Покушение в Варшаве

– Мори-ис, – протянула она на французский манер, – да, он очень хороший мальчик. Весь в отца, но, – графиня выдержала паузу, – но не в деда, слава небесам. Так что вам незачем бояться предательства с его стороны.

Франц понял, что речь о Талейране, и очень смутился, будто графиня без тени раскаяния признавалась ему в грехах, более того – гордилась ими. Носила, как орденскую ленту.

– Ну же, – поддразнила она его, – ваш отец никогда не боялся общественного осуждения. И никогда не оправдывался.

– Вы знали моего отца?

– О-о. – Глубокий вздох должен был показать собеседнику, как многого он еще не ведает об окружающем мире, как наивен, доверчив, и как глупо упускать шанс на просвещение. – Ваш отец не позволял себе медлить и колебаться там, где речь шла о победе. Над врагом или над женщиной – все равно. Ведь это, в сущности, одно и то же.

Графиня непозволительно близко для танца приникла к кавалеру и сплела свои длинные пальцы с его.

– У вас руки принца, – прошептала она. – У него были пальцы солдата, артиллериста. Короткие, с волосками на косточках. А остальные достоинства?

Тут Франц смутился так, словно его раздели прямо на паркете Большой Галереи и заставили кружиться голым. Разве можно быть такой бесстыдной?

Нужно. Когда речь идет о будущем вашей родины. Графиня повернулась вокруг своей оси, заставив декольте платья на одном плече совсем сползти, и бедняга Франц рассмотрел продолговатую красную ягоду – один раз ее сиятельство кормила сама, чтобы придать соску форму длинной виноградины, такова была мода.

– Назначьте мне свидание сегодня вечером, – потребовала она.

– Но как вы попадете… – еще сильнее растерялся Франц.

– Об этом не стоит беспокоиться. Буду ждать вас у дверей Парадной опочивальни. – Графиня снова повернулась, держа кавалера за кончики пальцев, и оставила его в полном онемении от своей дерзости.

Со стороны за парой наблюдал канцлер, подошедший к императору и отвлекавший его внимание от суетной супруги.

– Наш внук только что протанцевал с графиней Вонсович? – осведомился старейший из монархов Европы. – Вы полагаете, это неопасно? Сия дама годится ему в матери, а ведет себя…

«А ваша четвертая жена годится ему в сестры. Мир – странная штука».

– Возможно, мальчик нуждается именно в материнской любви, – вслух проронил Клеменс. – Поэтому ищет внимания дам постарше. Нет, я не считаю графиню Вонсович опасной в свете тех задач, которые встанут перед его высочеством на благо австрийской короны. – Меттерних поклонился, но не столько императору, сколько в пространство, где, по его разумению, находилось имперское благо. – Вы не находите, сир, что пора лишить вашего внука невинности? Политической, я имею в виду. Пусть мужает. Опытная женщина в таком деле лучше боязливой неумехи.

Венценосный дед не возразил. После победы над Бонапартом он предпочитал ни о чем не спорить с канцлером, всецело доверяясь его чутью. Но родной внук… Сначала Марию-Луизу отдали в жертву Молоху. Теперь ее сына предстоит вручить полякам – этой ветреной, неверной нации, которая сегодня просит короля, а завтра предаст его.

* * *

Шенбрунн

Графиня проснулась на белых льняных простынях, завязанных «французским узлом». Вот что всю ночь впивалось ей в спину! На ягодицах, наверное, отпечатался рисунок полотна.

– Как вы это выносите?

Франц склонился и поцеловал ей руку.

– Хочу напомнить, я здесь не сплю…

Мадам Вонсович огляделась вокруг и разом вспомнила все приключения вчерашней ночи. Они осквернили Парадную опочивальню Габсбургов! Взбили покрывало на постели, в которую от начала времен никто не ложился!

– Вы исполнили мою мечту, – принц снова коснулся губами ее ухоженных рук. – Целибат нарушен.

Почему-то она сразу поняла, что речь не о нем – таких пошлых замечаний юноша не допускал, – а о комнате, предназначение которой – подавлять своим величием. Зал напоминал пенал, становясь от темно-малиновой драпировки стен еще уже. Никогда графиня не видела столько алого бархата и золотого шитья в одном месте. Стенные панели, обрамленные виноградными листьями. Балдахин и покрывало так плотно затканы металлической нитью, что поляны винного полотна выглядят почти незаметными.

На это страшное, неживое покрывало выкладывали новорожденных принцев и принцесс в белых кружевных крестильных платьицах. А мимо кровати двигалась нескончаемая толпа подданных, пришедших убедиться в плодовитости владык, а заодно и поглазеть на их богатство. Бедные крошечные комочки плоти в этих жутких, холодных апартаментах!

Были еще и невесты. Если принцесса дома Габсбургов уезжала в далекие края и на венчании супруга изображал посол, то брак консумировался в этой опочивальне. Невесту в подвенечном платье клали на левую сторону бескрайнего ложа, посол коленом касался правой стороны. Сколько печальных дев с замиранием сердца молилось, глядя на дубовые листья: «Пусть мой нареченный не окажется слишком плох! Пусть я буду счастлива!»

Мать Франца тоже. Вот почему его всегда бесила эта комната. Хотелось взбить покрывало, расшвырять церемониальные подушки. Даже обрушить полог.

До полога они с графиней не добрались. Но в остальном вполне преуспели. Франц ушел с бала в половине одиннадцатого, протанцевав с дюжиной партнерш, лица и голоса которых слились, образовав щебечущую напудренную стену. Принц поднялся по лестнице, миновал по пути к своим апартаментам анфиладу парадных залов. Почему приемные комнаты принято отделывать с таким богатством – мореный дуб, шелк обивки, китайские миниатюры, этрусские вазы… А внутренние помещения – какое убожество! Кто здесь живет? Лавочник? Мещанин? Король?

Если ему повезет, он будет сам купаться в роскоши. Никаких дырявых подкладок! Достатка напоказ и нищеты для внутреннего употребления принц наелся на всю жизнь…

Тут Франц буквально налетел на графиню. Она порхнула ему навстречу с приставного табурета у дверей Парадной опочивальни. Колышущееся совершенство. Анна была как шторм, как ураган, обрушившийся на ни в чем не повинный остров. Она взяла его штурмом, а он рад был выкинуть белый флаг. Ну наконец-то! Прощайте постыдные упражнения и горькие до слез мечты.

– А я уже думала, что придется отправлять к вам мою дочь Натали. Она так невинна, – прошептала графиня, когда первый опыт состоялся.

«Невинна? К дьяволу!»

– Она невеста графа Романа Сангушко, в будущем вашего верного подданного.

Анна не допускала и тени сомнения, что Наполеон-Франсуа взойдет на польский престол. А почему он сам должен допускать их? За эту ночь графиня будет щедро одарена. Ее родственники тоже. «Надеюсь, Мориц не имел ничего против?» Грустно было бы стреляться с таким хорошим парнем. Куда лучше иметь его среди союзников.

Графиня обняла нового возлюбленного за шею и притянула к себе на грудь. Он оказался ненасытен и дерзок, этот сын корсиканца. Ничего от августейшей родни. А притворялся таким вежливым и отстраненным! Значит, вся его скованность – напускная. Что ж, это хорошо, ведь сарматы сами варвары, их страсти лишь обузданы латинством, но отнюдь не искоренены. Что было бы, прими они веру восточных еретиков? Стали бы русскими? Упаси Бог!

– Я хотел спросить… – Франц лениво потянулся в постели. – Этот царь Николай… Что он за человек?

Анна поморщилась. От навязчивых утренних лучей уже не спасали даже тяжелые гардины на окнах.

– Неужели с ним нельзя договориться?

– Договор с дьяволом, – отозвалась она. – Россия всегда желает больше, чем имеет, и всегда одержима похотью новых завоеваний.

«Прямо, как вы, сударыня».

– Польша лежит ближе всех. Вот и причина наших бедствий. Они столько раз приходили убивать, грабить и насиловать нас. Знаете, как Суворов[19 - Суворов Александр Васильевич (1729–1800), граф Рымникский, князь Италийский, генералиссимус, не потерпел ни одного поражения. В 1794 г. взял Варшаву, столицу Речи Посполитой, где восставшие поляки вырезали всех русских.] в прошлом веке брал Варшаву?

Конечно, Франц не знал. Пришлось рассказать о предместье Прага, где осаждавшие город русские войска устроили резню, а командиры не удерживали солдат в надежде, что со стен защитники столицы увидят участь братьев и устрашатся.

– Сутки продолжалось кровавое побоище. А мы могли только смотреть. Через день ворота в город открылись. Все сложили оружие.

Графиня растерла ладонями набежавшие на щеки слезы.

– И русские, войдя, вероломно всех перебили, – закончил за нее Франц.

– Нет, – нехотя созналась Анна. Ей было почти стыдно, что тогда Суворов сдержал слово: никаких виселиц. Для тех, кто сложил оружие, конечно. – Но какое это имеет значение?

Франц усмехнулся. Он пока не знал жизни и не имел права судить. Но, по слухам из Венгрии или Сербии, турки, когда слово дано, не стесняются забрать его назад. Ведь дано неверным. В случае с русскими – схизматикам. Казаки поступают так же. Маршалы отца не церемонились в Испании, за это не церемонились и с ними. А сам великий Бонапарт – ни в Италии, ни в Египте, ни в Московии. Говорят, эти самые храбрецы-сарматы служили ему расстрельными командами. Хотя это не извиняет ни грабежей, ни насилия.

– У меня только один вопрос, – краешком одеяла Франц стер слезинку со щеки графини. – А почему защитники Варшавы не пришли на помощь жителям Праги? Как могли смотреть на избиение соотечественников, сами укрывшись за стенами?