Цветок камалейника

Все повторилось заново: первая на пол, вторая-третья мимо, замах тенью…

Горец виновато ухмыльнулся, пожал плечами и почти в упор разрядил в противника… все дула одновременно.

Ничего себе, горский бродяга! Джай о таком оружии знал только понаслышке, причем был уверен, что это пустой треп: в обережных, лучших в Орите мыслестрелах, пружины и то спускались поочередно, с секундными промежутками.

Охотничьими стрелками человека убить сложно – разве что попадешь в глаз или точно в сердце. Йер – или кем бы он ни был – прянул влево, одновременно разворачиваясь боком, чтобы пропустить мимо если не весь рой, то хотя бы половину. Так оно и вышло: в нарочно подставленное плечо кучно воткнулись всего четыре стрелки.

Три красных и одна синяя.

«Четыре семерика плетей и два года каторги за нелегальное хранение», – машинально отметил Джай. Перевел глаза на лицо убитого, но еще не знающего об этом человека и отчетливо понял: тот успеет его прикончить. А потом с разворота располовинит, как скамейку, зарвавшегося, слишком близко подскочившего «сороку»…

Кошак неистово заскребся в окно обеими лапами, и старая щеколда не откинулась – вылетела вместе с гвоздями. Створки тут же распахнулись внутрь, сбросив корлисса, и бешено, как крылья попавшей в силок птицы, заколотили по стенам, роняя разноцветные перья осколков. Запах грозы мокрым душистым веником размел по углам дым курительниц, на пол сыпанули дождевые капли, и Иггровы огни потускнели рядом с красноватым, робко вползшим в окно свечением.

Удара Джай так и не дождался.

Мужчина поднял лицо к свету, упал на колени и, бессильно царапая воздух скрюченными пальцами, зашелся в надрывном, не то отчаянном, не то ликующем крике, переходящем в звериный вой.

Из хода в подземелье потянуло уже не сквозняком – ураганом. Воздушный поток ударил безумца в грудь и… развеял в мелкую серую пыль, заволокшую храм под самые маковки.

Три минуты Джай был близок к тому, чтобы самому завыть и свихнуться, а потом о него споткнулся горец, нечаянно треснув обережника мыслестрелом по уху. Ничто так не поднимает боевой дух, как взаимная ругань, и две последние скамейки будто сами собой вспорхнули к окну, а по ним, подсаживая и подтягивая друг друга, вскарабкались парни.

Снаружи неистовствовала буря. Косой дождь ломился в крыши, из желобов хлестало через край, водосточные трубы гудели, подобно храмовому органу. Вышли из берегов даже сточные канавы. Одуревшие от страха крысы с писком пересекали пенящиеся лужи, карабкались по стволам и стенам, а поток уже нес темные всклокоченные трупики. Ветер яростно трепал деревья за гривы, швыряя в небо горсти мокрой листвы. Землю устилали отломанные ветки, а уцелевшие испуганно гнулись к земле, словно умоляя Иггра сменить гнев на милость.

С ураганом и ливнем средь ясного седьмушку часа назад неба еще можно было примириться, но Темный ими не ограничился: над городом как будто растянули меховой плащ, по изнанке которого плясали отблески чудовищного пожара – алые, желтые, малиновые, оранжевые и пронзительно-золотые. Сливаясь, они порождали багровое сияние, превратившее ночь в гнетущее подобие заката, а капли дождя – в капающую с небес кровь.

Как ни странно, кошака сбрендившая стихия ничуть не смутила. Призывно мявкнув, он выпрыгнул из окна и с задранным хвостом понесся к ближайшему переулку. Вдохновленные его примером парни решили поберечь ноги, для начала повиснув на руках. Пяткам все равно пришлось несладко, но, по крайней мере, они не помешали беглецам без оглядки рвануть в разные стороны.

А небо в последний раз полыхнуло пурпуром и начало потихоньку угасать.

Знак был подан.

И понят.

* * *

Архайн вернулся в свою комнату только перед рассветом, накомандовавшись и наспорившись до хрипоты. Панику среди йеров, особенно младших, кое-как уняли, указания раздали, разбитые окна временно забили досками, в храме прибрались и шпионов озадачили. То бишь, сделали все, что могли, и Архайн пребывал в состоянии холодного бешенства, ибо надо было сделать куда больше.

Верно говорят: три мыши больше двух, но меньше одной – когда бегут в разные стороны, а бедному коту хоть ты разорвись.

Зато игрушечная мышка всегда в его распоряжении.

Йер снял с шеи кристалл на серебряной цепочке, в который раз глянул на свет. Никакой ошибки, внутри вихрилась слабо опалесцирующая дымка. Вот везучие мерзавцы! Спасибо, что вообще храм не развалили…

Архайн подошел к диптиху, но вместо молитвы непочтительно нажал Темному на нос. Крашеное полотно вдавилось, и, едва Приближенный отдернул руку, сдвоенная рамка распахнулась на манер ставен, открывая квадратное углубление, где впритык помещались шкатулка с торчащим сбоку ключом, пачка перевязанных лентой бумаг и небольшой кожаный мешочек. К нему-то йер и потянулся. Распустил стягивающий горловину шнурок, пропустил сквозь пальцы горсть каплевидных, иссиня-черных семян. Последнее задержал в щепоти и вытащил. Задумчиво подбросил на ладони, стиснул кулак и, закрыв тайник, вернулся в центр комнаты.

Опилки хороши для змей и крадущихся котов, но в своем жилище Архайн предпочитал чувствовать под ногами твердый пол. Древесные разводы на светлых, некрашеных досках придают дому уют, теплоту, особый запах… а свежая кровь на них вообще смотрится бесподобно.

Йер присел на корточки возле квадратной дыры в полу, поворошил пальцами влажную, комковатую землю, почти до верха заполнявшую каменную яму. Пора бы уже ее сменить, принести ведро лесного перегноя, куда более восприимчивого к ирне, чем огородный, даже самый лучший чернозем. Но на один раз хватит и этой.

Архайн машинально, почти не отвлекаясь от совсем иных дум, воззвал к Светлому Иггру, прося его благословить сию ниву. Потом к Темному, ибо урожай, который он собирался пожать, находится в его ведении. Пропустил кристалл через кулак с семенем и быстро, словно оно превратилось в живую муху, воткнул его в почву.

Не успел йер отряхнуть ладони, как земляные крошки зашевелились, раздвигаясь перед бирюзовым жальцем ростка. Мотыльковыми крылышками распахнулись два изначальных, еще круглых листочка, выпустив на волю два вертлявых усика и основной стебель. Бесплодно пощупав воздух, он начал быстро расползаться по земле, спиралью завиваясь вокруг основания. Гибкие хлыстики побегов безостановочно трепетали, извивались и раздваивались, цеплялись друг за друга в тщетной попытке хоть немного приподняться к небу, а чуть пониже, на быстро одревесневающих стеблях, разворачивались темно-синие листья, напоминающие клеверные трилистники – только с шипами в пазухах.

Через несколько минут (Архайн давно утратил интерес к происходящему, наполнил бокал подвыдохшимся вином из забытой на столе бутылки и уселся в кресло) посреди комнаты лежала на полу сплетенная из ветвей кукла размером с человека. Лоза больше не росла, одревеснев до самых кончиков, но продолжала изменяться: листья заворачивались внутрь, колючки втягивались, ветки все теснее прижимались друг к другу, в конце концов слившись. Кора разглаживалась и светлела, по ней пробегали волны, все четче обозначавшие рельеф мышц и костей.

Судорога.

Кашель.

Обреченный стон.

– Ты не выполнил мой приказ, раб, – скучным голосом констатировал йер, отставляя бокал.

– Простите, господин! – Седовласый мужчина ткнулся лбом в пол. – Я запомнил их и найду где угодно, только прикажите!

– Это само собой. Но… – Архайн оперся на подлокотники и поднялся. Висящий на шее кристалл был прозрачен, как слеза, – в следующий раз. Когда рассчитаешься со мной за этот.

Глава 6

…было у одного хозяина стадо овец. Днем он вверял их пастухам, а на ночь запирал в овчарне. Толсты были ее стены, крепка крыша, и никакой хищник не мог туда проникнуть.

Но однажды вечером прибилась к отаре шелудивая собака, а нерадивые пастухи поленились ее прогонять и заперли вместе с овцами.

Поутру открыл хозяин дверь и увидел, что все его овцы покусаны и взбесились, а шелудивая собака хозяйкой возлежит у порога и на него скалится.

Убил хозяин собаку, но и овцы такие стали ему не нужны. Изгнаны они были из овчарни и вскоре пожраны хищниками…

…Так и я, Иггр Двуединый, заповедаю слугам Своим: Мое дело – крепить и расширять Царствие, а ваше – не пускать в него Тварь бешеную…

    Притча о Твари

– Ну наконец-то! – мрачно приветствовал Джая глава обережи.

Парень почтительно преклонил колено, но Хорв только досадливо махнул на него стопкой зажатых в руке бумаг.

– Ты бы еще сплясал, подхалим! Где тебя дикие кабаны носили?! Я уж и гонца к тебе домой два раза посылал, и ночную смену озадачил…

– Горца искал, – буркнул Джай, не уточняя, нашел ли.

– Знаю я, как ты его искал! По едальням да девкам, от гульбы по свежему воздуху таких красных глаз не бывает!

– Так там горцы чаще всего и встречаются, – резонно заметил парень. Хорв как в Иггрово зеркало глядел: голова у Джая трещала так, что лучше бы его запоздало настиг гнев Темного, а не похмелье от дешевого ягодного вина, крепленного не иначе как собачьей мочой. Остаток ночи он просидел в какой-то едальне, безоглядно надираясь этим пойлом, пока его оттуда не то выкинули, не то он сам каким-то чудом вышел, на рассвете обнаружив себя под забором, с зажатым в кулаке кружевным лоскутом. Обращаться в храм за отрезвляющей ирной парень не посмел, хотя обережников йеры обслуживали за полцены (за год теряя на этом немалые деньги, но трезвая обережь городу была важнее), и попытался заменить ее холодной водой внутрь и снаружи. По пути к участку волосы успели высохнуть, но раскаленные иглы в висках никуда не делись, да и поклонился Джай, скорее, чтобы унять бунт в желудке.

В другое время шуточки с главой вышли бы обережнику боком, но по сравнению с нынешними проблемами дело о пропавшем охотнике казалось такой ерундой, что Хорв даже соизволил усмехнуться:

– Ладно, Иггр с вами обоими. Видал, что творится?

Обережник потупился и неопределенно мыкнул. Народ действительно вел себя как-то странно: уборщики с вечера на улицы как будто вообще не выходили, повсюду валялись кучи разбросанного ногами и повозками мусора, храм был открыт; и к нему тянулась длинная, завитком вокруг площади, очередь. Половина лавок была заперта, а в остальных не столько торговались, сколько взахлеб обменивались новостями. Джай подошел и попытался прислушаться, но люди сразу замолчали и враждебно уставились на обережника. Пришлось, смущенно кашлянув, отступить.