Эсфирь

И тогда сказал пророк Самуил израильтянам усталым голосом:

– Ладно, идите каждый в свой город. Будет у вас отныне царь.

Мардохей задумчиво покачал головой и оглядел пиршественный стол.

– Вот и поедают они нас теперь, словно сладкий виноград, – произнес он вслух.

– Т-т-ты о чем? – встрепенулась Гадасса.

– Древние пророки называли иудеев виноградом Господа, Его избранной сладкой гроздью. Смотри, сколько жадных ртов жуют за столом виноградные гроздья… Все хотят нас пожрать.

– На моей тарелке тоже выбита к-к-красивая виноградная гроздь, – заметила девочка. – Может, это блюдо из Иерусалимского храма?

– Может, и так, – помрачнел Мардохей. – Прежний царь Кир вернул кое-что из награбленного, но много храмовой утвари растащили по всему свету. Она может оказаться в любом из царских или вельможных домов. Не ешь с этой тарелки, девочка. Нельзя, чтобы обглоданные кости лежали на священной посуде.

– Мне вообще не хочется есть. Вокруг так много интересного, – мгновенно согласилась Гадасса. – С нашей скамьи виден весь царский дворец!

Она, не отрываясь, разглядывала картины из камня на дворцовых стенах. На всех был изображен царь Артаксеркс Великий: вот он охотится и руками разрывает пасти могучим львам. На его лице нет ни тени смятения или страха. Вот царь принимает дань от иноземных послов. Его гордый горбоносый профиль выражает не радость, а скорее досаду – уж слишком длинна вереница посланников.

На всех картинах Артаксеркс выбит очень крупно. Он кажется в два раза выше ростом и шире в плечах, чем остальные. Но больше всего воображение девочки поразила мощная мускулистая нога царя, открывающаяся при ходьбе из-под полы богатого одеяния. Одной такой ногой можно затоптать целую армию неприятелей.

– Царь и вправду такой большой? – тихо спросила Гадасса Мардохея. – Скажи, он огромный, как гора? Ты же видел его издалека.

– Ну… да, он высокий. Еще его называют Лонгиманом – должно быть, у него длинные руки.

– Жаль, что мы его не увидим! – вздохнула Гадасса. – Я бы очень-очень хотела увидеть царя.

Одна из дверей в тронный зал была сегодня открыта для всеобщего обозрения. Издалека можно было разглядеть высокие колонны, инкрустированные красным камнем и перламутром. Их много, как деревьев в кедровом лесу!

Вход во дворец украшали огромные крылатые быки с человеческими бородатыми лицами. Если как следует вглядеться, можно было различить уже знакомый по каменным картинам разрез глаз и нос с горбинкой, небольшую бородку с мелкими, красиво завитыми кудрями, корону на голове в виде большого рога.

– А почему нигде нет изображения царицы Астинь? – спросила Гадасса. – Про ее красоту рассказывают легенды, почему же никто не выбил ее лица на камне? Все девочки в Сузах рисуют палочками на песке царицу Астинь, но она у всех выходит по-разному.

– Что ты хочешь от тех, кто поклоняется зверям? – чуть усмехнулся Мардохей. – Они бьют поклоны перед палками и камнями, которые называют божествами, а женщины для них – еще хуже собак…

– Как бы я хотела увидеть еще и царицу Астинь! – сказала со вздохом Гадасса. – Хоть бы одним глазком.

И почти сразу же за столом вдруг зазвенело тихим колокольчиком: Астинь, Астинь, Астинь!

А потом гораздо громче и настойчивее:

– Царица Астинь! Вы слышали? Сейчас сюда приведут царицу Астинь, чтобы показать ее красоту!

И на дворцовой площади отчетливо слышалось одно и то же: Астинь! Царь покажет нам сейчас царицу Астинь!

Мардохей удивленно посмотрел на Гадассу, будто она была виновата в переполохе. Но девочка только пожала плечами. Она уже привыкла к тому, что многие ее желания почему-то сразу же сбывались.

Гости за пиршественным столом пришли в сильное возбуждение, никто не хотел подниматься со своих мест прежде, чем приведут Астинь. Стражники начали подталкивать всех к выходу. Толпа на площади разволновалась еще больше, люди решительно хлынули во дворец, и стражники не смогли сдержать лавину любопытных.

Пришлось применять оружие, и вскоре в царском саду послышались крики и рев, вопли раненых, ругань охранников, стоны затоптанных стариков и крики потерявшихся детей. Гости опрокидывали скамейки, раскидывали посуду и кушанья. Из сада пирующие бросились назад к воротам, но не смогли пробраться на площадь из-за встречной толпы.

Возле Садовых ворот, откуда положено было покидать дворец, началась страшная давка. Стражники получили срочный приказ перекрыть все входы и выходы.

Паника нарастала. Все забыли про пир, даже про царицу Астинь… Главное теперь было – спастись, сохранить жизнь.

Мардохей схватил девочку за руку и побежал к выходу, но поздно: Садовые ворота оказались запружены людьми, пьяные начали драку с царскими стражниками.

– Другого выхода нет, попробуем выбраться через мои ворота, – прошептал Мардохей. – Теперь надо молиться Богу, чтобы нас не увидели в саду. Я знаю, как незаметно пробраться между кустами. Господи, спаси!

И Мардохей, пригнувшись, нырнул в кусты, потянув за собой Гадассу. Сейчас он думал только об обещании, данном дяде Аминадаву: сохранить это дитя даже ценой собственной жизни.

Помолившись, Мардохей побежал между деревьями и кустами жасмина, осторожно отводя от лица колючие ветки и стараясь как можно тише ступать по земле.

Сад, примыкающий к дальним воротам, был заброшенным и неухоженным. Мардохей слышал, что он оставлен в таком виде по приказу царя Артаксеркса – для домашней охоты. Если повезет, они быстро доберутся до ворот, где Мардохея знают все стражники. Все лучше, чем быть затоптанными пьяной толпой…

Вдруг Мардохей резко остановился. Рядом послышался шум и треск сучьев, словно навстречу им двигался крупный зверь – олень или медведь, но явно не человек.

Мардохей дернул Гадассу за руку и сам тоже упал в траву, вжался в землю, притаился. Он знал: иногда по недосмотру слуг из царского зверинца сбегают дикие звери. С величайшей осторожностью раздвинул Мардохей ветви кустарника и вдруг в нескольких шагах увидел… царя Артаксеркса – растрепанного, грязного, с перекошенным от гнева лицом.

Великий царь самозабвенно рубил ветки деревьев, топтал их ногами, рычал и что-то бормотал в ярости. Глаза его были красны, язык вывалился…

Гадасса сидела на корточках и в изумлении смотрела из-за кустов на странного человека, который вдруг принялся неистово топтать свой расшитый золотом плащ. Белые цветы жасмина кружились вокруг него, как снег, выпадающий в горах в самые лютые зимы. Ветки крошились под острым мечом, подобно телам лютых врагов.

– Кто это? – шепотом спросила Гадасса.

– Царь, – ответил Мардохей беззвучно, одними побелевшими губами.

По застывшему выражению его лица Гадасса поняла: сейчас нельзя задавать никаких вопросов. Она и сама догадывалась: если человек в венце их заметит, это будет означать верную гибель – никто из простых смертных не должен видеть лицо царя, а тем более такое лицо.

Мардохей бесшумно опустил ветки и начал молиться. А Гадасса никак не могла оторвать взгляда от страшной картины.

Вдруг царь остановился. Лицо его все еще было красным от гнева. Тяжело дыша, он беспомощно оглянулся по сторонам.

«Сейчас он нас заметит», – мысленно ужаснулась Гадасса.

Неожиданно из-за дерева появился старик. Он был такой худой и немощный, что ему приходилось прижимать к животу тяжелый кувшин, а через его плечо было перекинуто узорное полотенце. Старик молча отер царю Артаксерксу лицо. Потом опустился на колени и принялся тщательно вытирать ему ноги, поднял с земли затоптанный плащ.

Царь что-то недовольно ему сказал, и они вместе скрылись за деревьями, закрывающими заднюю стену царского дворца. Мардохей схватил Гадассу за руку и быстрее рыси побежал к своим воротам.

По счастью, их сторожил сегодня добродушный Джафар. Он узнал Мардохея и без промедления выпустил его вместе с девочкой из дворца. Свобода!..

Мардохей без сил опустился на землю, прикрыл глаза. Вокруг было тихо. Пели птицы. Лишь в отдалении по-прежнему слышались крики, вой военной трубы, невнятные, гортанные возгласы. Каким-то чудом они сегодня остались живы, и это было самое главное.

– Не плачь, все уже позади, – сказал Мардохей, поворачиваясь к девочке. – Ничего не бойся.

– А я и не боюсь, – ответила Гадасса.

– Почему же ты плачешь?