Золотой конь Митридата

Мужчина кивнул:

– Как хочешь.

– Спасибо, – еле слышно произнесла Лариса и откинулась на спинку стула. Она молила лишь об одном – чтобы все поскорее кончилось. Возвращаться домой в пустую квартиру не было никакого желания, но еще больше ранили траурные речи о муже – человеке, который еще неделю назад был жив, веселился, строил планы и любил свою жену. На ее счастье, через полчаса гости стали расходиться. Милена, с побледневшим лицом и с потеками краски под глазами, подошла к родственнице:

– Мы решили проводить тебя до дома.

– Ты молодец. – Геннадий взял ее за локоть. – Отлично держалась. Если бы не ты, даже не представляю, как бы все прошло.

– Милечка всегда на высоте, – вставил неизвестно откуда взявшийся Вадим, все мероприятие тихо просидевший возле жены.

– Позвольте, Ларису провожу я? – попросил Геннадий. – А вы поезжайте домой. Ты заслужила отдых, Миля.

– Ты всегда понимал и чувствовал меня, Гена. – Ее щеки вспыхнули, и Лариса вспомнила слова Стаса: когда-то Милена была влюблена в Геннадия, но он не отвечал взаимностью. Пришлось довольствоваться скромным инженером Вадимом, который, впрочем, бегал за ней с завидным постоянством и даже через десяток лет был по-прежнему рабски предан жене.

– Что думаешь делать завтра? – спросила ее Лариса.

– Утром смотаюсь на кладбище, – ответила Милена. – Где-то слышала, что покойников, переночевавших первую ночь, принято навещать. Поедешь со мной?

– Поеду, но с тобой или без тебя – не знаю, – отозвалась Лариса. – За эти дни я очень устала. Давай созвонимся.

– Хорошо. – Милена обняла ее и поцеловала в щеку. – Ты тоже молодец. У меня всегда были стальные нервы, а ты у нас натура утонченная, интеллигентная. Я не ожидала, что ты так героически продержишься. – Она улыбнулась Геннадию и дотронулась до его плеча: – Гена, если мне понадобится твоя помощь, могу я на тебя рассчитывать?

– Ты еще спрашиваешь, – откликнулся Геннадий.

Женщина поправила растрепавшиеся волосы:

– Спасибо. Возможно, и обращусь. До свидания, ребята.

Она зашагала к автобусной остановке. Лариса и Геннадий отправились ловить такси. Им это быстро удалось, и минут через десять они уже стояли у подъезда. Красовская чувствовала: Геннадий не прочь зайти в гости, но не напрашивается из деликатности, однако не пригласила его. Ей хотелось принять душ и, вытянувшись на диване, остаться наедине с воспоминаниями. Мужчина словно понял ее настроение и грустно улыбнулся:

– Ну, пока?

– Да, спасибо тебе. – Она повернулась, чтобы уйти, но Геннадий окликнул ее:

– Во сколько заехать за тобой завтра? Мы ведь собирались на дачу. Или ты передумала?

Она покачала головой, и Быстров залюбовался медным отблеском в ее волосах.

– Нет, не передумала. Сам понимаешь, мне ничего не остается делать, кроме как продать антиквариат. Давай поедем утром. Сделаем все свои дела и заскочим на кладбище.

– Хорошо, часов в десять тебя устроит?

– Вполне.

– Тогда до свидания. – Он сделал движение, словно собираясь поцеловать ее руку, но передумал.

Кивнув, Лариса быстро пошла к подъезду. Геннадий смотрел ей вслед.

* * *

Квартира в который раз встретила ее тишиной, и Лариса подумала, что никогда к ней не привыкнет. Скинув туфли, женщина прошла в ванную, приняла душ и, накинув халат, опустилась на диван. Черные глаза Стаса с фотографии в траурной рамке глядели пристально и печально.

– Вот и все, Стасик, – вздохнула Лариса. – Вот и все, любимый. Господи, ну почему ты так со мной поступил? Зачем ты меня оставил?

Муж не отвечал, и она легла, но тут же вскочила. Снова пронзительный звонок городского телефона.

– Стас, это не ты, правда? Это не ты! – шептала она, подходя к аппарату. – Ты не станешь надо мной издеваться.

Телефон продолжал отбивать колокольный звон, какой-то не праздничный, а похоронный, и Лариса заставила себя поднять трубку:

– Слушаю!

В ухо опять кто-то задышал, быстро и прерывисто со знакомой хрипотцой, и бедная женщина громко закричала:

– Стас, это ты?

Ей никто не ответил, и Лариса сжала кулаки:

– Стас, ты не умер, правда? Почему ты издеваешься надо мной? Что я тебе сделала? Не смей, не надо!

Когда послышались гудки, она швырнула трубку и прошла в комнату. Женщину трясло. Звонки мужа с того света били по нервам не хуже ракетно-зенитного комплекса. Открыв сервант, она достала бутылку любимой Стасом мадеры, налила полный бокал и залпом выпила. По телу разлилось тепло, и Лариса почувствовала некоторое облегчение. Страх и боль не ушли, лишь притупились, но пить снова она не могла. Заперев дверь в своей комнате, она повалилась на кровать и заснула беспокойным сном, решив обязательно поменять замки. Она не ждала мужа, она его боялась.

Глава 4

В горах Малой Азии, II век до н. э.

В обширной зеленой долине Понтийской Каппадокии (подумав, Тирибаз решил, что его воспитанник прав и лучшего укрытия не найти, во всяком случае, пока), огражденной, как вооруженной до зубов стражей, неприступными горными хребтами, покрытыми местами непроходимым лесом, Тирибаз приказал строить хижины. Это место ему понравилось. Неподалеку жили дружелюбно настроенные крестьяне, понтийские каппадокийцы, ничем не отличавшиеся от каппадокийцев равнин. Они говорили на одном языке, но при этом имели разные взгляды, и тем, вторым, лучше было не знать, кто нашел укрытие в их стране. Тирибаз и Моаферн продолжали заниматься с Митридатом верховой ездой, Сисина изучал с ним растения. Воины могли гордиться своим воспитанником. Митридату еще не минуло тринадцать, а он уже превосходно стрелял из лука, мог слететь с коня, изображая убитого воина, метал копья, поражая цель, и безошибочно находил противоядия от ядовитых растений. Вечером, глядя на серпастый месяц, он, сжимая в зубах сухую былинку, с грустью говорил:

– Почему бессмертны только боги? Если бы люди были бессмертны, отец любовался бы сейчас мной.

– Иногда царь мертвых выпускает своих подданных поглядеть на белый свет, – промолвил Сисина. – Кто знает, может, наш славный Митридат Эвергет и видит своего сына.

Мальчик кутался в попону и качал головой:

– Нет, мой добрый Сисина, это неправда. Отец любил меня и обязательно дал бы знать, если бы оказался рядом.

– А если он – одна из звезд, вон тех, будто хороводом окруживших месяц? – спрашивал Моаферн. – Этот серебристый свет и есть свет любви. Ты об этом не думал?

Мальчик пожимал плечами:

– Не думал… Если бы это было так…

Он засыпал с грустной, но все же улыбкой, и воины переносили его в хижину, на матрас из сена, а сами по очереди дежурили в густом кустарнике. Они не верили, что Лаодика не ищет своего сына. Ей нужна была его голова, и она не успокоится, пока не получит свое.

* * *

Между тем Гергис и Мнаситей, с людьми, знавшими как свои пять пальцев все горные тропы, медленно, но верно двигались по следам беглецов. Достигнув понтийской Каппадокии, они где обещаниями, где подкупом пытались узнать у крестьян, еще недавно кормивших Митридата и его немногочисленный отряд, где прячутся изменники, но ни один из землепашцев не показал, в какую сторону они направились. Несколько раз армянин в гневе выхватывал меч, но Мнаситей перехватывал его руку. Если они убьют здесь хотя бы одного человека, каппадокийцы ополчатся на них и сделают все, чтобы беглецов не нашли. Тут нужно действовать хитростью.