Покушение в Варшаве

– Но это неуважение к нам, согласитесь. Британскому послу писал сам шахиншах и два его главных визиря. Мы же получили официальный фирман и кучу устной дипломатической чуши. Помимо вопиющего нарушения международного права – убийства посла – они еще и не умели как следует извиниться.

– Вы ругаете меня за персов? – удивился Нессельроде. – Возможно, англичане посоветовали им действовать именно так. И еще больнее нас обидеть.

Вот это уже похоже на правду. Не только нанести несмываемое оскорбление, но и при попытке соблюсти дипломатический этикет действовать как слон в посудной лавке. Воистину, для них дверь в Европу ведет только через английское посольство. Говорят, британцы и с нами пытались так действовать во времена Петра. Хуже – Екатерины Великой. Мы оказались неожиданно сильны, вырвались из-под опеки. Чем она грозит персиянам – их дело. Они начинали с армией в 60 тысяч, после войны с нами, которую англичане же им и присоветовали, осталось две. Поздравляем.

– Хорошие у них советчики. Ладно, – Бенкендорф глянул в сторону секретера, раскрытого прямо недрами на стол Нессельроде. – Мне нужны копии этих персидских писем британскому послу.

Министр послушно растворил один из ящиков и извлек тонкую папку.

– Как вы и сказали, их всего три.

– Не на русском. – Александр Христофорович не принял бумаг. – Отдайте первоначальный вариант копий на персидском, который добыли наши эриваньские умельцы. У Паскевича дельные люди в охотниках[39 - Охотник – разведчик.] ходят, умеют взять, что надо, – он усмехнулся в усы. – Отдайте то, что получили.

Нессельроде надломил густейшие черные брови.

– Вы сумеете прочесть?

– Нет нужды. У нас есть переводчики.

Карл Васильевич чуть не вспылил: ну и доставали бы документы сами! С минуту поколебавшись, он все-таки извлек из секретера другую папку. Но не смог не съехидничать:

– Может, вы все-таки предпочтете хоть французский перевод.

– Французский мною уже прочитан, – решил добить министра Бенкендорф. – Мы перехватили вашу отсылку Меттерниху. Все снабжаете его по старой памяти секретными сведениями?

Карл Васильевич взвился.

– Его величество не отменял приказа своего покойного брата. Мы с Австрией все еще союзники.

«Мало ли с кем мы называемся союзниками!»

– Табачок бы надо врозь, – вслух сказал Александр Христофорович, беря вторую папку. – О вашей странной откровенности я, конечно, доложу государю. Не имею права таить.

Крайне довольный собой, Бенкендорф вышел на улицу. У него имелись персидский, французский и русский варианты писем. Любопытно будет сравнить.

* * *

Дело казалось такой важности, что прибывший утром кадет Засекин работал с переводами не в здании III Отделения, а дома у главы ведомства, в его кабинете.

Александр Христофорович усадил парнишку даже не в отдельную комнату, под замок, а у себя на глазах, за особый стол-бобик, чуть в отдалении у окна, и велел немедленно, не смущаясь, оповещать, если что. Ну, там чернил еще, обедать, выйти куда следует. Даже до клозета парня водили два здоровенных молодца в голубых мундирах.

Молодой Засекин сначала оробел, но, начав работать, расслабился, забыл о внешнем мире и погрузился в дешифровку непонятных Бенкендорфу персидских червячков. Аж затылок взмок от усердия.

– Ага! – удивленно сказал кадет через час труда.

– Что такое? – встрепенулся шеф жандармов.

– Есть кусочки, выпущенные в русском переводе, – отозвался юноша. – Тогда как во французском они сохранены.

– Отметь прямо в своем тексте. Особо, – попросил Бенкендорф. – Хочешь, чернилась[40 - То есть жирным шрифтом.], хочешь вставкой.

– Могу готическим шрифтом, – сообщил Засекин-младший. – Как в книжках. Я учился. Любопытно повторять почерка…

«Да ты и правда нам нужен», – Александр Христофорович не сказал этого вслух, но взял на заметку.

Всего работа заняла пять часов и к обеду была готова.

– Ступай вниз, – приказал Бенкендорф. – В столовую. Там вся семья. Ты же нам родственник. Вот и отобедай. От меня передай: не могу, занят, пусть пришлют наверх. – А сам с нетерпением схватился за переводы. – Или лучше пусть вообще не мешают. Ну иди, иди.

Кадет Засекин повиновался, понимая, что грозный родственник будет сыт тем, что сейчас узнает.

* * *

Александр Христофорович и правда развернул перед собой листы переводов и, сдерживая желание немедленно накинуться на них, приступил к делу с видом истинного гурмана. Слева от него лежал персидский текст. Справа русский перевод Нессельроде. Еще дальше – французский вариант. А прямо перед главой III отделения – еще непросохшие листки Засекина, щедро посыпанные речным песком, – не золотой же давать неизвестно кому!

Но, вчитавшись, Бенкендорф пожалел, что не золото. Такое следует представить высочайшим очам. Особенно с выпущенными министром иностранных дел кусками.

Итак, первое письмо шахиншаха Фехт-Али-хана[41 - Фехт-Али-хан (Фехт-Али-шах, Баба-хан), шах Персии из династии Каджаров (1766–1834), правитель Ирана, отец Аббас-Мирзы, дед принца Зхозрев-Мирзы, направленного с посольством в Россию.] к британскому послу сэру Джону Макдональду.

«Да будет вам известно, досточтимый друг, что у нас нет сомнений: Вы уже осведомлены о происшествии с генералом Грибоедовым. Случилось поистине необычайное!

Вы сами свидетель тому, с каким почетом и вниманием было принято его превосходительство в Тегеране. Я приказал своим министрам предупреждать его малейшие желания. Но неуступчивость господина Грибоедова, его стремление добиться выдачи всех армян, ставших некогда пленниками Каджарской династии[42 - Каджарская династия – династия шахов Ирана, правившая с 1796 г., происходила из тюркского племени каджаров, проживавшего в Северном Иране.] и даже очутившихся в наших гаремах евнухами и наложницами, возбудили жителей столицы против него.

Предначертания Неба неотвратимы, никому не дано избежать своей судьбы. Посланник преступил черту благоразумия, укрыв у себя евнуха нашего гарема Хаджу Мирзу, который желал возвратиться на родину. Здесь он жил в почете и богатстве, давно отрекшись и от своего народа, и от своей веры. Что ждало его в Эривани? Но мы руководствовались всегда уважением к великой державе, которую представлял генерал Грибоедов. Ни один из пашей не выказал посланнику ни малейшего неуважения. Все мы терпеливо сносили глумление освобожденных армян над магометанской верой, столь частое в их речах и поступках. Причиной беды были жители города, оказавшиеся не в состоянии владеть собою. В шестой день месяца шаабана они ворвались в дом, где жил посланник, и убили его.

Несчастье, постигшее нас, не имеет иного корня, кроме стечения ужасных обстоятельств. При всех трудностях британский двор давал нам наилучшие советы. Мы уповаем на вашу мудрость и просим вас наставить наших дипломатов, что теперь следует делать, чтобы меч великой державы не обрушился бы на наши головы и государство, без того шаткое, не было сокрушено новым ударом».

Александр Христофорович задумался. Смысл сказанного как будто ясен. Мы ни в чем не виноваты. Посланник сам своей непреклонностью дразнил горожан. И додразнился. Спасите нас советом, если еще что-то можно сделать.

Примерно это же было написано русскому двору. Но едва не месяц спустя. Советовались, значит. Мы бы раньше узнали о случившемся от тех же англичан, если бы Паскевич через границу не перехватил слух благодаря лазутчикам и не послал в Петербург гонца, добавив от себя, что на всех базарах люди говорят об эмиссарах белых шайтанов-инглизов и винят во всем случившемся Иблиса – дьявола по-ихнему. Значит, убийство для самих персов – большая загадка.

Что же выпущено в письме? Переводчик сделал сноску, выделив красивым, почти печатным шрифтом, да не под готику, а под арабскую вязь. «Нет, молодец парень, мы его точно возьмем».

«Единственное наше упование – на помощь британского посольства. Мы делали все, что сказал нам господин Уиллок через живущего во дворце моего личного медика доктора Макнила. А теперь вы упрекаете нас в нарушении международного права и грозите неизбежными карами! Если вы оставите нас один на один с разгневанными русскими, участь державы Каджаров незавидна. В конце прошлой войны Тебриз был взят, а путь на Тегеран открыт. Только чудо спасло нас! Мы приписываем умеренность России только вашему дипломатическому вмешательству. Спасите нас и на этот раз. Ведь мы поступили так не по своему желанию. Наша вина только в том, что отправленные нами на помощь послу вооруженные отряды не дошли вовремя».

Вот это уже ближе к истине. Александр Христофорович растер лицо ладонями. «Не по своему желанию… А по чьему?» Грибоедов жаловался Паскевичу на высокомерие персов. Что-то не видно. Не письмо – ковер-Хорасан. Испугались?

Он бы мог многое сказать об умиротворяющем влиянии англичан на аппетиты России на переговорах в Туркманчае. Паскевич писал. И почему все уверены, будто мы спим и видим, как посадить себе на шею кучу голодных оборванцев, расселившихся по неудобопроходимой земле?

В кабинете Бенкендорфа помимо дежурного портрета государя над столом – за спиной у хозяина, лицом к посетителям – висел еще и портрет покойной вдовствующей императрицы Марии Федоровны[43 - Мария Федоровна (1759–1828), урожденная принцесса София Доротея Августа Луиза, супруга императора Павла I. Подруга матери Бенкендорфа Анны Юлианы Шиллинг фон Канштадт. Многолетняя покровительница Александра Христофоровича.]. Совсем молодой. Шурка ее такой и не помнил. С высокой прической пудреных волос, перьями в алмазном эгрете и с большим зеленым бантом на груди розово-бурого платья. Неожиданные в прошлом веке случались сочетания цветов!

Круглолицая в круглой же раме царица взирала на воспитанника с неизменным благоволением. Сколько она для него сделала! Скольким он ей обязан! Вот даже Фалем. Именно ее старания подняли сына покойной подруги на генеральскую высоту. Она навешала на его грудь половину наград. И вот теперь ушла. Скучал ли Бенкендорф по ней? Да, безусловно. Давно потеряв мать, привык видеть в покровительнице ее замену. Когда-то Мария Федоровна твердо сказала, что он будет государственным человеком. Шурка не поверил. Теперь задавался вопросом: не она ли по собственному желанию закинула его так высоко? А что если он не годится?

От складывавшегося на глазах политического пасьянса голова болела – стоит контузии. Александр Христофорович постоянно боялся что-то выпустить из виду, не учесть, не обратить внимания, замешкаться, забыть… Он обычный человек, разбирающийся в межправительственной каше только по навыку, в силу многолетнего опыта.

Вон господин Грибоедов уж на что был талантлив. Куда ни кинь: и языки, и музыка, и писал отменно, и договор какой заключил![44 - Туркманчайский мир 1828 г., завершивший Русско-иранскую войну 1826–1828 гг., был заключен в селе Туркманчай близ города Тебриза. К России отошли Эриванское и Нахичеванское ханства, она подтвердила право держать военный флот на Каспийском море, получила крупную контрибуцию. Все захваченные персами пленные христиане (главным образом армяне) должны были вернуться домой.] На тебе – растерзали. Да еще какие ужасные подробности! Голову прямо в очках выставили в лавке мясника. Можно ли такое простить? Забыть? Да не двинул ли уже Паскевич полки к границе? Ведь посланник – ему зять.

Бенкендорф подошел к портрету Марии Федоровны. Прислонился к нижнему краю лбом, как прикладываются к иконе, и прошептал: «Мадам, помогите мне. Я очень мало смыслю».