Ведьма-хранительница

Первой мою мрачную, сгорбленную фигуру заметила Манька, дремавшая в лопухах у забора. Радостно взвизгнув, она сорвалась с места, перепрыгнула через качалку, заставив опешившего Магистра выронить трубку, в три скачка настигла меня и повалила на землю, виляя хвостом и тычась в лицо холодным носом. В порыве чувств она даже лизнула меня в ухо, размазывая дорожную пыль, замешенную на поте.

Кузьмай охотно воспользовался поводом прервать ковыряние в грядках. Аккуратно притворив за собой калиточку (к огромному разочарованию бродивших по полянке кур, бросавших алчные взгляды на свежевзрыхленную гряду), ученик Травника привычно отпихнул ногой ластившуюся мантихору и принял у меня тяжелые сумки. Я вздохнула с облегчением, потягиваясь и разминая плечи.

Поздоровавшись и в двух словах объяснив цель своего визита, я смущенно приняла поздравления Магистра Травника в связи с окончанием Школы и автоматическим вступлением в Ковен Магов. Кузьмай завистливо шмыгал носом. Ему предстояло сдавать выпускные экзамены в следующем году, экстерном, и учитель немилосердно заставлял его штудировать и повторять обязательный школьный курс.

– Как там моя Ромашка? – спросила я, немного отдышавшись. – Не перестала стяжать славу белого призрака?

– Какое там! – хохотнул Кузьмай. – Осенью бабы за клюквой на болото ходили, так она чего удумала – стоит на тропе и никого мимо не пускает, пока кусок хлеба или сладости какой не поднесут. Правда, ежели которая баба заблудится и аукать начнет, лошадь к ней является и на тропу выводит. Некоторые даже голос ейный добрый и ласковый слышали, а то и вовсе чудеса бают – дескать, как холостого мужика завидит, так красной девкой оборачивается и жалостно так смотрит, что прям устоять нет никакой мочи.

Кузьмай подумал, почесал в затылке и добавил:

– По правде говоря, те герои и до девкиного голоса не шибко на ногах стояли – разило от них, как из кадушки с брагой…

– Кузьмай, прекращай свои дурацкие россказни, – перебил Травник. – Разве ты не видишь: наша гостья устала и наверняка проголодалась. Иди, накрывай на стол.

Ученик неохотно повиновался. Манька вприпрыжку побежала за ним, подобострастно заглядывая ему в глаза.

– Ты ему только волю дай – дни напролет будет байки травить. – Магистр осуждающе, но беззлобно покачал седой головой. – Присаживайтесь, Вольха. Куда вас распределили?

– В Догеву, главным магом-консультантом, – солгала я.

Очевидно, с той же вероятностью меня могли распределить в преисподнюю главным некромантом-технологом. Глаза Травника полезли на лоб и не долезли самую малость.

– Н-да, – растерянно откашлялся он, – в мою бытность завучем даже назначение в близлежащие к Догеве и Арлиссу города расценивалось как величайшее несчастье, им пугали отъявленных прогульщиков и шалопаев.

– Выходит, поделом мне, – рассмеялась я. – Впрочем, после двух лет общения с вампирами у них вряд ли остался шанс испугать или удивить меня. Так что неизвестно, кому не повезло больше.

– Не скажите, – усмехнулся старый маг, старательно пряча беспокойство в уголках глаз, – в таком случае, полагаю, вас поставили в известность насчет… э-э-э… обряда?

– Какого именно? – насторожилась я.

– Того самого. – Травник так старательно двигал бровями и подмигивал, что мне стало неловко. – Ну, который того… этого…

– Ритуального распития штатного мага в первую ночь второго осеннего новолуния?

Не обнаружив на моем лице и тени понимания, маг прекратил намеки и вздохнул:

– В таком случае вам предстоит серьезный разговор с Повелителем. Столь высокая должность обяжет вас сопровождать его… повсюду, а это не всякий выдержит. Человек, по крайней мере.

Я и впрямь не выдержала:

– Если я и так скоро все узнаю, почему бы вам ни высказаться чуть-чуть попонятнее?

– Не могу, – извиняюще развел руками маг. – Во-первых, я давал клятву вместе с твоим Учителем, а во-вторых, мы сами ничего толком не знаем.

Наша беседа была прервана Кузьмаем. Дюжий парень, по-медвежьи переваливаясь, тащил в охапке тяжеленный дубовый стол.

– В комнате уж больно душно, – пропыхтел он, с размаху брякнув перед нами столом. – И травами разит, аж голова кругом пошла, а энта морда рыжая моим минутным затмением воспользовалась и сыр надъела, во!

Кузьмай возмущенно продемонстрировал выгрызенный полумесяцем сыр. Мантихора, тихо мяукнув, подбежала к креслу и уткнулась мордой в колени Травника. Старик ласково почесал ее за ухом.

– Ты, прежде чем на Маню наушничать, губы-то оботри – все в крошках.

Ученик облизнулся, заливаясь густой краской.

– Ну, это я того… по дороге попробовал самую малость – вы ж все равно опосля энтой твари есть побрезгуете. Не пропадать же добру!

– Надеюсь, больше ничего не пропадет? – с усмешкой поинтересовался старый маг.

– Ни-ни! – клятвенно заверил ученик, для пущей важности погрозив Маньке кулаком. Мантихора привычно зашипела на него сквозь пышные усы.

– Вот уж парочка – не разлей вода, – тихим посмеивающимся шепотом сообщил маг, когда Кузьмай снова скрылся в доме. – Куда Кузя – туда и Маня. На охоту вместе ходят, Кузьмай уток из арбалета бьет, а она приносит… изредка. Ну да все лучше собаки – у той упадет птица в трясину, и поминай как звали, а Маня на лету ловит.

Мантихора тем временем умостилась на коленях Травника, свесив лапы по обе стороны кресла. Пригрелась и басисто замурлыкала, рефлекторно выпуская и втягивая черные когти. Маг шутливо подергал ее за кисточки на ушах, кашлянул и сменил тему:

– Вольха, я хочу попросить вас об услуге. С деньгами, к сожалению, у меня не густо…

– О чем речь, – я возмущенно поморщилась, – а что случилось?

Передо мной звучно плюхнулось блюдо с жареной курицей, воздевшей к небу окорочка. В Манькином мурлыканье появились алчные нотки, и Травник предусмотрительно спихнул ее на землю.

– На болоте снова начали пропадать люди. По одному, двое…

– Днем, ночью? – Я мысленно перебрала в памяти болотных чудищ. Ночных среди них было больше, а связываться с ними хотелось меньше.

– Хватались их обычно поздним вечером… или ранним утром, когда все добропорядочные селяне возвращаются из кустов при корчме.

Кузьмай вручил мне толстый, неровно отрезанный ломоть хлеба и сел рядышком, на прикаченном от поленницы чурбачке. Не успели мы приступить к еде, как тучи опомнились, и хлынул ливень. Ясеневую крону, укрепленную заклинанием, он не пробивал, частыми каплями осыпаясь с краев лиственного шатра.

– Ежели живоглот днем и шастает, сегодня нипочем чем не вылезет, – проворчал Кузьмай с набитым ртом, – ишь зарядило. Хоть бы трясина из берегов не вышла, и без того ее паводком вздуло.

– Кто-кто? – со смешком переспросила я.

– Живоглот, – без тени улыбки повторил Травник, – по крайней мере, так его прозвали местные.

– Полагаю, за привычку глотать живьем?

– Именно.

– Да у вас не болото, а одна сплошная байка! – не удержалась я. – Если все свидетели проглочены, откуда они знают про чудище? Зима выдалась снежная, по весне трясина разъела тропы, вот вам и живоглот… Вы-то сами в него верите?

Травник молча кивнул на дубовый комель возле скита. Кузьмай ссек и порубил на дрова ветки, а неподъемный ствол мантихора облюбовала для ежедневной заточки когтей. Но недавно им воспользовался кто-то еще, втрое глубже распахав крепкую дубовую древесину.

– Я не знаю, что за гость навестил нас прошлой ночью, но Манька учуяла его сквозь стены и забилась под лавку, подвывая от страха. Увы, мы оказались недостаточно храбры для более близкого знакомства…

Я тоже не ощутила прилива трудового энтузиазма. Но признаваться не стала.

– В дом оно не полезло?