Покушение в Варшаве

Покушение в Варшаве
Ольга Игоревна Елисеева

Александр Бенкендорф #4Мастера исторических приключений
Александр Христофорович Бенкендорф – самый доверенный человек императора Николая, его неизменный спутник во всех поездках, начальник знаменитого III отделения. Такое положение обязывает быть не только жандармом, но и политиком, дипломатом, шпионом. Приходится и раскрывать заговоры, и самому плести интриги. Неудивительно, что в руках Бенкендорфа переплетаются нити судеб целого света: высшего общества обеих российских столиц, да и Варшавы – тоже. От Бенкендорфа зависит даже жизнь самого государя, и это не просто слова, поэтому нужно обладать истинным благородством и огромным чувством долга, чтобы использовать такую власть не для себя, а во благо Отечества.

Елисеева Ольга Игоревна

Покушение в Варшаве

© Елисеева О.И., 2017

© ООО «Издательство «Вече», 2017

* * *

Время действия: апрель – август 1829 года

Пролог. Дородные жалобы

Дорога на Оршу

– Я не доверяю брату Константину…

Император[1 - Николай I (1796–1855) – Николай Павлович Романов, император с 1825 г. Вступил на престол, подавив мятеж 14 декабря 1825 г. Провел следствие и суд над декабристами, казнил пятерых руководителей заговора. Об этом смотри книгу автора «Наследник Тавриды» и «Последний часовой».] бубнил, Александр Христофорович делал внимательное лицо. В этот момент карету тряхнуло так, что кишки подскочили под самое горло.

Красные атласные обои затрещали. Медный подсвечник, прикрученный над левым подлокотником, ударил Бенкендорфа[2 - Бенкендорф Александр Христофорович (1783–1844) – герой войны 1812 г., генерал от кавалерии, генерал-адъютант, друг Николая I, глава «высшей полиции» – III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии – и Корпуса жандармов. О нем смотри книги автора «Личный враг Бонапарта», «Без права на награду», «Южный узел».] блюдечком в подбородок. Плафон, защищавший от свечного воска, а заодно и зеркало на противоположной стене взорвались отколками. Шеф жандармов зажмурил глаза и только успел сжаться. Видно, кучер задремал на козлах, колесо попало на камень, лошади не справились, и экипаж полетел в кювет.

Падали часто. То от ветра в голой степи, то от ямщицкого недогляда, то угодив в разъезженные колеи. Оказалось, что и шоссе не панацея. Выровняли, посыпали щебнем, вырыли глубочайшие ямы для стока вод по обе стороны, а прибрать с пути булыжники величиной с коровью голову не догадались…

Если бы среди родимого бездорожья – ну, завалились на бок и слава богу – посчитали синяки, поехали дальше. А тут своротились кубарем в ров, ров же – любой замок позавидует, да еще с талыми водами. Даже странно, что глаза открылись сами собой. Бенкендорф осторожно пошевелил кистями рук, по отдельности правой и левой ногой – не сломаны. Потом с опаской глянул вниз. Он висел, опираясь одним локтем в отрывающееся сиденье, а другим – в выгнутый бок кареты. Ее короб образовал горб, который вот-вот мог треснуть.

В последнюю минуту Александр Христофорович подумал: «Sic transit gloria mundi!» Так проходит слава земная. «Я-то жив», – мелькнуло в голове. Внизу темнел сюртук императора. «Лучше бы меня сразу…» Вытаскивали бы обоих. С мертвого какой спрос? Больше всего он боялся увидеть бескровное лицо государя. Сколько всего было! Сколько раз они могли бы… с честью, как люди! Так нелепо!

Бенкендорф постарался дотянуться до двери, из которой вылетели все стекла. Хотя она и держалась на одной петле, выбить ее оказалось трудно. Только раскачавшись и вскинув ноги – «Пойду служить в цирк», – генерал высадил деревянную преграду. Теперь страшное. Он попытался соскользнуть вниз так, чтобы не плюхнуться прямо на спину государя и не усугубить положение.

Хотя какое, к чертям, положение? Положение в гроб.

Его величество не шевелился и производил впечатление мертвеца. Генерал начал читать молитву и попытался ухватить товарища по несчастью за руку. Экий кабанище!

Император, правда, был выше, шире в плечах, да и моложе. «Только бы жив…» – шептал Александр Христофорович, в ужасе понимая, что держит еще теплую, вялую руку. «Ну застони, пожалуйста!» – молил он, сознавая, что ему одному, без помощи извне, государя не вытащить.

Куда там! Его величество везде ездит сам. На версту и больше обгоняет свиту. Никого не слушает. Никого возле себя не терпит. Да и ездит как? Только вскачь. У него, видите ли, от медленного шага голова кружится. Расплата за чрезмерный рост – неправильная циркуляция крови. Ну и сидел бы дома! Вот сейчас глянуть в лицо – белее мела, – непонятно от чего: то ли от природы, то ли смертная маска.

Скорее бы охрана. Офицеры свиты.

Никого.

Александр Христофорович снова попытался своротить государя с места, боясь увидеть, что у того с головой, с шеей. И в ужасе представляя темную, глубокую рану. Где – пока неведомо.

В этот момент пальцы, за которые он держал, слабо пошевелились. Так трепыхается рыбка в кулаке у мальчишки, сдуру схватившего ее на мелководье и не знающего, что делать дальше. Потом ладонь императора налилась силой и сжала руку Александра Христофоровича.

– Ну, тяни же! – услышал он хриплый голос.

Дедка за репку… К счастью, репка и сама норовила выбраться из земли.

Они вдвоем карабкались к выбитой двери так, словно преодолевали расстояние от Москвы до Парижа. А всего-то и лезть – локоть! Александр Христофорович не смел материться. Искусал губы до крови и, кажется, сжевал левый ус.

Наконец, его величество повис поперек дверного проема, а шеф жандармов уже выбрался в кювет и с интересом огляделся вокруг. Мило. Слева ельник. Справа липы торчат. За ними поле. Ни людей, ни домиков поблизости. Помощи не дождешься. Значит, тянем дальше.

А здорово их скособочило. Император на боку разбитой кареты только покряхтывал. Выволочь его сначала в яму, по дну которой тек какой-то ручей, а потом наверх по склону куртины оказалось делом нелегким. Такие упражнения хороши в двадцать, а не в сорок семь. Бенкендорф поздравил себя с тем, что и бок кололо не сильно, и дыхание его не подвело. Только устал, как будто тянул медвежью тушу.

Правда, государь изо всех сил помогал: упирался в землю ногами, хватался пальцами за траву.

– Живы?

Оба дышали с большим трудом.

Никс[3 - Домашнее прозвище Николая I.] попытался подняться на четвереньки, опираясь на руки, и снова рухнул.

– Простите меня.

За что? Александр Христофорович не понимал.

– Я очень тяжелый, – с трудом выговорил царь. Он лежал щекой на земле, смотрел на Бенкендорфа и почти смеялся. Ни от чего. Остались целы.

Шеф жандармов сидел рядом. Грязный, потный, в порванном мундире. И тоже беззвучно закатывался.

– Тогда и вы меня. За непорядок в форме.

Тут уж оба начали хохотать. Государь несколько раз выплюнул ржавую мокроту из разбитых легких.

Спутник успокоил его жестом.

– Грудь ушибли. Если только это – легко отделались.

Император собрался с силами и все-таки сел.

– Я знаете что подумал, когда падали? Sic transit gloria mundi! Воспитание! Помереть и то по-человечески не могу. Латынь в голову лезет.

Александр Христофорович устыдился самого себя: ему перед концом в голову приходили царские мысли. Непорядок. Слишком горд. Вот Бог и одергивает.

– А где кучер?

Кучера только не хватало!

Никс боднул головой воздух. Попытался встать: со второй попытки получилось – и повернулся к канаве. На облучке сломанной кареты никого не было.

– Должно, закатился куда-нибудь, – предположил Бенкендорф. – Может, там, под экипажем.