Брегет хозяина Одессы

– Только прошу тебя, не отключайся, выслушай. Я твой отец, Сережа.

Ивашов хихикнул, сразу придя в себя. Вот те на, папаша объявился! Восемнадцать лет не желал знать о его существовании, уйдя к другой женщине, когда Сергею исполнилось десять, а теперь в почтенном возрасте в нем пробудились отцовские чувства. Или он хочет, чтобы сын представлял его интересы?

Сергей частенько слышал фамилию родного папаши, своего коллеги, из советских милиционеров переквалифицировавшегося в адвоката, ставшего довольно известным, завсегдатаем светской хроники города. Смешно предположить, чтобы он решился обратиться к сыну за юридической помощью.

– Я вас слушаю, – выдавил молодой человек, стараясь вложить в эту фразу все свое презрение.

– Сережа, не отказывайся, давай встретимся, – быстро заговорил Ивашов-старший. – Если ты на меня в обиде, прости за все. Ты мне очень нужен, мой мальчик. Я попал в сложную ситуацию и только тебе могу довериться. Жду тебя в кафе на Екатерининской через полчаса. Мне известно, где твой офис. Кафе в двух кварталах от него.

Он отключился, не дав сыну прийти в себя и не принимая возражений. Сергей немного постоял в раздумье, потом закрыл дверь, спустился к своей машине – новенькому, взятому в кредит «Рено», и, усевшись на водительское сиденье, погрузился в раздумья.

Отец не зря боялся, что сын откажет ему во встрече: слишком подло он вел себя с матерью, да и с ним. Еле-еле дослужившись до капитана (после школы у него не было возможности поступать на юрфак, пришлось довольствоваться средней школой милиции), отец через некоторое время решил все же штурмовать университет. К удивлению семьи, его взяли, без всякого блата и денег. Сначала папаша поступил на заочный, думая продолжить работу в милиции, но это у него не получилось. Прежняя должность оперативника требовала полной отдачи, отец уволился и перевелся на дневной. Все заботы о семье легли на плечи матери, хрупкой маленькой женщины, работавшей медсестрой в городской поликлинике. Она взяла две ставки, кроме того, ходила по домам, делая уколы лежачим больным. От непосильной ноши женщина еще больше похудела и как будто стала меньше ростом. И папаша, здоровый красавец, с небесно-голубыми глазами и пшеничной гривой, стал посматривать на нее с неодобрением, а потом влюбился в однокурсницу, дочь прокурора, и ушел к ней, поставив мать в известность письменно (наверное, духу не хватило сказать ей это в глаза). Так они остались одни. Когда у женщины в паспорте появился штамп о разводе, она усадила сына на старенький диван, обняла, прижала к себе и прошептала:

– Сегодня на суде я отказалась от алиментов. Не хочу иметь с этим человеком ничего общего. Он предал нас, понимаешь? А предателей не прощают.

Ивашов тогда мало понимал, что такое алименты. Его удивило, что лучшая подруга матери, тетя Света, каланча с соломенными волосами, возмущенно выговаривала ей:

– Ну и дура! Хочешь, чтобы он все тратил на свою Викусю? По-прежнему будешь горбатиться на две ставки? Кому ты что этим доказала?

Мать качала головой:

– Пусть так, но мне будет спокойнее. Единственное мое желание – никогда больше о нем не слышать. Я запретила ему приближаться к сыну.

– Ну и дура! – повторяла каланча. – Им только этого и надо!

Совсем не слышать об отце не получалось. Общие знакомые рассказывали, что после университета он не вернулся в милицию, устроился в адвокатуру – и дела пошли в гору. Ставший адвокатом на развалинах Союза, он защищал всех без разбора, в том числе и криминалитет, и заработал неплохие деньги. Правда, его любимая Викуся сбежала от мужа, вечно якшавшегося с бандитами, но, похоже, он не горевал, меняя женщин, как перчатки. О сыне Ивашов-старший тоже не беспокоился, а мальчик ждал, что, вопреки запрету мамы, отец подкараулит его в школе, как делали некоторые родители, поведет гулять, подарит дорогую игрушку – он же теперь богатый! Но чуда не произошло, и Сережа вычеркнул его из своей жизни.

Самое паршивое, что он тоже хотел стать юристом, а после университета пошел в адвокаты, потому что ему нравилась эта специальность. Как назло, фамилию отца он стал слышать чаще. Его свадьбу – отец женился на молодой красивой модели Анфисе – показывали по местному телевидению. А для его сына в жизни богатого адвоката места по-прежнему не находилось. Полгода назад умерла мать от сердечного приступа, всего лишь пятьдесят три года – жить да жить. Но перенесенные страдания сыграли свою роль. Похоронив единственного близкого человека, Сергей еще больше ополчился на отца. Это он виноват во всем! Нет, никуда он не пойдет…

Подумав об этом, Ивашов включил зажигание и поехал в кафе против своей воли. Отец ждал его у входа, высокий представительный мужчина в отглаженных черных брюках и белой рубашке с коротким рукавом. Сергей много раз видел его по местному телевидению и всегда поражался, как ему в пятьдесят шесть удавалось выглядеть на тридцать восемь. Гладкая кожа на лице, без предательских морщинок, пшеничные волосы, лишь немного посеребренные сединой, спортивная фигура без лишнего жира… Хорошая богатая жизнь помогала в этом отцу, не то что его несчастной матери!

Сергей нехотя вышел из машины, и Ивашов-старший бросился к нему, распахивая объятия:

– Здравствуй, сынок!

Сергей отстранился от него:

– Давайте без сантиментов.

Ивашов-старший засуетился, заволновался, побледнел:

– Да-да, конечно, сынок. Пойдем, пойдем, дорогой. – Его рука поднялась, словно он хотел похлопать Сергея по плечу, но тут же опустилась. Сын не желал принимать дружеские объятия. – Я заказал столик. Посидим, поговорим… Мне столько надо рассказать тебе…

Юркий менеджер, увидев гостей, засуетился:

– Ваш столик у окна, Олег Григорьевич.

– Это мой сын, будущий известный адвокат, – сказал Ивашов и тут же стушевался под грозным взглядом Сергея.

Менеджер послал молодому человеку самую приветливую улыбку:

– Мы очень рады вашему папе. С сегодняшнего дня и вы наш ВИП-клиент.

– Давайте без фанатизма, – оборвал его Ивашов-младший. – Будьте проще – и к вам потянутся люди.

Менеджер скривился, будто проглотил ложку касторки.

– Разве я сказал что-то обидное? – произнес он.

Ивашов-старший поспешил исправить неловкость:

– Нет, Денис, все прекрасно. Сын не любит публичность. Впрочем, в его возрасте я ее тоже не любил.

«В моем возрасте ты о ней еще и не мечтал», – хотел съязвить парень, но передумал. Они подошли к столику, накрытому выглаженной белоснежной скатертью. Белизной сверкали и приборы, и салфетки. Отец уселся за стол и подождал, пока его сын сделает то же самое. Весь вид Сергея говорил о том, что ему крайне неприятно это свидание. Разумеется, Олег Григорьевич это заметил, но старался не показывать виду.

– Выбирай любое блюдо, на цены не смотри, – напутствовал он сына. – Я тебя угощаю.

– Кажется, я дал понять, что мне не нравится благотворительность, – буркнул Ивашов. – Пожалуй, минеральной воды с лимоном будет достаточно.

– Сережа! – укоризненно отозвался Ивашов-старший. – Ну давай хотя бы раз забудем об обидах. Я знаю, что очень виноват перед тобой и перед твоей матерью. И знаю о ее смерти. Кое о чем Галя так и не узнала. Видишь ли, несмотря на ее запрет видеться с тобой, я часто подходил к школе, где ты учился, к университету и наблюдал, как ты взрослеешь. Я не такой плохой, как тебе кажется, хотя заслуживаю твоего презрения. Но, прошу тебя, выслушай меня. Мне, как никогда, требуется твоя помощь. Выслушаешь – а потом поступай как знаешь.

Сергей вздохнул и огляделся. За столиком, находившимся возле сцены, компания из десяти человек что-то бурно отмечала. Вероятно, для них громко включили музыку, и она била по барабанным перепонкам, раздражая и мешая сосредоточиться. Откуда ни возьмись появился аниматор в пошлом костюме Микки-Мауса и стал крутиться не только возле компании, но и около других столов, в том числе и их. Официант принес бокалы на тонких ножках, слегка запотевшие, и отец виновато посмотрел на Сергея:

– Извини, но я заказал шампанское. Сегодняшний день – не для минеральной воды.

– Вы решили, что я буду с вами пить? – усмехнулся Ивашов-младший. – Значит, погорячились. Говорите, что вам от меня нужно, и я пошел. У меня еще дел по горло.

Аниматор крутился возле них, будто стараясь подслушать, о чем они говорят, и Олег Григорьевич торопливо зашептал:

– Подожди, сейчас он уйдет, и я все скажу.

Микки-Маус удалился, размахивая руками, Олег Григорьевич взял бокал за тонкую ножку и, приглядываясь к золотистому цвету шампанского, произнес:

– Давай все же выпьем. Ты расслабишься и выслушаешь меня. А сейчас у тебя такой вид, будто я посадил тебя в клетку с тиграми.

– Я же сказал: пить не буду, – повторил Сергей. – Хочешь – говори, не хочешь – я уйду.

– Хорошо. – Ивашов-старший поставил бокал и потянулся к сыну, но тут зазвучала восточная музыка, и откуда-то выпорхнула девушка в восточном костюме, прекрасная, как героиня сказок «Тысяча и одна ночь», и, подскочив к столику отца и сына, начала умопомрачительный танец живота. Микки-Маус старался повторять ее движения. Девушка была так хороша, что на минуту Сергей забыл о ненависти к отцу и восхищался каждым ее движением. Когда музыка внезапно оборвалась и прекрасная Шахерезада скрылась за кулисами, он повернулся к отцу.

– Ну, я тебя слушаю.

– Сережа, несмотря на все, что произошло, ближе, чем ты, у меня нет человека, – начал Ивашов-старший. – Если со мной что-то случится, я не хочу оставить тебя ни с чем.

– Ах, вот оно что… – Сергей встал так резко, что на столе звякнули приборы. – Дорогой так называемый папа, вы не знали меня восемнадцать лет, и я от этого не умер, хотя только с годами понял, как была права мама, не желавшая нашего общения. Вы предали нас, а предательство – страшный грех. Теперь вы хотите купить мое расположение, но мне ваши деньги не нужны. Оставляйте наследство очередной жене, которая ради него и вышла за вас. Я же не возьму ни копейки.

Отец покраснел и нервно скомкал салфетку.

– Сережа, ты не дал мне сказать, – запинаясь, выдавил он. – Дело не только в наследстве… Я хотел поделиться с тобой…