Архитектор

Лев Анатольевич был самым тяжёлым разочарованием в жизни Архитектора, вернее не он, а тот факт, что Архитектор, имея ответственность за его судьбу, не смог ничего с ней сделать.

В архитектурном Бюро было частой практикой отдавать тесно связанные судьбы одному и тому же архитектору. Её ввели пару сотен лет назад, когда аналитики архитектурного Бюро провели большую ревизию – самую крупную за сотни лет – подготовили аналитический отчёт и обнаружили значительную корреляцию между судьбами первого уровня связи и их нахождением у одного и того же архитектора. Оказалось, что с такими судьбами было куда проще работать, если они были в одних и тех же руках, также сами судьбы были куда счастливее. И тогда лень взяла верх, хотя по официальным данным верх взяла забота о человечестве, и законы поменяли.

Лев Анатольевич был тесно связан не с одной, а с тремя судьбами. Такие люди по меркам архитекторов считались счастливчиками, которым заранее уготована счастливая судьба в кругу близких.

Так как никто не застрахован от ошибок, в ежегодный день распределения судеб, который проходил каждые триста дней, Архитектору передали судьбу Льва Анатольевича, а трём его коллегам три остальные судьбы – его любимой жены и двух их сыновей. Когда ошибка всплыла и всех четырёх архитекторов вызвали в Бюро, чтобы передать все судьбы в руки одного из них, оказалось, что никто не готов отказаться от той части жалования, которая положена за эту судьбу. Архитектор долго убеждал коллег, что с таким подходом к связанным судьбам первого уровня не было практики работы несколько столетий, что системы отслеживают такие судьбы неидеально, полагаясь, что один архитектор будет держать во внимании связанные судьбы, но к консенсусу так и не пришли. В итоге каждый архитектор ушёл из Бюро со своим контейнером.

Лев Анатольевич прожил прекрасное и совершенно счастливое детство. Архитектору практически не приходилось прилагать усилий, так как в судьбе маленького мальчика всё было гладко. Зная, что Лев проявляет интерес к медицине, Архитектор повернул его судьбу в медицинский колледж, далее на стажировку в медицинскую часть военного госпиталя, а потом и на должность главного врача военного госпиталя.

Лев Анатольевич настолько увлёкся наукой, что чуть было не упустил встречу со своей судьбой. В данном случае можно говорить, что он запрыгнул в последний вагон буквально. После тяжёлой смены он забежал в последний вагон трамвая и уснул. Его разбудил словами «депо» громкий голос машиниста, точно так же, как разбудил молодую девушку, уснувшую в противоположном конце вагона. Тёплая летняя ночь и прогулка под полной луной добавили романтики встрече и свели эти две судьбы вместе.

Они жили прекрасную жизнь, построили дом у реки, много путешествовали и завели двух прекрасных детей. Воспитание детей стало большим испытанием: младший сын часто болел, старший постоянно попадал в передряги. И Лев Анатольевич вместе с женой готовы были справиться с этим, но юность мальчиков выпала на одну из самых больших бед человечества – на войну.

Старшего сына привезли Льву Анатольевичу без правой руки на операционный стол, но было слишком поздно, и тяжелейшую борьбу с гангреной и сепсисом Лев Анатольевич проиграл. Младший попал в плен и погиб по дороге домой вместе с матерью, которая провела месяцы в деревне рядом с местом, где держали пленных, умоляя вернуть сына.

Пытаясь усмирить боль, Лев Анатольевич пил, и, сколько бы Архитектор ни пытался, боль была сильнее. В один из дней в палатку медиков прилетел снаряд. Архитектор отправлял коллег, чтобы позвать Льва Анатольевича в другую часть лагеря, давал сигналы, закидывал в его голову мысли о чём-то срочном за пределами палатки, но всё было бесполезно. Лев Анатольевич вернулся домой с войны на несколько месяцев раньше её окончания в тот дом у реки, где всё было пропитано светом и счастьем, но вернулся без ног и, что ещё тяжелее, без любимых людей. Все радостные воспоминания и моменты были заблюрены болью такой силы, что, сколько бы усилий ни прилагалось, судьба Льва Анатольевича не становилась счастливее ни на грамм.

– Только не говорите, что опять применили гениальные секретные приёмы, – посмеялся ведущий вместе с залом и вытащил Архитектора из его мыслей. – Так что, расскажете нам, что такого Вы делали со Львом Анатольевичем?

– Я не смог помочь ему, и поэтому он…

– Конечно, конечно, – перебив Архитектора, засмеялся ведущий. – Но в этой номинации цель не помощь, мой дорогой, тем не менее мы вам поверим.

Зал взорвался хохотом. Какая-то дама вручила Архитектору грамоту и букет цветов, тихо прошептав на ухо:

– Потом подойдите в Бюро, распишитесь за получение грамоты и букета.

Архитектор кивнул головой и на деревянных ногах зашагал в зал.

– Какие свиньи, – произнесла Инес, как только Архитектор сел на стул.

– Что? – переспросил Архитектор, тихо возвращаясь из своих мыслей в реальность.

– Говорю, что они свиньи.

– Почему?

Инес подсела к Архитектору на место, которое освободилось несколькими минутами ранее.

– Все знают о твоей репутации, о твоей доброте, о том, что ты веришь в человечество и не причинишь боль ни одной из своих судеб, – прошептала Инес.

– Я не совсем понимаю.

– Делаю ставку, что судьба, которую ты сломал, даже близко не сравнится с половиной судеб, представленных в этой номинации. Но ты, мой дорогой, и сам это знаешь. Ты же не хотел побеждать в этом году?

Архитектор промолчал: Инес действительно слишком хорошо его знала.

– Можешь не отвечать. И можешь игнорировать тот факт, что каждый второй в этом зале ненавидит тебя или остерегается. После реформы эмоций мы мало чем отличаемся от людей, мы терпеть не можем конкуренцию.

Инес откинулась на спинку стула, продолжая пристально смотреть на Архитектора. Архитектор же, обладая одним из самых блестящих умов, никак не мог понять, к чему Инес начала этот разговор.

– Ах, – вздохнула Инес и вновь наклонилась поближе к Архитектору, – ты так и не понял, что твоя репутация честного архитектора, все твои принципы и любовь к человечеству были уничтожены на этой сцене несколько минут назад. Победитель в номинации «Сломанные судьбы» не может быть яростным защитником человечества.

Инес взяла со стола бокал с вином, недопитым предыдущим соседом Архитектора по столу, сделала глоток, утончённо встала и направилась к выходу из зала.

Архитектор перевёл взгляд с её уходящей фигуры на знакомые лица за соседним столом, которые то и дело поглядывали в его сторону и перешёптывались, повернул голову в другую сторону, где другие лица ещё более нескромно поглядывали на него. Слова Инес стали для него откровением, определённого рода «эврикой», которая сделала окружающую картинку более чёткой и понятной. Архитектор опустил голову на коробку, где прикованный к постели Лев Анатольевич смотрел в потолок совершенно пустыми красными глазами.

В груди у Архитектора болело так, словно в ней просыпается вулкан, выжигая всё вокруг и сотрясая землю. Эта боль была не от осознания окружающей действительности, а от понимания, что самое человечное, что он может сделать, – это выключить тумблер в маленькой коробочке. Он аккуратно сунул коробку в чемодан, скрепя сердце отодвинул защитную панель, просунул руку внутрь механизма, нащупал крышку, под которой находился маленький тумблер, и с полной уверенностью и ожиданием облегчения перещёлкнул крохотную железную ручку. Где-то внутри коробки погас маленький красный экран, скрытый от посторонних глаз, где-то посреди маленького города, оправляющегося после войны, у Льва Анатольевича наконец-то остановилось сердце.

ГЛАВА 2. СОВЕРШАЯ РЕВОЛЮЦИЮ

Здание Бюро архитекторов медленно отдалялось, оставаясь позади Архитектора: он брёл по аллее, сгорбившись так, словно его чемоданчик стал в разы тяжелее. Его шарф свисал до земли, цепляя листья и грязь, пиджак был застёгнут не на те пуговицы, а волосы взъерошены, словно он только что проснулся. Но, что важнее всего, его лицо стало другим: взгляд устремился под ноги, уголки рта расплылись и устремились вниз, подтягивая за собой щёки. Как удивительно может постареть лицо за считаные секунды: Архитектор часто наблюдал, как меняются лица людей после значимых событий, какой отпечаток может наложить на лице одно маленькое несчастье и каким молодым может быть отражение в зеркале у счастливых людей. Возможно, если бы он наблюдал со стороны за собой, он бы удивился тем невероятным переменам в его лице.

– Ты всегда совершал эту ошибку и всегда за неё платил, – знакомый женский голос послышался сзади.

Архитектор чуть обернулся через плечо и увидел Инес, шедшую быстрым, но элегантным шагом. У Архитектора совершенно не было сил вести этот диалог с Инес, а потому ему хотелось верить, что она здесь по стечению обстоятельств.

– Ого, какие мы расстроенные, – игриво произнесла Инес, поравнявшись с Архитектором и заглянув в его лицо. – Ни за что не поверю, что тебя могла расстроить мысль о том, что твои коллеги перестанут считать тебя «идеальным».

Архитектор продолжал идти молча и по возможности не смотреть на Инес.

– Думаю, что встреча со мной также не могла так сильно испортить тебе настроение. Обычно после наших встреч это я ухожу в расстроенных чувствах, а не ты.

Архитектор ускорил шаг в надежде оторваться от этого навязчивого разговора.

– Тебя расстраивает только одна вещь – судьбы твоих подопечных, а это значит, что что-то случилось с одной из судеб. Так как во время всего конкурса у тебя был доступ только к судьбе того доктора, значит, что-то случилось с ним.

Архитектор остановился. Знаете это ощущение, когда в голову приходит мысль, которая способна согнать туман и сделать картинку в голове чёткой и понятной, которая пробивается в реальности и спокойным бездушным голосом в голове приводит факты того, что то, что случилось – это есть неизбежная и бесповоротная реальность? Именно этот момент настиг Архитектора посреди аллеи. Он посмотрел в удивлённое лицо Инес, окинул аллею взглядом и стремительно двинулся вперёд.

– Возможно, если ты скажешь мне хоть слово, я пойму, что происходит, – начала закипать Инес. – Ты всегда так делаешь. Наш добрый хороший Архитектор, который на самом деле только и умеет делать больно.

Инес бежала за ним, словно обиженный ребёнок, кидающийся оскорблениями вместо камней. Но будь у неё в руках парочка увесистых булыжников, думаю, что и они пошли бы в дело.

Архитектор неожиданно свернул с прямой и направился к мусорным бакам. Рядом с ними стояла металлическая будка с маленькой зелёной надписью: «Утилизация контейнеров судеб». Архитектор поставил свой чемоданчик рядом с будкой, достал из него контейнер с потухшим экраном и поставил внутрь металлической будки. Прозвучал сигнал, и механический голос произнёс: «Не убирайте контейнер. Идёт проверка. Не убирайте контейнер. Идёт проверка».

Архитектор обернулся на Инес. Она казалась такой же разбитой, как и он сам. На знакомом ему лице он отчётливо читал сожаление и понимание. В этот момент ему больше всего хотелось, чтобы она обняла его, а ей хотелось тихо прошептать ему на ухо, что всё будет хорошо, но они просто стояли и смотрели друг на друга.

– Проверка завершена. Судьба может быть утилизирована, – прозвучало из будки. – Проверьте ваши данные и введите код для подтверждения операции утилизации.

Архитектор быстро ввёл код на квадратной железной панели, защёлкнул свой чемоданчик и направился в сторону Инес быстрым шагом.

– Мне очень жаль… – начала Инес.

– Да, конечно, – Архитектор прервал слова Инес, но тут же осознав жестокость сказанного им, продолжил: – Если нужно, приходи завтра утром, а сейчас мне пора, – закончил он и направился широкими шагами в сторону своей маленькой мастерской.

Если бы Инес упустила шанс встретиться с Архитектором, это была бы не Инес. Нет, она вовсе не была одной из тех безумно влюблённых женщин, что, отбросив уважение, таскаются за предметом своего обожания. Её своенравие в комбинации с безумной любовью рождали в ней нечто уникальное, и, поверьте мне, если бы она могла управлять судьбами людей так же виртуозно и тонко, как управляла своей, сам бы Архитектор не годился ей даже в подмётки.

С самого утра Инес готовилась к этой встрече: чёрное атласное платье, пусть и открывающее спину, но весьма выдержанное и до безумия сексуальное, всё та же укладка волной, аккуратно забранная невидимками сзади, вишнёвая помада, в меру вызывающая и в меру сдержанная, тёмные чулки с тонкой линией сзади и вельветовые туфли.