно сидела в дамском седле, но предпочитала скакать в мужском, надевая перешитый дедов камзол и обтягивающие рейтузы. Дед внучку не бранил. «Подрастёт, остепенится и сама дамский костюм попросит», – думал он, любуясь на девочку, ловко сидящую в седле. Дядька Иван всё так же сопровождал юную проказницу в поездках по окрестным лесам и лугам, но девочка не то, что б тяготилась его присутствием, но все чаще ей хотелось удрать от провожатого, что б неспешно побродить по лесу с кобылкой в поводе. Лес странным образом манил её, казалось, что это и есть настоящий дом, где всё знакомое и родное, а вовсе не старый дом в усадьбе. «Опять сбежала, шельма», – ворчал дядька, когда Марфа, в очередной раз спрятавшись в молодом ельнике, хихикала, наблюдая за стариком. Впрочем, это у них давно переросло уже в игру. Марфа знала, что дядька Иван будет терпеливо ждать её в березнячке, а она в свою очередь, через пару часов непременно вернётся. Как только дядька со своим гнедым мерином скрылся из глаз, Марфа вывела кобылку из укрытия и поехала к ручью. Там она спешилась, дала кобыле напиться и зацепила повод за куст лещины. Это место у лесного ручья было самым любимым у Марфы. Ручей промыл себе глубокое ложе между соснами, и место было довольно укромным. Девочка подолгу сидела у воды, вглядываясь в своё отражение, и даже разговаривала с ним, рассказывая то, что казалось интересным. И казалось, что отражение внимательно слушает её и даже, одобрительно кивает. Раздался шорох, и сверху посыпались комочки земли и песка. Марфа подняла голову, ожидая увидеть какую-нибудь лесную зверюшку, и подскочила от неожиданности: огромный черный кот внимательно смотрел на Марфу изумрудными глазами.

– Кис, кис! – позвала девочка кота. – Какой красавчик! И откуда ты здесь взялся?

Кот принялся вылизываться, продолжая искоса поглядывать на Марфу. Девочка попыталась забраться наверх, но корень, за который она уцепилась, обломился под рукой, и Марфа свалилась вниз. А когда вновь поднялась – кота на прежнем месте не было. Марфуша отряхнула одежду и поправила растрепавшиеся волосы. Пора возвращаться.

Дядька Иван уже, поди, заждался. Девочка похлопала лошадь по холке. Та послушно наклонилась, и Марфа, легко забравшись в седло, пустила кобылу по тропинке легкой рысью. Она не видела, как из кустов лещины на тропинку вышел большой черный кот, а за ним – женщина и они долго провожали всадницу взглядом, пока та не скрылась вдалеке.

Дядька Иван сидел на поваленной берёзе и что-то выстругивал из березовой чурочки. При виде Марфы, он убрал ножик за голенище и поднялся.

– Что так долго, стрекоза? Я уж хотел пуститься на твои поиски.

– Дядька Иван, я такого чудного кота встретила в лесу! Большой, как барашек, сам чёрный, пушистый, а глаза – зелёным полыхают. Няня Палашка сказывала про кота Баюна. Может, это он и есть?

– Придумала тоже – Баюн. Нянька тебе сказки сказывала, а откуда в нашем лесу кот сказочный? Уж не выдумала ли ты этого кота?

– Не выдумала, – обиделась Марфа. – Был кот, большущий, стоял и на меня глядел. А потом в лес ушёл.

О том, что она хотела кота поближе поглядеть, Марфа не сказала. А ну, как дядька ей больше не позволит одной по лесу гулять.

– Ну, так значит, это дикий кот был. Они супротив домашних гораздо крупнее.

– Может, и дикий, – вздохнула Марфуша и задумалась.

Так молча они и доехали до усадьбы. Там дядька забрал лошадей и повёл в конюшню, а Марфуша поторопилась переодеться к обеду. Дедушка не любил, когда она опаздывала к столу. Вечером за ужином в людской Иван рассказал о коте, которого Марфуша якобы видела в лесу. Но вопреки его ожиданиям, никто не удивился и не рассмеялся. А Татьяна ахнула и перекрестилась на образа:

– Никак Ульяна вернулась! Надо проверить и барину доложить.

– Это что ещё за Ульяна? – удивился Иван.

Ему, как человеку новому во Львовке, история рождения Марфы и участие в ней Ульяны была неизвестна. Татьяна выглянула в коридор и, понизив голос, стала рассказывать.

***

Лет эдак тридцать или более, молодой князь Львов служил в гусарском полку в чине штаб-ротмистра. Видный офицер, дворянин, привлекал особ женского пола и, надо сказать, был он до этого самого женского пола очень охоч. Несколько раз стрелялся на дуэли и дважды был даже легко ранен. Но все похождения разом закончились, когда навещая дальнего родственника, в его имении он встретил прелестную Ульяну Горчакову. Девушка была настолько хороша собою, что князь потерял голову. К тому же она была великолепно образована: знала несколько языков и свободно рассуждала о литературе, и даже о политике имела своё мнение. Князь загостился в имении дядюшки. Молодая прелестница была дочерью соседских помещиков, и ежедневные конные прогулки стали обыкновенным делом.

Князь подал прошение об отставке, всерьёз намереваясь жениться на Ульяне. В доме Горчаковых Василия Петровича принимали благосклонно, как жениха дочери. Но тут случилось непредвиденное: с лечения на водах вернулась сестра-близнец Ульяны – Марфа, девушка хрупкая, слабая здоровьем. Один взгляд кротких синих глаз Марфы – и Ульяна была забыта. И предложение руки и сердца Львов тут же сделал другой сестре.

Родители опешили, а скромная Марфа вдруг неожиданно это предложение приняла и заявила: или она станет женой князя Василия, или – в монастырь преподобной Марфы Псковской послушницей. И сообщила она это решение так твердо, что испуганные родители на брак благословили. Венчание было скромным, и вскоре молодые отбыли в именье Василия Петровича. Ульяна удар перенесла стойко, но на венчании сестры была бледна как мел. А после церемонии пропала, и не объявилась ни через день, ни через месяц. Искали ее по всему уезду, в лесу, на берегу реки Лесной овраг нашли сложенное платье Ульяны, нижнюю рубаху, туфли и серебряный крестик. Всё это было предъявлено для опознания родителям. Те сразу их признали: все вещи принадлежали пропавшей Ульяне. Особенно поразило то, что среди вещей был и её крестильный крест, который девушка никогда не снимала. Горе родителей было неописуемым: Ульяна утопилась, потому и крест сняла. Тело же её так и не нашли, Лесной овраг славился бездонными омутами и быстрым течением.

Священник отпевать Ульяну за упокой отказался, ибо грех это великий, самоубийство. Не прощёный. Это окончательно подкосило старого Григория Горчакова, он беспробудно запил и вскоре умер от сердечного приступа. Супруга тихо ушла за ним следом. Марфа была уже беременна Наташей, одному богу известно, как она не скинула дитя. Дочка родилась здоровенькой, а сама Марфа долго не вставала с постели, медленно восстанавливаясь после родов. Здоровье у неё и без того было слабым, и рождение ребёнка только ещё сильнее его ослабили. Доктор, приезжавший из города, рекомендовал вновь отправиться на курорт, на лечебные воды, но Марфа не хотела покидать супруга и маленькую дочь.

Мало-помалу княгиня оправилась, стала чаще гулять в саду и заниматься дочкой. Несмотря на категорический запрет доктора, через несколько лет Марфа вновь забеременела. Князь только что на руках жену не носил, потакал любой её прихоти. Доктор приезжал из города каждую неделю, а к концу срока должен был и совсем переехать в имение, ему уже готовилась комната, но роды начались внезапно, Василий Петрович был с деловым визитом за тридцать вёрст За ним послали, когда князь соскочил с взмыленного коня, Марфа уже была так слаба, что не могла даже кричать. Старая повитуха ничем не могла помочь роженице и только шептала беспрестанно молитвы и крестилась. Наконец княгиня разродилась крошечным младенцем мужского пола. Он тихо попискивал, но было видно: не жилец. Послали за батюшкой, и он наскоро окрестил младенца Петром. Ребёнок грудь кормилицы не взял, только раскрывал ротик в беззвучном плаче и вскоре заснул навсегда. Следом отлетела и душа его матери.

Князь чуть не сошёл с ума после похорон, много пил, а потом садился на лошадь и скакал по полям и лесам до изнеможения. Однажды лошадь под ним оступилась, и князя на полном ходу вылетел из седла и, ударившись о землю, потерял сознание. Очнулся он от того, что кто-то гладил его по голове. С трудом князь открыл глаза: перед ним сидела женщина, тихим голосом она что-то напевала на незнакомом языке. Подле неё лежал большой черный кот с изумрудными глазами и мурлыкал в такт песне. Василий не отрываясь смотрел женщине в лицо, узнавая и не веря своим глазам.

– Уля… – он разлепил наконец губы, – Уля.

– Чш-ш-ш! – женщина приложила палец к губам. – Молчи!