Джеки Чан. Неистовый Дракон: личность, фильмы, эпоха

Документальная лента «Джеки Чан и его пропавшая семья» (2003) несентиментальна, несмотря на то, что вы до просмотра ожидаете именно этого. Слёз при воссоединении, слёз во время воспоминаний. Ни слёз, ни даже самого воссоединения не будет. Отец Чана поедет в Китай один, увидится со своими сыновьями и внуками. И последний кадр – где он сидит в их окружении (а получается, что родни у него на континенте действительно очень много!) будет выглядеть странно и вызывать противоречивые чувства. Мать, будучи уже не в силах передвигаться, останется дома. Сын ухаживает за ней, кормит, разговаривает и целует. С отцом он дружит, что прочитывается ясно. Но встречаться ни он со своими родными, ни они с ним смысла не видят. Что правильно и абсолютно честно. Тем картина и подкупает. Встречи нет, но вокруг этой «невстречи» всё строится. И, обрастая подробностями, возникает кино. Вот он, излюбленный приём Джеки Чана: о себе – абсолютно всё, и так, словно вы и сами уже сидите рядом с ним и его отцом и слушаете удивительные рассказы из прошлого. Словно вы и сами, присоединившись к ним, идёте вдоль берега или ловите рыбу вместе с ними. На том рассказ об этой ленте завершим, предоставив возможность читателю самому посмотреть её.

***

Кто-то верит в силы судьбы, в предопределённость пути и каждого шага человека. Кто-то отвергает эти вещи, считая предрассудком. В отношении Син Луна сложно однозначно определиться. Человек он, кажется, несуеверный и убеждён (и постоянно транслирует это), что успех приходит только при том условии, что ты прилагаешь к достижению цели максимум собственных сил. Силы судьбы же не имеют почти никакого значения. Однако сегодня с уверенностью можно сказать, что мальчик Чан Кон Сан точно был обречён, по крайней мере, на одну вещь: постоянное, непрерывное движение – движение, заканчивающееся адской болью, а временами – сильнейшими травмами, движение, приносящее столько же радости и упоения, сколько и страданий. Но вопреки этому, как бы в предчувствии своей насыщенной движением жизни, ребенок находился в утробе матери не девять, а двенадцать месяцев. Ли Ли Чан была вынуждена обратиться к врачу, и на свет появился младенец весом приблизительно 5 кг. 400 гр.

Родители Чана, Чарльз Чан и Ли Ли Чан, пережили множество разных событий, ещё не будучи знакомы друг с другом. Джеки Чан сравнительно недавно согласился поделиться некоторыми подробностями, которыми, в свою очередь, решился, наконец, поделиться с ним его отец – тоже уже на склоне своих лет. Теперь вроде бы все точки расставлены, но тема по-прежнему не совсем удобна. У каждого из его родителей была своя семья, но о существовании родственников Чан узнал относительно недавно.

Чарльз и Ли Ли познакомились на материке и вместе эмигрировали в Гонконг, спасаясь от смертоносного урагана, который принёс в Китай новый режим. Трудно сказать, как сложилась бы их жизнь, останься они там. Ясно только, что, появись Джеки Чан на свет в этих условиях, мы, скорее всего, никогда бы о нём не узнали.

Нельзя сказать, что Гонконг сразу дал Чарльзу и Ли Ли всё, но, по крайней мере, они не опасались за свою жизнь и имели достаточно стабильный источник средств к существованию: поддерживали хозяйство семьи иностранного посла, проживающей в особняке на Виктория Пик. Чарльз был поваром, Ли Ли – экономкой.

***

Сегодня Виктория Пик – территория туристов. Трамвай, двигающийся по специальной монорельсовой дороге вверх, поднимет вас на высоту в несколько сотен метров за считанные минуты (хотя, между делом, совет: до Пика Виктории можно отлично добраться на одном из городских автобусов – по крайней мере, в одну сторону, а назад уже спуститься на трамвае). Вы попадаете в иной, по сравнению с Гонконгом, мир. И он всё ещё сохраняет прежние свои черты – в особенности на территориях и дорожках, удалённых от основного туристического центра. Но если вы хотите всё осмотреть и вкусить все радости, которые вам, любознательному путешественнику, приготовили гонконгцы, отправляйтесь прямиком внутрь, в строение, одновременно служащее трамвайным «вокзалом» в несколько этажей, и вы сразу окажетесь во власти ожидающих очередную группу гостей продавцов сувениров, мороженого, всякой иной всячины и фотографов. Тут можно провести весь день и избавиться от солидной суммы. Вам изготовят именную печать, предложат зайти в музей восковых фигур, где можно сфотографироваться с джекичановской довольно удачной копией, а также осмотреть, собственно, музей. Памятные игрушки (скажем, из поездки 2003 года мной был привезён небольшой медведь в фирменной красной курточке водителя трамвая), при желании – обед в ресторане или чашка кофе, посещение магазинов и обзорной площадки, с которой можно увидеть Гонконг как на ладони… Но если вы хотите ощутить истинную прелесть этого места, спускайтесь с Пика не на трамвае, а пешком. Дистанция приличная – несколько километров вниз по склону, под небольшим углом. Но субтропический лес, окружающий вас со всех сторон – это и есть настоящий первозданный облик острова и всего юга Китая. Здесь можно увидеть и услышать самых разных птиц, полюбоваться диковинной растительностью и деревьями, корни которых из-за постоянного сопротивления ветрам и дождям показались наружу, причудливо переплетаясь. Иногда на пути вам будут встречаться кошки – очень большие по размерам и почти дикие. И везде – буйство самых различных оттенков зелени, её запах, который в условиях тёплого и влажного климата становится особенно насыщенным и сильным. Вот атмосфера, в которой рос маленький Чан Кон Сан, вот где он играл и наслаждался жизнью.

***

Втроём, вместе с только что родившимся сыном, семья проживала в небольшой комнате, где стояла двухъярусная кровать. Внизу помещался маленький Кон Сан, наверху – родители. Как только Кон Сан начал самостоятельно передвигаться, отец, поднимая его в пять часов утра, заставлял тренироваться до седьмого пота, так что с этого момента судьба взяла власть в свои руки.

«Я был несносным мальчишкой…» – говорит Чан. Ощущение полноты жизни – одно из определяющих качеств его натуры – проявилось в детстве с необычайной силой. К учёбе он испытывал отвращение, дрался и тратил деньги, которые давали на проезд из школы, на еду. Обычное детство. Обычное стремление ребёнка получить от мира всё, что этот мир предлагает. Родители серьёзно беспокоились по поводу дальнейших событий в жизни озорного и неуправляемого ребёнка, и, посовещавшись с друзьями, отец пришел к выводу, что мальчишку нужно отдать в такое место, где учеба сочеталась бы со строгой дисциплиной. Академия Китайской музыкальной драмы была в этом смысле идеальным местом.

Нимало не беспокоясь о том, что ждёт его в будущем, на какое безрадостное существование обрекает его отец, отдавая в Академию, маленький Чан с восторгом услышал, что остаётся здесь на десять лет. Его привлекало, прежде всего, то обстоятельство, что здесь не нужно учить уроков, а можно весь день двигаться и бегать, находя применение своей детской энергии. Так и было. Учитель Ю Джим Юэнь строго придерживался своей проверенной тактики: вначале дать ребёнку полную свободу, затем, поймав на какой-нибудь незначительной провинности, как следует наказать и уж потом никогда не давать спуску. Наказание чаще всего заключалось в хорошей порции ударов тростью. И весь ужас состоял в том, что с момента первого наказания и до конца пребывания в Академии этот жестокий режим сохранялся. Не говоря уже о том, какой стресс испытывал ребёнок при первом наказании.

По словам Чана, в то время, когда он попал в Академию, с родителями учеников подписывался контракт, один из пунктов которого гласил: учитель вправе наказывать ученика, даже если последствием этого наказания может оказаться смерть. Сегодня мы не имеем возможности точно проверить, действительно ли существовал такой пункт. Если же судить по уровню подготовки будущих актёров Китайской драмы, то это вполне может быть правдой. Видеозаписи спектаклей 60-70-х годов, а также фильмы жанра кунг-фу и уся и картины Джеки Чана, где большинство исполнителей – ученики той самой Академии, убедительнее всяких слов свидетельствуют о плодах трудов учителей того времени. Сейчас приведу только один пример, а в дальнейшем мы ещё не раз к этому вернёмся. В картине «Проект А, часть 1» есть сцена в пивной, которая заканчивается дракой. Чтобы понять истинное положение вещей в плане техники, необходимо смотреть этот бой в замедленном темпе. Только тогда мы поймём, что в построении сцен, подобных этой, счёт идёт не на секунды, а каждая секунда дробится на доли, и уже эти самые доли являются единицами измерения, поскольку за секунду наносится не один, а несколько ударов и делается несколько движений. Новичок не различит даже деталей такого поединка, не говоря уже о неспособности это повторить. Академия же Китайской драмы, используя хорошую природную реакцию и физическую выносливость ученика, умножала его способности в несколько раз.

Сегодня Джеки Чан говорит, что, не будь в его жизни этого воспитания – режима Учителя Ю Джим Юэня, – он никогда не стал бы Джеки Чаном. Более того, – утверждает он, – и сейчас существуют школы, подобные той, в которой воспитывался он, но уже нет в контракте пункта о возможности смертельного исхода как последствия наказания, ученики не изолированы от семей, и нет уже того строжайшего режима, по которому жили ребята Академии Ю Джим Юэня. И хотя традиция Китайской оперы как жанра продолжает жить, её представления выглядят иначе.

Есть ещё одна сторона этого вопроса. Дети, попадая в Академию, расставались с детством. Расставались в шесть-семь лет, когда всё только начинается, когда мир раскрывается во всём разнообразии красок, когда смысл существования заключается в бесконечной игре. Ю Джим Юэнь так построил свою методику, что в конце дня ребята ни о чём, кроме как лечь на жёсткий пол спортивного зала и заснуть, мечтать не могли. Несколько часов сна – и снова подъём, снова бесконечные физические упражнения и бег, мучительные растяжки, нередко заканчивающиеся разрывом связок, акробатика и т. д. Не говоря о том, что в таком возрасте в большинстве случаев дети не способны увидеть смысла этих занятий, они вынуждены, под страхом побоев, нести чудовищную физическую и психологическую нагрузку. Детство заканчивалось, не успев начаться. Очень показателен один эпизод, описанный (рассказанный) Джеки Чаном в своей первой книге-интервью «Я – Джеки Чан», когда мать его товарища по Академии, а затем и партнёра по кино Юэнь Бьяо принесла сыну книжки с комиксами. Вцепившись в них, мальчик забыл обо всём, а вокруг толпились его сверстники, ждавшие удобного случая завладеть картинками.

Джеки Чану, как и всем его товарищам по Академии, не удалось насладиться игрой в детстве, что, безусловно, нашло отражение много позже в его картинах. В них есть оттенок тех самых комиксов: бандиты здесь не настоящие, а выдуманные, герой Чана, наивный и добрый, всегда побеждает. Это характерно именно для авторских фильмов Чана, где он выступает как режиссёр и актёр, где он – хозяин идеи. Целый жанр появился из такого, казалось бы, бытового, нехудожественного факта, как нехватка в детстве игры и развлечений.

Но зато учителя Академии надёжно и навсегда заложили в тела своих учеников стальную закалку и пожизненную потребность в тренировках и больших нагрузках, а в их души – умение стойко эти нагрузки переносить. Физическая и психологическая закалка, полученные Чаном в Академии, создали его как личность и хорошо окупились. Ежедневные тренировки несколько часов в день – часть его распорядка, пункт его планов, вне зависимости от условий, и сегодня.

***

Режим дня воспитанников Академии Китайской музыкальной драмы был примерно таков: подъём в пять часов утра – и сразу тренировка. Без всяких утренних процедур. Хочешь в туалет – значит, тренировался недостаточно и сильно рискуешь получить ещё пару часов дополнительных занятий. После завтрака, который можно было назвать таковым лишь с большой натяжкой (булочка или чашка жидкой рисовой каши), начинался новый этап – пять-шесть часов дети должны были тренировать ноги, растягивая мышцы, прыгая и приседая. Одним из обязательных упражнений было продолжительное стояние на голове, и многие не выдерживали, теряя сознание. Впрочем, девочки, тренировавшиеся вместе с мальчиками до 13 лет, но освобождённые от этого упражнения, научились маленькой хитрости: иногда учитель покидал помещение, где происходила тренировка, и тогда они вставали около двери и предупреждали мальчиков о его возвращении, после чего ребята принимали стойку. Самым трудным делом была отработка акробатических номеров, которые составляют немалую часть представлений Китайской оперы. Кувырки и высокие прыжки выполнялись без страховки, особенной методики тоже не существовало – надейся лишь на себя, выясняй сам свои сильные и слабые стороны. Травм было множество – от переломов и сотрясений до очень серьёзных и даже смертельных. Были практические занятия с боевым оружием, которые мальчишки любили больше всего остального. Так проходила первая половина дня. После обеда, который, как и завтрак, был более чем скромным, начинались упражнения на гибкость – самое мучительное из всех испытаний. Затем – стойка на руках. Учитель требовал, чтобы ученики проводили в таком положении не менее получаса. Если не выдерживал, то получал ещё дополнительные полчаса и наказывался несколькими десятками ударов крепкой палки. После этого одни из учеников шли на уборку помещений, другие практиковались в пении или обращении с оружием. Окончание ужина свидетельствовало о том, что сейчас начнётся самая ненавистная часть дня – уроки по литературе и истории, английскому языку и арифметике. Существование класса в Академии расценивалось Чаном как предательство по отношению к нему. Больше пяти минут он не мог сидеть на месте. Это было и раньше, во время его пребывания в общеобразовательной школе, где он с грехом пополам высидел лишь два года. В Академии же Китайской музыкальной драмы учителя менялись как рисунки в калейдоскопе. Дети издевались над ними и ни за что не желали постигать теоретические дисциплины. За свои мучения во время тренировок они отыгрывались на таких занятиях по полной программе. Из этого становится понятно, что Чан немногому научился в плане чтения и письма (да, он долгое время был практически неграмотен), не узнал почти ни о чём из истории, не прочитал ни единой книги. Сейчас он жалеет об этом и говорит, что отсутствие образования в юности лишило его очень многого в жизни.

До двенадцати часов ночи Учитель либо проводил лекцию о достоинствах и недостатках учеников, либо, если пребывал в хорошем настроении, устраивал занятия по боевым искусствам – различным стилям кунг-фу, совершенствованию в технике гримирования и обращению с театральными костюмами.

Так проходили дни. Выходных не было. Занятия отменялись лишь по большим праздникам. Ученики редко видели своих родителей. Некоторых из них и вовсе не навещал никто. К Кон Сану каждую неделю приезжала мама, и он очень ждал этого дня. Но вскоре его родители были вынуждены оставить Гонконг – жизнь была нелёгкой. Кроме того, они хотели помочь сыну встать на ноги, когда он закончит Академию, и накопить для него немного средств. Они переехали в Австралию, а сын продолжал обучение в Академии.

***

Учитель Ю устроил в своём заведении нечто вроде иерархической лестницы. Самые младшие ученики были изгоями, за обедом находились в самом конце стола и получали лишь остатки еды, а также наказывались чаще и больше остальных. Когда отец привёл Кон Сана в Академию, Учитель милостиво к нему отнёсся и усадил рядом с собой. Это был лишь приём. Прошло некоторое время, и всем привилегиям настал конец – мальчик был наказан за мелкую провинность, после чего оказался в конце стола, а ротанговая палка с тех пор часто опускалась на его спину. Так наставник закалял характер своих подопечных. Многие же из старших, пройдя весь этот ад с самого начала и с возрастом поднявшись по этой лестнице, получали власть над малышами. Но каждый из них обращался с этой властью по-разному. Здесь проявлялись истинные наклонности и качества людей. Один из старших, который был уже первым помощником Учителя, не выдержав несправедливости к младшим, бежал из Академии. Человек, занявший его место – впоследствии друг и партнёр Джеки Чана по многим проектам Юэнь Лун, взявший для кино псевдоним Саммо Хун, использовал свою власть по максимуму. Но вскоре в Школу поступил ещё один младший ученик – Юэнь Бьяо, – которому тоже суждено было стать партнёром Чана и Саммо в их совместных работах. Чан взял его под свою опеку, поскольку мальчик был очень маленьким и слабым. Но зато он был гибок и музыкален, что обеспечило ему участие в спектаклях Школы как исполнителю женских ролей.

Много лет спустя режиссёр Алекс Ло снял художественный фильм «Раскрашенные лица» (1988), где роль Учителя Ю сыграл Саммо Хун. Роль эта оказалась едва ли не лучшей в карьере Саммо. Играет он человека в своих проявлениях очень разного – сомневающегося и убеждённого, жестокого и очень мягкого. Эта гибкость в подходе к работе и создателей, и самого исполнителя обусловила хорошую драматургическую и драматическую основу. В основе сюжета – будни Академии. Одного из героев и там звали Чан Кон Сан (правда, в фильме он старше своего прототипа), события картины позиционируются создателями как подлинные, а значит, с высокой долей вероятности, фильм можно считать отчасти документальной историей. Но, по словам Джеки Чана, этого достигнуто не было. Фильм, как он говорит, не отражает и сотой доли реальности. Здесь всё оказалось слишком хорошо и приглажено. Гораздо более достоверной, как ему кажется, выглядит история в фильме «Прощай, моя наложница» – об актёрском дуэте Пекинской оперы. Действительно, в первой части этой картины, снятой в 1993 году и получившей Золотую пальмовую ветвь на Каннском кинофестивале, блестяще воссоздана атмосфера такой школы. Постоянная муштра, страх и даже суицид среди учеников, тем не менее, все как один мечтавшими стать звездами Китайской оперы, на представления которой их водили по большим праздникам. Становление учеников и как артистов, и как людей. И полная труда и лишений жизнь. Есть сведения, что Джеки Чан пробовался в эту картину на роль исполнителя женского образа в Опере, однако его отговорили друзья и продюсеры, посчитавшие, что это может отрицательно повлиять на его репутацию. Ту роль с блеском исполнил Лесли Чун.

***

Итак, Школа Китайской музыкальной драмы была школой выживания. Но было нечто, ради чего стоило терпеть побои, боль, ежедневные страдания. Однажды Учитель привёз ребят на представление Пекинской оперы, решив показать своим воспитанникам, что ожидает их в будущем. Дети были поражены. Чан вспоминает: «Когда весь зал заполнился устраивающимися на деревянных лавках зрителями, щёлкающие звуки привлекли всеобщее внимание к передней части помещения, где за высоким жёлтым занавесом скрывалась сцена. Занавес разошёлся в стороны, заиграла музыка: жалобные, пронзительные струнные инструменты сменились чётким барабанным ритмом и другими ударными. Внезапно на сцене возник вихрь тканей и сверкающего металла – появились актёры, разыгрывающие начало великой битвы. Уже долгие месяцы мы отрабатывали эти движения, учились накладывать на лицо грим и управлять своим голосом, но лишь сейчас впервые увидели, как все эти вещи выглядят на сцене. „Усилия того стоят“, – думал я, глядя на восторженные лица других зрителей. Я вдруг понял, что больше всего на свете хочу, чтобы там, на сцене, стоял я сам. Я хотел, чтобы эти рукоплескания, восхищённые вздохи и выкрики предназначались мне. Представление вызвало у нас, даже у старших братьев и сестёр, полный восторг. Мы впервые так близко, так отчётливо, так явственно увидели своё будущее»[2 - Я, Джеки Чан. Перевод с английского К. Семенова. Издательство София. Киев, 1998. Стр.49].

Сценические успехи

Время шло, и Учитель замечал определённое продвижение вперёд у своих учеников. Кто-то отличался в пении, кто-то становился лучшим в акробатическом мастерстве, а кто-то проявлял способности в боевых искусствах. Чан Кон Сан не выделялся среди остальных в чём-то одном, но был достаточно искусен во всех дисциплинах. Во всяком случае, приехавший навестить сына отец услышал именно такие слова в адрес мальчика.

Но почему родители приехали из Австралии? Почему они устроили в Академии ужин на свои деньги? Чан решил, что его хотят забрать домой. Он этого не хотел. Не хотел, несмотря на ежедневную боль, наказания, тяжёлые тренировки и отсутствие родительской заботы. Он мечтал выйти на сцену. Увиденное в театре заворожило его. У него появилась осознанная цель. Родители, не подозревая, насколько жестокими были условия в Академии, не посчитали нужным нарушать контрактные обязательства, однако отец совершил один поступок, который впоследствии нанёс вред его сыну – он попросил Учителя Ю считать Кон Сана своим названым сыном. Учитель согласился. Чан был посажен рядом с Учителем за стол и был удостоен подарка – золотой цепочки (правда, в тот же день она была у него отобрана и надёжно спрятана так, что он никогда больше её не увидел). За мальчиком закрепилось прозвище «Принц». Казалось, ситуация менялась к лучшему. Но в действительности всё было наоборот – как «сын» Чан Кон Сан стал получать двойную порцию наказаний за себя, а также страдал за провинности других учеников – когда наказывался другой, свою порцию ударов получал и «сын».

И всё же он терпел. Ему было ради чего сносить это. Но выход на сцену надо было заслужить. Нужно было войти в число избранных. Далеко не все удостаивались чести исполнять сколько-нибудь значительные роли в Опере. Подавляющее большинство поступало в театр в качестве технических сотрудников, уборщиков сцены, помощников, чистивших костюмы.

Наступил день, когда Учитель должен был выбрать из всей группы лишь семь счастливчиков, которые в дальнейшем имели бы реальный шанс получать роли в спектаклях Оперы. Чан попал в их число, хотя сам не ожидал этого.

Его сценический дебют прошёл, как он сам утверждает, очень успешно – он играл короля театра (так он обозначил своего персонажа, но в действительности, вероятно, это был герой какого-нибудь традиционного сюжета Оперы – полководец или кто-то подобный ему). Эпизод принадлежал целиком ему, он очень хорошо пропел свой монолог, а в финале громким голосом скомандовал строиться своему войску. Выступление сопровождалось криками «браво!» и аплодисментами зрителей. После окончания спектакля Учитель позвал Чана и отвесил ему несколько ударов тростью по рукам. На вопрос Чана, что он сделал не так, он спокойно ответил, что всё было замечательно, но слишком гордиться своими успехами не следует.

Данные Кон Сана позволяли ему воплощать достаточно большой спектр образов в репертуаре Китайской музыкальной драмы – от эпизодических ролей до таких интересных и разнообразных по возможностям как, например, Царь обезьян Сунь У-кун – герой пьес по мотивам знаменитого романа автора XVI века У Ченьэня «Путешествие на Запад». Это один из лучших памятников китайской литературы, построенный на темах паломничества монахов в Индию, на родину Будды. Роман наполнен фантастическими историями и диковинными персонажами. Главный среди них – обезьяна Сунь У-кун, рождённая из камня и устроившая переполох в Небесном Дворце («Дебош в Небесном Дворце» – название известной пьесы Пекинской оперы на эту тему). Сунь У-кун послан Буддой сопровождать и оберегать от опасностей одного из паломников на его пути в Индию. Чудовища и иные фантастические существа то и дело мешают монаху, пытаясь завладеть его душой. Однако Сунь У-кун всегда рядом. Впрочем, спасая монаха, он остаётся обезьяной: проказничает и таскает сладости, то и дело поднимает шум и тем самым создаёт опасные ситуации для себя и своего подопечного. Сунь У-кун гибок и проворен. Он постоянно находится в движении и совершает множество кульбитов и прыжков. Образ этот требует от исполнителя виртуозности и мастерства даже на общем высоком уровне подготовки остальных актёров. Эта роль всегда считалась одной из самых трудных для исполнения и в плане характерности. Кон Сану доверялось исполнять фрагменты из пьесы о Сунь У-куне на различных национальных праздниках.

Но были в его сценической карьере и огорчения. Порой невезение влекло за собой мысли о неких мистических силах, вмешавшихся в его судьбу. Так, например, во время одного спектакля, он чуть было не свалился в первый ряд, на зрителей, из-за того, что соскользнувшая вниз маска, рассчитанная на взрослого исполнителя, мешала видеть. В следующий вечер ему предстояло сыграть маленький эпизод, где он должен был выйти, отдать приказ своему войску и удалиться. У него был очень сложный костюм, состоявший из накидок, вышитых драконами. Кроме того, элементом грима была длинная борода, которую он, за всеми приготовлениями, и забыл надеть. В другом спектакле, в роли представителя высшего суда, он должен был выдержать целую серию недоразумений. Во время своего первого выхода он с ужасом обнаружил, что борода его персонажа каким-то образом сплелась с другой бородой, и он предстал перед зрителями в крайне нелепом виде. Во втором акте, в сцене суда, он уронил дощечку с приговором, а когда поднял её, оказалось, что на флажках, которыми был украшен его костюм, болтаются чужие брюки… За всю свою долгую карьеру его Учитель не переживал подобного позора. Наказание было соответствующим. Учитель заставил своего артиста покаяться перед духами предков во всех грехах, а затем отвесил ему двадцать сильнейших ударов своей знаменитой ротанговой палкой.

В 1997 году Учитель Ю Джим Юэнь скончался. Произошло это в США, в Лос-Анджелесе, где он жил уже достаточно много лет с тех пор как Академия Китайской музыкальной драмы в Гонконге была закрыта. Несмотря на то, что школа была настоящим воплощением ада для многочисленных учеников Ю, почти все они были на его похоронах. Чан как раз в это время работал над одним из лучших в своей карьере фильмов «Кто я?» и, по его словам, свой знаменитый прыжок с высотного здания в Роттердаме посвятил Учителю.

И вот – мир…

Всё когда-нибудь подходит к завершению. Закончилась учеба в Академии Ю Джим Юэня, закончились десять мучительных, но важнейших в жизни учеников лет, и теперь им исполнилось по 16—17. Они уже не были детьми. Они уважали Учителя, но не испытывали того трепета, который заставлял их безропотно сносить все наказания и побои. Наставник не мог не понимать этого. Потому, когда однажды ребята пришли к нему и заявили, что их не устраивает плата за спектакли (70% от своих гонораров они отдавали Учителю), он пошел им навстречу и стал платить больше. Но дело было не только в этом. Положение жанра Китайской оперы в начавшем уже тогда свой путь Гонконге – уникальном, синтезирующем в себе все современные мировые тенденции городе – менялось, интерес публики к опере падал. Одновременно с этим стремительно набирало обороты кино. Гонконг и его люди всё увереннее заявляли о себе как носители прогресса, созвучного времени, и их устремления и цели требовали новых подходов, кардинального обновления во всех областях жизни и культуры. Интересные жанры уся и кунг-фу в кино уже открывали новые имена и на долгие годы стали ведущими в гонконгском кинематографе. Телевидение, эстрада, новейшие школы исполнительского мастерства раскрывали перед талантливой молодёжью невероятные возможности, делая их по-настоящему открытыми и интересными если не всему миру, то, во всяком случае, большому азиатскому региону вне материкового Китая. А опера становилась не столь важной и нужной, как раньше. Она долгое время была культурной основой, базовым центром традиционного искусства, бережно сохранявшегося в самых своих сокровенных деталях и нюансах – и в Гонконге, как городе и территории, которые счастливым образом оказались в стороне от разрушительной системы, потрясшей основной Китай, для её сохранения условия были наиболее благоприятными. Однако Гонконг, вместе со своим новым и интересным молодым поколением, уверенно двигался вперёд, активно строился и строил. Значение оперы в искомом качестве быстро должно было снизиться, что и произошло. Впрочем, национальное искусство Китайской и Пекинской опер в Гонконге сегодня поддерживается, а представления собирают полные залы. Никуда и ничего не исчезает окончательно, и мы не устаём повторять это.

***

Молодые люди, единственным местом пребывания которых с детства была Академия, вышли в жизнь, совсем её не зная. Знали они только одно: им нужно зарабатывать на жизнь. Ещё будучи учениками, они привлекались к съёмкам, так что киностудии были местом, где они не выглядели новичками и где могли реально найти себе применение.

На экраны выходило большое количество картин, снимавшихся в исключительно сжатые сроки. Естественно, что для поддержания такого производства необходимость в каскадёрах и статистах росла. Ученики школ Китайской драмы более, чем кто-либо другой, подходили под эти требования: они были исключительно подготовлены физически и не ждали большого вознаграждения. Они устремились на съёмочные площадки и, как вспоминает Джеки Чан, стояли, прислонясь к деревьям и столбам, смотрели, как работают перед камерой актёры и ождали работы. Работа была разной. Лежать в грязи, изображая трупы, что-нибудь перетаскивать или грузить, бегать на заднем плане, создавая массовость. Когда Чан видел, что его хотят заставить заниматься чем-либо из перечисленного, он делал вид, что сильно занят, но когда доходило до трюков, был в первых рядах.

Кроме него, работу хотели получить очень много ребят, каскадеров становилось всё больше, конкуренция росла, и, если бы не характер Чана, судьба его могла бы сложиться совсем иначе, чем она сложилась. Но он знал, что должен выделиться, должен стать заметным в толпе. Стимулом стать лучше служил титул «Тигр, становящийся Драконом» (или «Мастер Дракон-Тигр»), которым среди каскадеров награждался один из лучших. Когда каскадёр был назван так своими товарищами, это значило, что они до конца признали его своим. Мужская компания – всегда особая категория отношений. Ценность для молодых завоевать уважение старших, стать их братом, превалирует всегда. И однажды Чан стал «Тигром, который превратился в Дракона». Это произошло, как утверждает Чан, после исполнения им сложнейшего трюка во время съёмок. Сейчас предоставим слово ему самому.

Шла работа над картиной, названия которой он не упоминает нигде, хотя тот случай предстаёт в его рассказах неоднократно. Сегодня уже вроде бы известно, что имеется в виду фильм «Хапкидо», снятый в 1972 году, но если это так, то в рассказе Чана есть несколько противоречий. Он говорит: «Однажды мы работали над сценой, в которой главный герой фильма должен был задом перепрыгнуть через балконные перила, сделать оборот в воздухе, приземлиться на ноги и остаться при этом готовым к драке. Конечно же, исполнявший эту роль актёр уселся в тени, заигрывая с одной из актрис второго плана и потягивая чай. Падение предстояло сыграть нам.

Большинство прыжков такого рода выполняются с помощью тонкого стального троса, пристегнутого к матерчатым креплениям, которые каскадёры носят под одеждой. Другой конец проволочного троса пропускают через закреплённый на жёстком якоре – например, на перилах балкона – блок и привязывают к крепкой верёвке, которую удерживают два-три каскадёра, стоящие в стороне от кадра и твердо упирающиеся ногами в землю. Такая страховка помогает избежать несчастья в случае неудачного падения: трос дёргает тебя вверх и предотвращает неуправляемое падение на землю».[3 - Там же. Стр. 113]

Но режиссёр, опять же, по рассказу Чана, не хотел использовать этот трос, ссылаясь на недостоверность кадра. Риск же был очевиден, поскольку, опрокидываясь назад, каскадёр не мог рассчитать как следует траекторию своего падения, что могло повлечь за собой гибель человека. Постановщик трюков категорически настаивал на страховке, режиссёр упрямился и отказывался даже положить на землю картонные коробки для смягчения падения. Назревал скандал. В это время Чан думал о том, что при исполнении этого трюка «всё сводилось к вопросу времени – мысленное отсчитывание секунд во время вращения тела помогло бы избежать беспорядочного падения и удара о землю. Я решил, что смогу исполнить этот трюк. Смогу – и сделаю это.

– Простите, – выпалил я, – Я хотел бы попробовать сделать этот прыжок.

Постановщик трюков посмотрел на меня с каменным выражением лица, а потом отвёл в сторону.

– Ты что, пытаешься оставить меня в дураках? – зло спросил он.

– Нет, – ответил я, выставив подбородок вперед. – Вы правы, режиссёр – полный идиот. Вы не хотите рисковать жизнью своих опытных каскадёров, так как они вам ещё нужны. Но я – никто, и навсегда останусь никем, если не выполню подобного трюка. Если у меня не получится, режиссёр поймёт, что вы правы. Если трюк удастся, я скажу ему, что это получилось только благодаря тому, что вы в точности рассказали мне, что нужно делать, – и тогда в следующий раз он хорошенько подумает, прежде чем спорить с вами»[4 - Там же. Стр.114]. Постановщик трюков был удивлен такой сообразительности и рассудительности. Он разрешил молодому человеку исполнять трюк, сказав при этом, что если ему повезёт, он останется калекой на всю жизнь.

«Как только в притворном ударе кулак злодея коснулся моего носа, я изогнулся назад, прыгнул через перила, начал быстрый мысленный отсчет и, прогнувшись в спине, мягко завертелся в воздухе. В какой-то миг я увидел быстро промелькнувшую подо мной землю и подобрал под себя ноги как раз перед тем, как они коснулись земли. Чуть отпрыгнув назад, я стремительно выпрямился.

Получилось!»[5 - Там же. Стр 115]