Чайник в мастерской

А вот на соседней странице – другой художник того же времени, – Бухарик перелистывает книгу. – Вроде бы даже сюжет похож, но все не то: композиция неудачно выбрана, фигура теряется, потому что мелкая.

– А по-моему, они одинаковые, – честно говорю я.

– Это надо увидеть, – возражает Бухарик.

Он-то видит. Объясняет сбивчиво, опуская глаголы, но многое может выразить.

* * *

Мы с Сашей собрались уезжать из России.

«Как бы запечатлеть все это на память – эту мастерскую, Виктора, Соню?» – мучилась я.

В конце концов взяла видеокамеру с собой в мастерскую.

Был незабываемый вечер.

Виктор вскипятил воду в кастрюльке на маленькой электроплитке. Заварил чай своим способом.

Я заметила, что люди, которые мало едят, обычно много пьют чаю, и он у них заваривается очень вкусный.

А я снимала эту чайную церемонию. Соню со старинной чашечкой в руках. Блюдечко с лимоном. Виктора с трехлитровой банкой смородинового варенья, подаренного одним поэтом. Мастерскую, отраженную в никелированном чайнике.

Фильм так и назову – «Чайник в мастерской». Хотя можно было бы – «Мастерская в чайнике».

Виктор много говорил, а я снимала.

Он всегда много говорит – и все про одно и то же.

Он говорит про свое творчество и мучается от того, что ничего не может выразить словами.

Мы с Соней хорошо понимаем, что он хочет сказать. Что не им придуманы его картины. Что он – только кисточка в Чьих-то руках. Что он должен ЭТО делать и не может не делать. Что это его путь, и другого не дано. Что он сам не знает, что за картина выйдет в следующий раз из-под его кисти. Что он не контролирует ситуацию… И от этого он счастлив и несчастлив одновременно…

В общем, Бухарик все время хочет сказать про Бога. Но проблема в том, что он атеист. Якобы атеист. Во всяком случае, он так думает.

А со стороны его речи иногда выглядят так, будто он все время говорит про свое творчество.

– У него мания величия, – злопыхают некоторые.

А никакой мании величия у Бухарика нет. Есть мания творчества, только и всего.

…Виктор показывает нам необычную картину, над которой сейчас работает. Он условно называет ее «Симфония картин».

– Соседство картин рождает какую-то новую энергию, – говорит Бухарик. – Мне всегда хотелось передать их совокупность, их созвучие, симфонию…

Как он обожает звуковые параллели: картины и краски у него всегда «звучат».

Бухарик решил нарисовать свои картины в этой совокупности – всю стену целиком. Может, парочку переставил местами друг с другом, только и всего, а остальные оставил так, как было.

– Как карты легли! – сравнивает Бухарик.

Он доверяет Случаю.

Уже натянул огромный квадратный холст – размером со стену. Загрунтовал.

Мы застали замысел на стадии разметки углем. На холсте были прорисованы контуры картин и общие планы. Их уже можно распознать. В общем, «мастерская в квадрате»!

– А это что такое? – тычу я пальцем в какой-то прямоугольничек.

Сличаю с жизнью – это явно не картина.

– Да это палитра, я ее тоже тут нарисую.

Палитра – среди абстракций Бухарика, где пятнами управляет Случай, – как тут и была!

– Осенью будет областная выставка, и от нас от каждого возьмут всего по одной картине.

– Какой ты хитрый: от всех по одной, а у тебя на одной картине целых пятьдесят, – говорю я. – Ловко ты всех обманул!

Бухарик смеется, довольный.

– Я тороплюсь закончить, а то скоро этот "выставком" начнет ходить, утверждать, – говорит Виктор.

– А кто там? – я представляю себе грозное несговорчивое начальство.

– Да все наши. Ну, и я там же, – нехотя прибавляет он.

Мы с Соней смеемся. Бухарик тоже.

А после чая Виктор рисует нас с Соней.

– Чем вас – акварелью или маслом? – спрашивает он.

– Маслом и дурак нарисует, давай акварелью, – мне нравится провоцировать Бухарика.

Сейчас как раскричится!.. Но сегодня нет.

– Ого-го! – весело удивляется Виктор. – Ничего себе! – и выбирает акварель.

Я бегаю вокруг него с камерой. Крупно – глаза, даже лучше один глаз с прищуром.

Какие молодые у него глаза.

Теперь он стал выбирать большие форматы, почти квадратной формы. Полюбил синий цвет. Все пространство у него густо-синее. И Соня – как изваяние. А волосы почему-то красные.

– Виктор, а зачем ты ей волосы красные нарисовал? – задаю я очередной глупый вопрос. – Мне тоже нарисуй красные, – прошу я, видя, что Бухарик взялся за мой портретик.

– Зелененькие ей нарисуй, – из угла советует Соня.