Волчий Рубин

-Не надо, пожалуйста, изрекать красивые слова. Ты уже давно не восторженный юноша. Если бы это была обычная девка, я и бы и слова не сказал. Назначил бы лёгкую епитимью, да и греши себе дальше. Но она же еретичка!

-Она оправдана судом Инквизиции, ваше высокопреосвященство. Бьянка давно не ведьма.

-Не смеши меня, Гаэтано! Доносы на неё попадают в твои руки, ты о них умалчиваешь, но это вовсе не значит, что о её деяниях никому не известно!

Инквизитор дёрнулся, как от пощёчины, повернул вмиг побледневшее лицо к кардиналу:

-Мне не приходило ни одного обвинения на Бьянку с тех самых пор, как она была крещена. Клянусь Господом!

-Значит, хорошо скрывает свою ворожбу. Поверь моему опыту, бывших ведьм не бывает.

***

Мальчик был удивительно похож на мать: только капля серых сумерек растворена в зелени глаз, только волнистые волосы ещё светлее, без малейшей примеси рыжины. Малыш, вырвавшись от Бьянки, пытался перебраться через бревнышко, цеплялся рубашкой, срывался, но снова и снова упрямо бросался на штурм.

Колдунье в конце концов надоело наблюдать за безуспешными усилиями сына, и она ловко перенесла его на другую сторону непреодолимого препятствия. Мальчишка возмущённо взревел, но тут же успокоился, услышав воркованье матери:

-Нет времени, Чезаре, нам надо успеть вернуться до захода солнца. Ты же не хочешь ночевать в лесу?

Они углублялись в старую дубраву как будто наугад, без тропы. Бьянка радостно улыбнулась каким-то своим мыслям, увидев в просвете стволов знакомые очертания древних камней. Капище было давно разрушено, главный камень алтаря, служивший своеобразной столешницей, съехал вбок и врос выщербленным краем в мох. Странные угловатые письмена, зигзагами спускавшиеся по безымянному идолу, было невозможно прочитать.

Женщина присела на краешек алтарной плиты, устроила непоседливого сына у себя на коленях и начала рассказывать ребёнку сказку о старых богах, владевших миром в незапамятные времена, умевших обращаться в хищных зверей и даривших своим последователям колдовскую силу.

Голос Гаэтано звенел от гнева:

-Ты опять водила его в лес! Зачем?

Девушка даже не подняла взгляда от рукоделия.

-Что плохого в том, что мы гуляем не по тесным и грязным улицам Рима? Было время, когда ты сам с радостью покидал городские стены ради нескольких часов на лесной поляне… – интонации стали игривыми.

Инквизитор вздохнул, подошёл к Бьянке, осторожно поцеловал в волосы на макушке. Она привычно прижалась щекой к его сильной жилистой руке, отложила вышивание. Обернувшись, заглянула в глаза любовника:

-Давай не будем ссориться.

-Ответь, пожалуйста, что вы делаете в лесу?

В зрачках Бьянки танцевали чертенята, не пуская внутрь, не давая рассмотреть то, что таится в глубине широко распахнутых глаз.

На площади собралась огромная толпа. Горожане со звериной жадностью во взоре пытались протолкаться поближе к месту, где, окружённый кучей хвороста, стоял столб с привязанной к нему женщиной. Толпа кровожадно шумела. Беспорядочный гул утих, когда на балконе появился человек средних лет в одеянии инквизитора. Его чёткий бесстрастный голос зачитал приговор о передаче еретички в руки светских властей, стоявший рядом глава города высказался кратко: «Осуждена на казнь через сожжение». Пока последние слова не были произнесены, рядом с приговорённой суетился священник, уговаривая её отречься хотя бы в последний момент перед смертью. Женщина как будто ничего не слышала и не видела. Духовник отошёл. Инквизитор на балконе махнул рукой, на хворост полетели факелы, сухое дерево вспыхнуло моментально, скрывая вопящую фигурку от кровожадных взглядов зевак.

-Так же ты когда-нибудь поступишь и со мной, инквизитор? – Бьянка приподнялась на кровати, облокотившись рукой на обнажённую грудь Гаэтано, вопросительно заглянула в глаза.

-Зачем ты глупости говоришь, Белоснежная? – промурлыкал он, играя её светлыми волосами. – Ты же примирилась с Церковью, раскаялась, грешишь не больше, чем все честные христиане.

Девушка увернулась от его ищущих губ и продолжила:

-А если вдруг… – она запнулась. – А если бы тогда я не написала раскаяния…

Гаэтано тяжело вздохнул:

-Тогда – костёр. Как бы это ни было для меня тяжело. – В мягкости интонаций прорезались стальные лезвия.

По коже Бьянки прошла волна дрожи, она теснее прижалась к мужчине.

-Я очень люблю тебя, святой отец. Всегда помни об этом.

-Конечно, как я могу забыть. Я люблю не меньше.

Предгрозовая духота делала лесную чащу теснее, чем обычно. Бьянка с трудом уклонялась от растопыренных сучьев, стараясь не порвать тонкое платье. На лбу девушки выступила испарина, приоткрытые губы жадно глотали замерший в неподвижности воздух. В дубраве было необычно тихо, как будто ожидание грозы истощило все жизненные силы природы, лишь иногда внезапные порывы ветра шелестели кронами дубов, роняя с них ветки, но не приносили ожидаемой свежести. Порой женщине казалось, что за ней кто-то идёт, она приостанавливалась, оглядывалась сквозь заливающий глаза пот и шла дальше, так и не увидев преследователя.

Когда за деревьями мелькнуло древнее святилище, наконец повеял прохладный ветерок, давая возможность вздохнуть полной грудью. Над поляной сошлись иссиня-чёрные тучи, готовясь разорваться молнийным разрядом. Бьянка устало опустилась на своё излюбленное место – край разрушенного алтаря, откинула со лба прилипший непослушный локон. И застыла, прикрыв рот ладонью, чтобы сдержать крик. На краю поляны, тяжело опираясь ладонью на грубую поверхность столетнего дуба, стоял Гаэтано. Его лицо было абсолютно бесстрастно, как изображение на парадном портрете. И только пальцы остервенело отколупывали кусочки растрескавшейся коры. Молча. Тут всё было понятно без слов.

Бьянка одним текучим движением поднялась, перегородив инквизитору дорогу к тайному капищу. Где-то вдали лениво заворочался гром. Лес колоннами бесконечного храма застыл, не шевеля ни единой веточкой.

-Три года назад ты говорила, что не помнишь дорогу сюда, – очень спокойно проговорил Гаэтано.

-Тогда я не врала, – голос женщины звучал под стать, без дрожи.

Священник резко ударил кулаком в вековой ствол, на костяшках пальцев выступила кровь, но он даже не поморщился. Несколько шагов – и крик:

-Ах ты дрянь! Отродье Сатаны! – Ладонь инквизитора занесена для пощечины.

Ведьма испуганно отшатнулась. Внезапный порыв ветра разбросал её волосы, взметнул широкие рукава. Она развела руки в стороны, ловя движение воздуха, глаза сверкнули ярко-зелёным хищным блеском. Вокруг колдуньи взвился вихрь прошлогодней листвы и сухих веточек, готовый по её мысленному приказу атаковать врага. Но врага не было… Бьянка тщетно пыталась проглотить колючий горький комок слёз. Смерч улёгся обратно на землю, а оставшийся ветер был вполне естественным, предгрозовым. Гаэтано неподвижно стоял в одном шаге от девушки, не отступивший перед её магической силой, не загородившийся молитвами. Только серебряный крест у него на груди горел чересчур ослепительно для такого пасмурного дня.

Тучи сверкнули молнией, по ушам ударил громовой раскат, на миг оглушив людей. Бьянка осела на траву, словно сбитая с ног грохотом. Дождь полился сразу, без предупреждения, бурным потоком. Шелест капель почти заглушил слова:

-Прости, Гаэтано… Пожалуйста. – непонятно было, плачет она или это дождевая вода стекает по лицу.

Инквизитор опустился на колени рядом с ней. Левая рука по-прежнему была сжата в кулак, кровь быстрой струйкой бежала по пальцам. Бьянка приникла к его мокрой рясе щекой, обняла за шею, продолжая шептать:

-Прости меня.

Гаэтано бережно накрыл её хрупкие плечи руками, провёл ладонью по слипшимся от воды волосам и крепко прижал к себе, успокаивая сотрясающие её тело рыдания. Ливень обрушивался сверху на беззащитные посреди широкой поляны человеческие фигуры. Перекатывались в вышине удары грома, как будто древние боги вновь зашлись неудержимым хохотом.

-Куда ты дел моего сына? – Бьянка вихрем ворвалась в кабинет инквизитора, оттолкнув в сторону пожилого монаха-секретаря.

Отец Гаэтано кивком отпустил удивлённого помощника, а когда дверь за ним закрылась, повернулся к девушке.

-Чезаре будет воспитываться в истинной вере. Я не позволю ему жить рядом с такой матерью, как ты.

-Да как ты смеешь?! – ведьма, задохнувшись от возмущения, отвесила священнику пощёчину. Замахнулась снова, но Гаэтано перехватил тонкое запястье и с силой сжал. Бьянка вскрикнула, попытавшись вырваться. Инквизитор толкнул её на стул:

-Сядь! – Подвинул по столу лист. – И прочти!

Бьянка дрожащей рукой взяла бумагу, не ожидая ничего хорошего от стандартного бланка с изображением распятия у верхнего обреза. «Епитимья возобновлена, за подозреваемой в ведьмовстве устанавливается строгий надзор, сын передан под опеку Святой Католической Церкви». В глазах девушки потемнело, со всех сторон надвинулись призраки трёхлетней давности: темнота подземелий, боль и непроглядное отчаяние вперемешку со страхом. Ставший за эти годы таким знакомым кабинет моментально превратился в ловушку.

-Опять суд? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо.