Лучинушка

– Слушаю… – ответил Фомич, зажимая массивную эбонитовую трубку между щекой и плечом, и продолжая писать.

– Алё… Алё… – отозвалось в трубке.

– Да слышу я. Кто это?

– Это я, Евсеич.

– Не понял…

– Да Евсеич я, который с фермы.

– Ага, с фермы… Теперь узнал. Здорово, Евсеич.

– Здорово, Яков Фомич. Похоже, у нас опять беда.

– Что там у вас стряслось?

– Да Буренкова Стеша снова пропала.

– То есть как пропала, куда?

– Так никто не знает. Второй день на работу не является.

– Почему это сразу «пропала»? Может приболела, потому и не является. Сейчас вон грипп какой ходит.

– Подруга к ней заходила, и не раз. Говорит, дома нет никого…

– А, может, с Митяем не поладила, да и сбежала куда подальше, к какой – нибудь другой подруге? Митяй ведь поганец ещё тот. А женщины, они какие, терпят – терпят, а потом так взбрыкнут, что и нарочно не придумаешь.

– Они – то такие, – согласился Евсеич,– только вот Стеша не такая. Она изо всех самая что ни на есть ответственная, и так просто коровушек своих не бросила б. Они ж молоко кому попало не отдают. Пропадает скотина. В общем, ты меня услышал. Я побежал, а то Надежда идёт, сейчас ор поднимет.

– Да – да, беги, я всё понял… – сказал Фомич, и, кладя трубку, задумчиво добавил: – хотя, честно сказать, не понял абсолютно ничего.

Стеша выросла на его глазах. Он хорошо помнил её родителей, после гибели которых регулярно помогал местной общественности выбивать для осиротевшей девочки мизерные пособия.

Его жена, Клавдия Семёновна, работавшая в сельской библиотеке, всегда отзывалась о Стеше и о её бабушке с неизменным теплом, удивляясь тому, как на редкость хорошо она воспитывает внучку. А после каждого выступления местной самодеятельности восхищалась Стешиным голосом и сожалела о том, что, из – за бедности и болезни бабушки, такая умная и талантливая девочка не сможет получить достойного образования.

О том, что Митяй который день гульбанит у своего лучшего друга Михая, Фомич прекрасно знал. Жена бросила Михая года три – четыре назад, устав от безуспешных попыток отлучить его от спиртного. Мать умерла ещё раньше. Оставшись один, без женского присмотра и контроля, Михай пустился во все тяжкие, превратив свой дом в круглосуточный вертеп, где были рады любому, кто приносил с собой спиртное.

А вот Стеша, похоже, не решится оставить своего непутёвого Митяя до конца своих дней. Бабушка явно ошибалась, внушая ей, что муж должен быть одним единственным на всю жизнь. Несмотря на мужскую солидарность, Фомич в этом её никак не поддерживал. Конечно, если мужик раз – другой и споткнётся, без этого не бывает ни в одной семье, а в остальном ведёт себя нормально, то, безусловно, так оно и должно быть. Но это не про Митяя, потому как ничего хорошего, по мнению Фомича, из него уже не получится.

Вздохнув, он собрал незаконченный отчёт в папку, положил в сейф и пошел к своим стареньким жигулям. Вскоре участковый стоял, опершись на покосившийся частокол и оглядывал двор Буренковых. Древний, вросший в землю, домишко, кое как сбитый из досок сарайчик с пристроенным сбоку курятником, огороженным сеткой, нужник в глубине двора, вот и всё хозяйство. Стволы яблонь, растущих перед домом, аккуратно подбелены. Вдоль дорожки разливается алым цветом, радующим глаз, пышный бордюр из тюльпанов. Но, судя по навеянному ветром мусору на дорожке, после недавней бури никто здесь не убирался. Позади послышались шаги. Он оглянулся, и, увидев Кирилла, обрадовался.

– О, Кирюха, хорошо, что ты подошёл. Будешь понятым.

– Каким понятым? Уж не со Стешей ли чего стряслось? – заволновался Кирилл.

– Надеюсь, ничего худого с ней не случилось,– ответил Фомич, – мне недавно с фермы звонили, будто она второй день на работу не является, и дома её нет. Ты не в курсе, что тут произошло? Может, что – нибудь слышал или видел?

– Нет, не слышал. Вроде бы всё было тихо. Правда, Митяя не видать уже дня два – три, а Стешу видел у колодца, кажись, позавчера… Да – да, точно позавчера, незадолго перед бурей.

– Ну, пойдём во двор, оглядимся, – сказал Фомич, снимая проволочное кольцо, прижимавшее калитку к столбику, на котором держалась ограда.

Подойдя к двери, мужчины остановились. Судя по перевёрнутому навесному замку простейшей системы, накинутому на дверные петли, дома никого не было. Ключи от таких раритетов за давностью лет частенько бывают утеряны. Но замки зачастую ещё долго продолжают служить своим хозяевам, закрываясь одним щелчком дужки, прижатой к гнезду, а открываются обычным гвоздём, а то и вовсе не запираются и висят лишь для видимости. Не зря же говорят в народе, что запоры придуманы не для того, чтобы в дом не забрались воры, поскольку брать у деревенских нечего, а для того, чтобы было понятно, что хозяева отсутствуют.

Так было и в данном случае. Фомич щёлкнул незапертым замком и пошел дальше, мимо цветущего сиреневого куста и сарайчика, собираясь взглянуть на огород. С десяток кур, копошившихся за сеткой, увидели людей и бросились к ним толпой, сбивая друг друга с ног.

– Давно не кормлены… – сказал Кирюха, открывая дверь сарая.

Неподалёку от двери стоял небольшой пластиковый бочонок, прикрытый крышкой от старой кастрюли. На ней сидела, свесив вниз длинный хвост, толстая серая крыса. Увидев человека, она повела носом и вопросительно посмотрела ему в глаза, шевеля усами, словно недоумевая, что тут понадобилось этому незнакомцу. Лишь когда Кирилл швырнул в неё подобранной у порога палкой, она тяжело шлёпнулась на утоптанный земляной пол и шмыгнула за стопку пустых деревянных ящиков из – под картошки, стоявшую в углу сарая.

Кирилл приподнял крышку. Как он и ожидал, бочонок был на треть заполнен зерном. На полу валялась помятая алюминиевая чашка. Кирилл набрал в неё корма, положил крышку на место и захлопнул дверь.

– В огороде тоже никого, – сказал Фомич, глядя, как Кирилл сыплет зерно в кормушку, – заглянем, что ли, в дом, раз уж мы тут?

– Так там же никого нет, дверь – то заперта…– удивился Кирилл.

– Да мало ли… Лучше проверить, а то чего в жизни не бывает.

В глазах Кирилла снова вспыхнула тревога. И что за судьба такая у этой Стеши, подумал Фомич, растаптывая ногой окурок. Всю жизнь прожил рядом такой замечательный парень, который сохнет по ней, можно сказать, с самой юности, а её угораздило выйти за этого, прости господи, Митяя.

Фомич открыл пронзительно скрипнувшую дверь и перешагнул через порог. Кирилл последовал следом за ним. В полумраке сеней виднелась ведущая на чердак лестница, на которой была раскинута тёплая шаль. Фомич отодвинул её в сторону, и, поднявшись на несколько ступеней, заглянул на чердак. Там было пусто, не считая развешанных под крышей веников из полыни и ещё каких – то трав, легонько раскачиваемых сквозняком в тусклом свете, пробивавшемся сквозь крошечное слуховое оконце.

В доме была единственная комната, разделённая печью на две половины. Первая, служившая кухней, была поменьше. В ней стояла узкая старомодная железная кровать с высокими синими спинками, аккуратно застеленная зелёным пикейным покрывалом, с двумя пышно взбитыми подушками. Напротив, перед окном с горшком цветущей розовой пеларгонии на подоконнике, самодельный кухонный стол, сколоченный из местами вздувшихся листов фанеры, и пара табуреток, окрашенных в тон кровати. У двери такого же цвета лавочка, на которой стояли два ведра, одно пустое, в другом воды чуть меньше половины. Сбоку двери синяя же примитивная вешалка, сооруженная из вбитых в доску гвоздей с висевшими на них немудрёными вещами. Полы застелены чистыми домоткаными половиками. Во всём чувствовалось стремление хозяйки к порядку и желанию создать хотя бы какой – то незатейливый уют.

Во второй половине дома стояла никелированная кровать – полуторка, со свежей, разобранной ко сну постелью. Рядом шкаф, изрядно потёртый диван и кресло в углу. На круглом столе, накрытом тщательно отутюженной льняной скатертью, завядший букет сирени в литровой стеклянной банке, вокруг три венских стула со стершейся полировкой, небольшой телевизор на тумбочке да потускневшее зеркало, висевшее в межоконном проёме, вот и вся обстановка.

Фомич заглянул в шкаф. На вешалках висело несколько платьев, пара мужских рубашек и военная форма, в которой Митяй вернулся со службы. На полках лежало аккуратно сложенное постельное бельё.

– Вроде вещи на месте, но все или чего – то не хватает, может определить только её муж, да и то вряд ли.

– Я тоже сильно сомневаюсь, чтобы он хоть немного интересовался её гардеробом. – хмыкнул Кирилл.

– Похоже, Стеша ушла из дома позавчера вечером. – сказал Фомич, плотно прижимая ладони к печному боку.

– Откуда вы знаете? – удивился Кирюха.

– Постель расстелена ко сну, но не смята. Покрывало аккуратно сложено, значит, в доме всё было спокойно. Похоже, Стеша собиралась ложиться спать, но что – то ей помешало. Опять же печь не топлена, как минимум, два дня, совсем остыла, да и воздух в доме сырой. Все люди ещё понемногу протапливают дома, ночи – то ещё прохладные, да и дождь был совсем недавно.

– Куда же она могла деться? – спросил Кирилл.

– Может, загостилась у какой – нибудь подруги?

– Вряд ли. Подруг у неё мало, самая близкая из них Надя и ни к кому, кроме неё, она пойти не могла. Родни вообще нет, так что идти ей некуда. Да и работа… Не могла она всё бросить, никому ничего не сказав, никого не предупредив… Не такой она человек, понимаете? Не – та -кой!!! – воскликнул Кирилл, тревожась всё сильней.

– Всё верно, – развёл руками Фомич, – но куда – то же она делась…

– Не знаю…