– Как вы мне надоели! – воскликнула я, подходя к ним и выталкивая на улицу.
– Катрин, я сейчас даже словом не обидел индейца, – оправдывался Луи, шагая к двери. – Он псих, ты сама видела!
– Вашество, теперь я готов говорить, я сделал, что должен, – сказал довольный собой Мигизи.
– Вот на улице и поговорите! – я выталкивала их свободной рукой. – И пока не решите все свои проблемы, не возвращайтесь!
– Вашество, там мороз! Мы замёрзнем…
– Вот твоя куртка, – кинула я её в Мигизи, – вот твоё пальто, выметайтесь!
– Катрин, прости. Проклятье, Катрин, выслушай, – умолял Луи, стоя на пороге.
– Вашество, обувь, – Мигизи стоял на холодном крыльце босиком.
– Это твоя, упрямый индеец, – я кидалась в них со всей силой, они изворачивались и пытались поймать летящие ботинки, – и твоя, золотой ребёнок!
– Катрин…
– Видеть больше вас не хочу!
Я захлопнула перед ними дверь.
– Катрин, прости… – постучал в дверь Луи, – я ни при чём.
– Блондин, она остынет, сейчас не трогай, – я услышала их разговор, прислонившись ухом к двери.
– Всё из-за тебя! – выругался муж.
– Сколько прошло с момента примирения? – рассмеялся Мигизи.
– Пять часов, – выдохнул муж.
– Ты неудачник, – дразнил его индеец.
– Замолчи! – рявкнул Луи.
– Она простит, я видел её глаза.
– Думаешь?
– Уверен, сейчас остынет и переживать начнёт.
– Даже не подумаю, – шепнула себе под нос я, стоя на пороге.
– Блондин, – я услышала удаляющийся голос, – так и будешь стоять под дверью? На улице и правда холодно. Пошли…
– Ты куда их отправила? – спросила Нэл, выглядывая в окно.
– Мириться, – хихикнула я.
После обеда все собрались в гостиной. Доминик спал у меня на руках, я обожала рассматривать его и ни на минуту не хотела отпускать. Нэл читала книгу, сидя у окна. Дети играли у ёлки. Мигизи носил из угла в угол младшую дочку, которой не сиделось на месте.
– А это что? – спрашивал Луи, перебирая документы, которые Мигизи всё же позволил ему посмотреть.
– Производство чая в Индии, – отвечал индеец.
– У дядюшки Мукеша он самый ароматный, – зевала я.
– А рентабельность какая? Доход есть? Не вижу… – рылся в бумагах муж.
– Всё остаётся в Индии и идёт на еду для нищих, – ответил Мигизи.
– Пап, пошли играть в снежки, – подбежал Аарон.
– Ты с утренней перестрелки ещё не согрелся, – строго отвечал его отец.
– Дядюшка, – подбежала Жо-жо, – мы хотим на улицу!
– Конечно, моя птичка, – ласково ответил тот. – Нэл, возьмёшь дочку? – Мигизи протянул ребёнка жене.
– Нет, – ответила та безразлично, не отрываясь от чтения, – хотел много детей, вот и нянчись сам.
– А следующего хочешь мальчика или девочку? – хитро спросил индеец.
– Нет! – воскликнула она, – никаких больше детей! Хватит мне троих!
– Вернёмся чуть позже к этому вопросу, – буркнул себе под нос Мигизи. – Не вышло, птичка моя, – пожал он плечами, – проси своего отца.
– Он не умеет так играть, – вздохнула Жо-жо.
– Почему не умею? – Луи поднял голову.
– Ты только не обижайся, – дочь обняла его, – я тебя люблю, но играть с тобой – сплошная скука.
– Ах так? – Луи начал щекотать её.
– Пап, отпусти, – смеялась Жо-жо.
– Я сейчас вас всех выиграю в снежки! – Луи поднялся.
– Попозже, – сказала я, – недавно только зашли. Согрейтесь.
– Позже, – повторил он, садясь, – мама права.
Все опять заняли свои места, Мигизи с дочкой, Луи с бумагами, дети у ёлки.
– Индеец… кхм-кхм… – взглянул на меня муж, – в смысле, Мигизи! – Он поднял несколько бумаг на уровень своего лица. – Ты ведь понимаешь, что глупо и опасно тратить такие суммы на благотворительность?