– Я племянница Моисея Григорьевича, единственный родной ему человек, – вздохнула она и всхлипнула. – Вам, наверное, нужны мои документы? Вот, пожалуйста, паспорт. Я Софья Иосифовна Гурова. Это мой супруг, Андрей Иванович Гуров. Андрюша, ты тоже дай свой паспорт, – попросила Софья мужа, и он с готовностью стал рыться в старом кожаном портфеле.
Геннадий бегло просмотрел их документы. Впрочем, он и так видел, что супруги его не обманывают. Отметив, что Софья в жизни гораздо красивее, чем на черно-белой фотографии в паспорте, следователь вернул документы и помог убитой горем женщине пройти в дом. Она пугливо озиралась по сторонам, словно пойманная в силки птица.
– А где дядя? Мне кажется, я не выдержу, если увижу его тело.
– Сонечка, успокойся, – супруг крутился возле нее, и его нарочитая забота показалась Беспальцеву какой-то фальшивой. – Возьми себя в руки. Товарищ следователь задаст тебе вопросы.
Соня прижала руки к пылавшим вискам:
– Скажите, его действительно убили? Эмилия Ефимовна ничего не перепутала?
Геннадий взглянул в ее влажные черные глаза – два бездонных озера.
– Я рад бы ответить вам отрицательно, но ваша соседка ничего не перепутала. Ваш дядя действительно убит.
Она так сжала пальцы, что хрустнули суставы.
– Но кто это сделал? – Софья тряхнула головой. – Кто мог желать его смерти? Товарищ следователь, вы, конечно, спросите меня об этом, и я отвечу вам: «Не знаю». Его все любили. Дядя был порядочным, скромным, отзывчивым… Меня любил как родную дочь… Моя мама – его родная сестра – умерла несколько лет назад, и тогда дядя купил мне дом на соседней улице, чтобы я могла как можно чаще к нему приходить. Мы виделись почти каждый день. Я пекла для него творожный торт, который он так любил, – ее передернуло, будто от удара электрического тока. – Все это проклятое прошедшее время! Мне не верится, что мы с ним никогда больше… – она снова принялась плакать, а растерянный Андрей стоял возле нее, смущенно разглядывая свои ботинки, слегка забрызганные грязью.
– Прошу вас, пожалуйста, успокойтесь, – Беспальцев дотронулся до ее холодной руки. – Мне действительно нужно задать вам несколько вопросов. Прежде всего внимательно осмотрите комнаты. Может быть, за время вашего отсутствия что-то пропало?
Женщина неимоверным усилием взяла себя в руки и огляделась.
– Часы! – вскрикнула она и рванулась к старому черному пианино. – Здесь стояли часы… Знаете, такие большие, сделанные из дорогого материала, кажется, слоновой кости… Дядя говорил, что они очень дорогие. А еще он говорил… – Софья бросила взгляд на Андрея, будто собиралась сказать что-то для него неприятное.
– Говори, говори, Сонечка, – разрешил супруг и, видя, что жена колеблется, сам вклинился в разговор. – Видите ли, мне кажется, старик не очень меня любил. Я не делал ему ничего плохого, наоборот, бежал сюда по первому его требованию. А он все равно порой выражал свое недовольство. Наверное, это обычная ревность, – он попытался улыбнуться. – Дяде хотелось, чтобы Сонечка возилась только с ним. Знаете, чем старше становятся люди…
– Так что с часами? – перебил его Беспальцев, сознавая, что и он начинает испытывать к Гурову неприязнь, только никакой ревности в этом не было. Какой-то этот Гуров скользкий, неискренний… – Вы хотели рассказать про часы.
– Ах да, извините. – Андрей Иванович сдернул с головы шляпу и стал нервно мять ее в руках. – Моисей Григорьевич обещал подарить эти часы Соне, выражал надежду, что когда-нибудь они украсят ее камин, если я, конечно, его выложу. Его ирония, как мне кажется, была совершенно неуместна. Я никогда не жил за его счет, я всегда работал, старался обеспечить жене достойную жизнь. Вероятно, ему что-то не нравилось…
– Вероятно, – Геннадий снова не дал ему закончить. – Обойдите другие комнаты. Удостоверьтесь, что пропали только часы.
Соня сделала робкий шаг в спальню и обернулась.
– Знаете, я кое-что вспомнила, – сказала женщина, виновато глядя на следователя. – Андрей, помнишь, дядя говорил, что в Одессе нашелся покупатель, который не дает ему покоя, потому что помешан на этих часах?
Гуров кивнул:
– Помню, дорогая. А еще Моисей Григорьевич добавил, что этот покупатель хочет приехать. Товарищ следователь, я подумал: нельзя исключать, что часы проданы. Дядя не посвящал нас в свои сделки.
– Имя покупателя помните? – поинтересовался Беспальцев. Супруги переглянулись.
– Но Моисей Григорьевич никогда не называл его имени и фамилии, – ответила Софья.
– Хорошо, оставим покупателя, – кивнул Геннадий. – Давайте сосредоточимся на других вещах. Пожалуйста, посмотрите внимательно. Это очень важно.
Андрей взял жену под руку, и они вместе прошлись по комнатам.
– Вроде ничего больше не пропало. – Женщина провела по красной бархатной скатерти тонким пальцем с миндалевидным ногтем. – Хотя постойте… Здесь, в углу, всегда стоял кожаный саквояж с инструментами. Дядя говорил, что они ценные, потому что некоторые из них днем с огнем не достать. А теперь его нет. Дядя Мойша каждый день ходил с ним на работу. Его будка стояла в двух кварталах отсюда, возле рынка…
– Так и запишем, – Беспальцев занес показания в протокол. – Софья, в погребе мы обнаружили тайник, правда, открытый и пустой. Вам что-нибудь известно про это?
– В погребе? – Андрей опередил жену с ответом. – Но дело в том, что мы никогда не были у него в погребе. Впрочем, дорогая, может быть, он говорил о тайнике тебе?
Женщина покачала головой:
– Нет, никогда о нем не слышала.
Беспальцев изучающе посмотрел на супругов. Ему не верилось, что дядя не поделился тайной своего «подземелья» с любимой племянницей. Другое дело – Гуров. Если Моисей Григорьевич его недолюбливал, мог попросить Софью никому не рассказывать о тайнике. Но лицо молодой женщины выражало неподдельное удивление, и следователю ничего не оставалось, кроме как поверить им на слово. Кому в таком случае Гольдберг мог поведать об этом? Неужели бандит сам отыскал тайник, когда обшаривал дом часовщика? На этот и другие вопросы у него пока не было ответов.
Глава 4
Южноморск, наши дни
Ему казалось, что машина ехала очень долго, хотя потом врачи уверяли: они находились на вызове неподалеку и поэтому домчались за пять минут. Доктор, пощупав пульс, констатировал смерть, а Ивашов, не узнавая себя, просил его вернуть отца к жизни.
– Он не мог умереть! – бормотал Сергей, словно находясь в трансе. – Он был здоров… крепок… Спасите его, умоляю вас. Быстрее отвезите отца в реанимацию.
Пожилой эскулап, фыркнув в густые седые усы, вежливо произнес:
– Молодой человек, я разделяю ваше отчаяние и с удовольствием бы оживил вашего отца, но я не бог. Да, ваш отец не должен был умирать, с этим я согласен. Думаю, кто-то позаботился о том, чтобы он ушел на тот свет раньше отведенного ему времени. Посмотрите, разве вы не видите признаки отравления? – Он повернулся к менеджеру. – Вызывайте полицию. Не думаю, что такое могло произойти от еды, которую готовят в вашем ресторане. По моему мнению, яд ему подсыпали, а кто и зачем – не знаю, я не следователь.
Менеджер, с бледным, как полотно, лицом, снова схватился за мобильный.
– Полиция? Убили человека…
Сергей его уже не слышал. Он продолжал стоять на коленях возле трупа отца. Молодой человек очнулся только тогда, когда приехала полиция и усталый следователь в черных старых брюках и бежевой рубашке без рукавов с разводами пота под мышками стал опрашивать свидетелей. Когда его худая рука опустилась на плечо Ивашова-младшего, тот вздрогнул, как от прикосновения гадюки, и резко вскочил.
– Мне сказали, это ваш отец? – поинтересовался следователь, сморщив желтоватое лицо. Сергея поразили его тусклые равнодушные глаза болотного цвета. – Вы ужинали с ним?
– Вы кто? – Адвокат только сейчас начал возвращаться в реальность.
– Разве вы не слышали? – раздраженно спросил полицейский. – Следователь, майор Борис Павлович Прокопчук.
– Понятно, – Ивашов вытащил свое адвокатское удостоверение. – Мы с вами почти коллеги.
– Ключевое слово «почти», – безапелляционно отозвался Прокопчук. – Позвольте задать вам несколько вопросов.
Ивашов кивнул, подумав, что вряд ли он мог бы ответить отрицательно.
– Еще раз спрашиваю, – буркнул следователь не очень любезно, – вы ужинали с ним?
– Да, – кивнул Сергей. – Сегодня отец позвонил мне и пригласил на ужин в это кафе.
– Менеджер говорит: вы ругались, – скорее констатировал, чем уточнил Прокопчук.
– Видите ли, отец оставил меня с матерью, когда мне было десять лет, – пытался объяснить молодой человек. – Он не видел меня восемнадцать лет и вдруг нежданно-негаданно объявился. Стоит ли говорить, что я был на него обижен и вообще не хотел идти в кафе. Однако он меня убедил.