Бытовая эсхатология для гнау

Глава 4. Рождение и смерть

Смерть – один из шагов в нашем непрерывном развитии.

Когда-то таким шагом было и наше рождение, с той разницей, что рождение —

смерть для одной формы бытия, а смерть – рождение в другую форму бытия.

Смерть – счастье для умирающего человека, ведь умирая, перестаешь быть смертным.

Теодор Паркер

Раз уж мы поговорили о жизни, поговорим и о смерти, хотя на самом деле правильное сопоставление – не «жизнь» и «смерть», а «рождение» и «смерть», потому что жизнь – это процесс, состояние, а рождение и смерть – события.

Есть такой летний праздник феррагосто, очень красочно проходящий в Италии в середине августа. Связан он с днем, который в католичестве называется Взятием на небо Девы Марии, а в православии – Успением Богоматери. Но в чем его смысл и почему он по-разному называется в разных конфессиях? И кстати, почему это вообще праздник?

Слово «успение» означает по-простому «смерть» – отсюда «усопший». Идея празднования смерти, да еще с карнавалами, танцами и скачками вызывает у людей, не знакомых с христианским вероучением, некоторое изумление. И дело не только в том, что смерть в христианстве воспринимается не как конец, а как начало жизни, но теперь уже вечной – в этом смысле празднование Воскресения Христова. Однако успение Богоматери имеет и другой смысл. В Новом Завете о смерти Девы Марии не упоминается и первые века христианства – вплоть до IV—VI вв., – ее день никак не отмечался. Существует только цикл сочинений Transitus Mariae, но он считается апокрифическим, т. е. хотя и написанным на библейские темы, но не вошедшим в принятый Церковью канон. Согласно его сведениям, Богоматерь умерла естественной смертью и была похоронена в Гефсимании, но, когда ее могилу вскрыли, в ней обнаружили только букет свежих роз.

В Ветхом Завете тоже есть аналогичный сюжет – о Моисее, который умер, но его могила и останки не обнаружены. И обоснованием его телесного взятия на небо служит сюжет Преображения Господня, в котором являются Илия, описание взятия которого на небо есть в Ветхом Завете, и Моисей. Сюжет о Деве Марии очень похож. И с одной стороны, это может служить подтверждением мнения о ее телесном вознесении, а с другой – пониматься как чисто литературное подражание. Так, собственно, и развивалось богословское представление о судьбе Богоматери – православие решило не утверждать ничего конкретного на этот счет и празднует Успение. Католичество же, после долгих дебатов, заняло другую позицию. Хотя споры были очень активными и даже ожесточенными – вплоть до того, что поставили Католическую Церковь перед угрозой раскола. Чтобы избежать его, папа римский Пий XII особым декретом, используя свое право на безошибочное суждение, ввел догмат о телесном вознесении Богоматери. Кстати, строго говоря, это был единственный случай использования догмата о безошибочности папы, который часто ставят в вину католикам.

И все же почему Церковь празднует – именно празднует, на Западе весело и красочно, – день смерти? Казалось бы, плакать надо – Мать нашего Бога умерла. И тем не менее успение Богоматери – радостное событие, в котором воплотилась надежда человека – практически, любого человека, как верующего, так и атеиста – надежда на вечную жизнь, на то, что смерть – это не конец. Конечно, можно сказать, что Воскресение Христово – истинный знак нашей надежды. Но Иисус все-таки Бог, и то, что возможно Ему, вполне может оказаться недостижимым для нас, людей. И в этом все дело: Дева Мария – одна из нас, простая девушка из в общем-то обычной семьи. И ее воскресение – воскресение человека, а не Бога. И значит, у нас тоже есть шанс.

Но что такое рождение и смерть? Приведем для начала словарные определения:

Рождение – разрешение от бремени; появление

Антонимы – частичн.: смерть; исчезновение

Смерть – необратимое прекращение жизнедеятельности организма; полное прекращение деятельности или существования

Синонимы – кончина, – конец

Антонимы – жизнь; – рождение; – воскрешение; – расцвет (https://ridero.ru/link/_f97j_TWfjZTTuvg1uHwS)

Тут можно заметить некоторую ассиметричность понятий: если рождение предполагается не как начало, а как появление, то смерть предполагается как конец, а не как исчезновение. Но это, скорее всего, связано с нашим повседневным опытом: рождению предшествует беременность (даже в переносном смысле – по опыту знаю, что рождению книги предшествует период беременности ею) и поэтому его трудно воспринимать как начало, а после смерти остается труп, поэтому ее трудно воспринимать как исчезновение. Однако это лишь видимое противоречие.

Наученная горьким опытом найти определения жизни в естественнонаучном круге понятий, я уже с опаской приступила к новым поискам, но на этот раз все оказалось проще: про рождение вообще почти ничего нет, а Смерть – прекращение, полная остановка биологических и физиологических процессов организма.

При этом разделяют несколько видов смерти: клиническая, биологическая и окончательная… А еще есть смерть мозга…

Согласно приказу Министерства здравоохранения России, следующие признаки указывают на смерть мозга:

Но мы сами на опыте знаем, что смерть – это когда человек, или животное, или растение было, а потом его больше нет. Тело есть, какие-то клетки еще наверняка живы, но его нет… А чего именно нет?

Лев Толстой отмечал:

«Понятие жизни представляется сначала человеку самым простым и ясным. Прежде всего человеку кажется, что жизнь в нем, в его теле. Я живу в теле, стало быть жизнь в моем теле. Но как только человек начнет искать эту жизнь в известном теле, так сейчас и являются затруднения. Ее нет в ногтях и волосах, но и нет в ноге, в руке… нет и в крови, нет и в сердце, нет и в мозгу. А есть везде и нигде нет. И оказывается, что по месту жительства найти ее нельзя. Тогда человек ищет ее во времени, и тоже сначала кажется очень просто… Но опять, как станешь искать ее во времени, так сейчас видишь, что и тут дело не просто. … Искать, оказывается, если уже искать ее, то не в пространстве, не во времени, не как следствие и причину, а как что-то такое, что я в себе знаю совсем независимо от пространства, времени и причины».

Ошибка анимизма, выявленная Декартом,

«состоит в том, что, из того, что все мертвые тела теряют тепло и способность к движению, сделали вывод, что прекратило эти движения и тепло именно отсутствие души. Таким образом, считалось, что естественная теплота и движения нашего тела зависят от души, тогда как мы, наоборот, должны утверждать, что душа становится отсутствующей, лишь когда тело умирает, и что именно поэтому прекращается теплота и перестают функционировать органы, обеспечивающие движение тела. Чтобы избежать этой ошибки, допустим, что смерть приходит не по вине души, но лишь потому, что перестают функционировать некоторые главные части тела».

В самом процессе онтогенеза заложены уже признаки старения, что выражено коротко в известной формуле Энгельса: «Жить значит умирать». Были попытки объяснить смерть как результат необратимого распада какого-то одного сложного и очень лабильного вещества. Леб, например, думал, что живое тело имеет какой-то изначальный запас этого вещества и к смерти приводит израсходование его.

Приведу характерный пример рассуждения: «В действительности причины старения и смерти заложены в самой основе процесса жизни как постоянного самообновления. При зародышевом развитии чередуются периоды интенсивного роста и интенсивной дифференцировки. Высокодифференцированные клетки нервной системы, как правило, утрачивают способность размножаться, и число их в мозгу новорожденных не меньше, чем в мозгу взрослого человека. Отсутствие размножения, т. е. обновления, приводит к накоплению продуктов обмена в клетках, к неблагоприятным соотношениям между массой клетки и ее поверхностью и т. д. В соответствии с этим ухудшаются условия питания высокодифференцированных клеток. Непрерывная жизнедеятельность этих клеток связана с образованием продуктов обмена, часть которых трудно растворима или нерастворима и откладывается в клетках как балласт. Утрата способности к делению закрывает для таких важнейших для организма в целом клеток, как нервные, путь к обновлению. Дифференцировка клеток и утрата ими способности к делению могут рассматриваться как важнейшие причины старения». Наверное, тут все правильно, только вот вопрос: а почему клетки перестают размножаться? Делились-делились, а потом вдруг расхотели?..

Попробуем продолжить наши поиски в философии. Она также не интересуется рождением, а ситуация со смертью несколько странная.

В XIX веке француз Танглю определял смерть как общее свойство всех живых. М. Ф. К. Биша говорил, что жизнь – это совокупность явлений, противящихся смерти.

Но большинство философов сосредоточены на проблеме страха смерти, а не на самом феномене, но поскольку не это нас интересует, приведем только несколько примеров. Вахтангов некогда учил акторов играть не «образ», а «отношение к образу». Так и философы разделяются на тех, кто исследует «образ бытия» (Платон, Гегель, Хайдеггер), и тех, кто исследует «отношение к образу бытия» (Шопенгауэр, Авенариус, Мах, Ницше, Сартр, Маркузе).

Эпикур боролся со страхом смерти такими рассуждениями: «Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения… Все хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения. Поэтому правильное знание того, что смерть не имеет к нам никакого отношения, делает смертность жизни усладительной, – не потому, чтобы оно прибавляло к ней безграничное количество времени, но потому, что отнимает жажду бессмертия… Таким образом, самое страшное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения, так как когда мы существуем, смерть еще не присутствует, а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем. Таким образом, смерть не имеет отношения ни к живущим, ни к умершим, так как для одних она не существует, а другие уже не существуют».

Артур Шопенгауэр полагал, что мир, основанный на стихийной, неведомо откуда взявшейся «воле к жизни», не достоин самого себя, ибо раздроблен на множество «маленьких воль», каждая из которых претендует на самообожествление. Так не честнее ли признаться в абсурде «войны всех против всех», в том, что наш мир – не наилучший, а наихудший из возможных?

«…Хотел того Шопенгауэр или не хотел, но фактическим, реальным и – главное – действенным результатом, увенчавшим его философскую систему, оказалась специфическая формулировка проблемы смерти. Им была сформулирована проблема „истинности“ смерти, „подлинности“ небытия, понятого как небытие вечно живущей Воли, – эта проблема сменила вопрос об истинной жизни, который был дискредитирован тем, что сама жизнь была объявлена предельным воплощением всякой неистинности».

Фридрих Ницше мысли о смерти сжал в своих книгах, как пружину. Смерть для него – катализатор действия, побуждающий человека напрягать все жизненные силы. «Мысль о смерти, – фиксирует Ницше свое состояние в сочинении «Веселая Наука». —

Мне доставляет меланхолическое счастье жить в этом лабиринте улочек, потребностей, голосов; сколько наслаждения, нетерпения, ненасытности, сколько жаждущей жизни и опьянения жизнью обнаруживается здесь с каждым мгновением! И, однако, скоро настанет такой покой для всех этих шумящих, живущих, жаждущих жизни! Взгляните, как стоит за каждым его тень, его темный спутник …И все, все думают, что все, случившееся до сих пор, было ничем либо мало чем и что близкое будущее есть все: и отсюда эта спешка, этот крик, это самооглушение и самонадувательство! Каждой хочет быть первым в этом будущем, – и все же только смерть и гробовая тишина есть общее для всех и единственно достоверное в нем! Как странно, что эта единственная достоверность и общность не имеет почти никакой власти над людьми и что они наиболее далеки от того, чтобы чувствовать себя братьями во смерти!»

Стоики говорили, что смерть – самое важное событие жизни и научиться хорошо жить – это значит научиться хорошо умирать. И вот эта мысль, этот подход, который, на самом деле, является для нас самым интересным, пронизывает все произведения Хайдеггера. Недаром Хайдеггер считал смерть куда более важным явлением, чем жизнь, ибо она, смерть, и делает жизнь жизнью, персонифицирует ее. Наше бытие, по Хайдеггеру, – это есть «бытие-к-смерти».

Я очень люблю Хайдеггера, но прямое цитирование его произведений кажется мне бессмысленным и очень сложным. Дело в том, что он изобрел собственные термины, собственные слова для описания, выражения невыразимого. Любой, кто сталкивался в своей жизни с прозрением, знает это мучительное трагическое состояние: невозможность корректно его изложить из-за отсутствия в языке необходимых слов: «Бог сидит на троне» – во-первых, не сидит, у него попы нет, во-вторых, не на троне – по той же причине… А как описать, что Он делает?.. Поверьте, эта скудость человеческого языка иногда доводит до отчаянья!

Хайдеггер подошел к этой проблеме коренным образом – он просто изобрел свои слова. Но нам, читателям, приходится трудиться в поте своих ума и души, чтобы понять его… Поэтому я не берусь излагать философию Хайдеггера, я просто поделюсь своими размышлениями над ней. Но в этой главе – только некоторыми из них, о других – позже.

Для характеристики человеческого бытия Хайдеггер использует термин «das Dasein». В немецком языке глагол sein означает «быть», «существовать», a «dasein» – «присутствовать», «быть налицо». Входящая во второе слово часть «da» имеет значение «там», «тогда», «вот», и потому при помощи нее указывается, что речь идет не о «бытии вообще», а о «бытии вот тут сейчас присутствующем». К этому хайдеггеровскому понятию очень трудно подобрать эквивалентное русское слово, поэтому переводчики предлагали разные варианты: «вот-бытие», «наличное бытие», «существование», «бытие-сознание», «присутствие». Мы будем обозначать понятие «Dasein» словом «пребывание». В русском языке несовершенная форма глагола «бывать» выражает неокончательность, временность, нецелостность существования того, о ком идет речь («иногда он бывал на наших заседаниях» – а иногда и не бывал, зачастую подразумевается, что чаще всего не бывал). Именно эти особенности существования человека хотел зафиксировать Хайдеггер в слове «Dasein».

Бытие и пребывание принципиально различны. Пребывание заброшено в уже существующий мир, что означает его временной характер, в отличие от бытия, начало и конец которого нам неизвестны, да и в целом непознаваемы (о чем поговорим позже). Бытие безразлично к моему пребыванию в нем, пребывание же – активный элемент бытия.

Пребывать в мире, быть живым – значит существовать к смерти. Человек способен осознавать свою смертность и тем самым – временный характер своего пребывания в этом мире, истину своего бытия. Когда человек «забывает» эту истину, его существование, как полагает Хайдеггер, не является подлинным. Оно становится подобным существованию вещей или живых существ, не сознающих того, что они есть, что они принадлежат бытию.

Что же такое смерть? Хайдеггер характеризует понятие смерти так:

«Смерть как конец пребывания есть наиболее свойственная, безотносительная, несомненная и как таковая неопределенная возможность пребывания. Смерть есть конец пребывания в бытии данного существующего к своему концу».

Тут нас как-то смущает слово «возможность», мы, как правило, понимаем возможность как не-необходимость, не-обязательность. Но у Хайдеггера несколько иное отношение, чисто гносеологическое. Да и опять-таки перевод хромает: здесь говорится о том, что смерть возможна с самого момента рождения, то есть начала пребывания – всегда, в любой момент, в любой ситуации, и именно в том, что мы не знаем, ни когда, ни где, ни как она наступит, и есть ее неопределенность и неопределимость.

Люди, зная о несомненности смерти, тем не менее не убеждены в ней. Несомненность смерти является лишь эмпирической