Сокровища Креста

Вику устроили на втором этаже, в уютной угловой комнатке. Она уже немного освоилась в доме. Приняла душ – ванная у Захара была устроена ничуть не хуже, чем в городе. И переодевшись, высунула свою влажную, золотистую кудрявую голову в окно. Телефон, как не странно, ловил и Вика набрала маму. Доложила о благополучном прибытии, рассказала в красках, как её встретили, отчиталась о бабушке и родне. Сказала, что ей здесь очень нравится и отключилась. За окном было чудесно. Воздух был прозрачен и не порочен выхлопными газами и мазутом, густо, упоительно пахло зелёной листвой, яблоками, свежими огурчиками и ещё чем-то, одновременно тёплым и свежим. Вика так и не смогла уловить чем. Запах был так вкусен, что Вика с жадностью вдохнула полную грудь, и усталость от дороги улетучилась полностью. Солнце уже укатилось за лес, который словно подсветили розоватым светом, но до темноты было ещё далеко. И Вика с интересом стала разглядывать из окошка окрестности. Со второго этажа ей хорошо были видны несколько соседних дворов. Эти дома не были такими роскошными, как дом деда Захара, но везде чувствовался достаток – садики и огороды были ухожены, зелень весело топорщилась на грядках, деревья стояли аккуратными рядами с побеленными ножками. Кое-где копошились хозяйки, лениво тявкали собаки, а из, проехавшей по улице, подержанной иномарки надрывно звучал неубиваемый «Ласковый май» со своими белыми розами – деревня больше напоминала хороший, зажиточный дачный посёлок. На крыше одного из домов Вика разглядела спутниковую тарелку и тихо рассмеялась. Да, прогресс неумолим! Однако! Продвинутые балуевцы! Странно, но она совсем не думала о завтрашнем дне, настроение было лёгкое и захотелось выйти на эту милую проселочную улочку, пройтись, осмотреться. Волосы уже высохли, она быстро взъерошила их руками, помотала головой. Ей очень нравилась её новая стрижка, не очень длинная, но и не короткая. Новая девочка, к которой Вика, совсем случайно попала в салоне, пообещала ей, что с этой стрижкой совсем не надо будет возиться, и что именно такая длина ей очень к лицу. Не обманула! Вика полюбовалась на себя в большое зеркало старенького трюмо, натянула лёгкий цветной сарафанчик, натянула свои любимые кеды и спустилась в низ. На первом этаже никого не было и она вышла во двор. Жигули так и стояли перед крыльцом, Сашка бегал вокруг них с тряпкой, любовно натирал бока машины, отойдя в сторону, оглядывал дело рук своих, и снова тёр глянцевые дверцы. Кекс активно принимал участие в помывке железного коня, путался у Сашки под ногами, поднимаясь на задних коротких ножках. Он первый заметил Вику на крыльце и бросился к ней, закрутился, тявкая около. Сашка тоже оторвался от своего важного дела.

– Ты чего не отдыхаешь? Мы думали – ты спишь! К ужину хотели будить, через часик, другой. Кекс не сбей с ног гостью!

– Да, что то не хочется спать! А ты сильно занят? А то, может, покажешь мне деревню? – Вика присела на корточки и поглаживала Кекса по блестящей шёрстке. Тот повизгивал от удовольствия.

– Ничего не имею против вечернего променада! Только давай Кекса я к Захару уведу в огород, а то он нам шагу не даст сделать! Между ногами будет путаться! А ты ему понравилась! – Сашка легко поднял пёсика под брюшко, и понёс за дом.

Вика ждала его, и поражалась своим ощущениям. Ей казалось, что она здесь бывала множество раз, а родственников знала очень давно. Так легко с малознакомыми людьми ей никогда не было. Вернулся Сашка, вытирая руки на ходу. Они дружно вышли за калитку и пошли по улице. По обочинам росли большие деревья, кое-где ветви их крон смыкались, образовывая красивые зелёные арки. Вика завороженно смотрела вверх. Сквозь листву пробивались проблески заходящего солнца. Такого в большом городе не увидишь! За этой буйной растительностью дома казались призрачными и немного волшебными.

– Саш, расскажи мне о Василии! Почему его зовут куркулём? То есть звали? Да и вообще, каким он был?

– Это ж откуда у тебя такие познания? А знаю! Наши тётки в автобусе перемывали кости, да? И что же за семь часов они ещё не всё рассказали? – хохотнул Сашка и уже серьёзно продолжил.

– В восьмидесятые, девяностые в этой деревне не было так прекрасно. Всё мужеское население сидело без работы и убивало время дегустацией пива и других, сама понимаешь, горячительных напитков. А наш Василий не пил совсем, хватался за любую работу, и всё тащил в дом. И если удавалось что-то прихватить с работы, тащил туда же. Рукастый очень был, но нелюдимый, молчун, очень любил мастерить, почти всегда в одиночестве. Бывало даже с матерью дня два мог словом не перекинуться. Она то, как все матери, хотела его женить, о внучках мечтала! Василий был ладным, симпатичным, непьющим. А это ж в деревне самое ценное в мужике! Много деревенских молодок пытались его заарканить, но ни одна Василия не привлекла!

– Ты так интересно говоришь! Молодки! – Вика улыбаясь, легко ткнула Сашку в плечо.

– Дык, где живу то! – сказал Сашка дурашливо, явно изображая старого деда. – Я ж со слов деда, да Агафьи рассказываю, вот и набрался! А ты слушай! Привыкай к местному диалекту! – сказал он очень важным, назидательным тоном, подняв вверх указательный палец.

– Так вот, сначала жили втроём, потом Агафья похоронила мужа, отца Василия, и остались они вдвоём. Сын стал перестраивать дом, затеял капитальный ремонт. Завтра посмотришь, какая у них красота! Естественно, деревенские называли его куркулём! Всех, которые с ними не пили, для них были, как минимум, ненормальными. Ну а потом, вернулся в деревню наш Захар. Он работал механиком на речных судах. Да, да! Он почти настоящий пират! Приехал один, с женой он развёлся, дети уже были большие. Квартиру в городе оставил жене, а здесь был только старенький домишко, оставшийся от матери. И в Балуево появился ещё один непьющий мужик! Захар потихоньку обустраивался, стал рыбачить, охотиться, нашёл какую-то работёнку в районе неподалёку. А Василий, на правах родственника, стал ему помогать дом перестраивать и делал это с размахом. Ты бы видела из чего они подняли этот дом! Вдвоём, понимаешь! Вот какой был Василий! В деревне все и всё на виду! Его по старой привычке наши кумушки куркулём называли, но уже без какой-то задней мысли. А к Захару на охоту, да на рыбалку сначала прилепилось двое пацанов, им до смерти вечно пьяные отцы надоели. Потом за ними подтянулись другие мальчишки, которым тоже хотелось рыбачить со взрослым, трезвым мужиком. Ну и Захару с ними нравилось возиться, а мамаши были спокойны, что плохому не научит. А Василий помогал Захару – учил ребят мастерить всякие интересные штуки. Короче – парни выросли не алкоголиками. Ты знаешь, если подумать, то Захар с Василием очень много сделали для того, чтобы деревня стала такой, какой ты её видишь теперь. – Сашка остановился.

Они уже прошли по другой улице и вышли на окраину посёлка. В двухстах метрах впереди уже начинался лес. Сейчас уже спустились сумерки и Сашка с Викой потихоньку пошли назад к дому Захара.

– А что за история с церковью? – продолжила Вика разговор.

– А в последнее время Василий очень часто туда ходил. Как Агафья говорит, всё записи своего деда пересматривал. Но он же молчун, никому ничего не говорил, даже Захару. Мальчишки рассказывали Захару какие то страшилки, но Захар сплетни остановил, сказал, что Василий подумывает о восстановлении храма, вот и смотрит, значит, с чего начинать. А как уж там было на самом деле, вряд ли мы теперь узнаем. Но, я думаю, Агафья знает гораздо больше. Завтра увидишь церковь своими глазами, и старое кладбище тоже – они там за лесом – Сашка махнул рукой назад и насмешливо глянул на, вдруг съёжившуюся, Вику. – Не боись! Прорвёмся!

Тем временем деревня погрузилась во мрак. Только свет от фонарей красиво подсвечивал тёмные арки деревьев.

Глава 8

В девятом классе в размеренную рутину жизни Коли Трусова вошло неприятное, незнакомое чувство – зависть, разъедающая изнутри, тёмная, пугающая. В их простую школу пришёл учиться Пашка Колесов, сынок «непростых» родителей. Старшего Колесова перевели в их городок на хорошую должность в мэрию, из самой Москвы. Сына выдернули из престижных, московских пенат специально – уж очень нужна была золотая медаль для поступления в какой-то крутой вуз. Пашка, конечно, был способным парнем, но до московской медали не дотягивал, а может связей отца оказалось недостаточно. Парнишка молниеносно стал любимчиком всех учителей, да и ребята приняли его легко, без притирок. Коле казалось, что всё даётся Пашке очень легко, играючи, без каких-либо напрягов и проблем. Одевался этот везунчик щёгольски, форсил в супермодных джинсах, шикарных пиджачках, явно произведённых не в России. И, главное, он обладал каким-то магнетическим обаянием – стоило ему глянуть на кого-нибудь своими большими, серыми глазищами, и всё, человек сразу начинал улыбаться. Одноклассницы, все как одна, млели в его присутствии, юбки становились с каждым днём всё короче и короче. Пашка же со всеми общался достаточно ровно и близко ни с кем не сходился, но при этом отшельником, как Коля не слыл. Вокруг него всегда крутились несколько пацанов, что то вроде свиты. Месяца не прошло, а парень настолько освоился, что стал подкидывать мальчишками всякие клички. Колю он называл Монашкой, намекая на его походы в церковь, на чёрный цвет его одежды и на длинный, тонкий хвостик волос. Делал он это с таким пренебрежительным выражением лица, что Колю передёргивало. Он уже давно свыкся с положением изгоя в классе, пацаны были все из очень простых семей, интеллектом не страдали, и Коля считал для себя зазорным опускаться до серьёзных переживаний по поводу их детских, недалёких подколов. А вот Пашка делал это очень тонко и мог изобразить такой уничижительный взгляд, что у Коли начинали пылать уши. Обидчик это быстро замечал и осыпал его противными шуточками. Школу Коля терпел, так как понимал, что без хорошего аттестата ему трудно будет двигаться к своей мечте, но теперь, собираясь туда, каждое утро ощущал, как сосёт под ложечкой. Коля снова боялся. Боялся Пашку, хотя тот и не думал распускать руки. Больше всего его страшили ненависть и зависть, которые грызли его и днём и ночью. И умом, и душой Коля понимал, что это большой грех, но как не пытался замолить, отогнать от себя злые, горячие мысли – ничего не выходило. Как только замечал гордо вскинутую с модной, короткой стрижкой, голову Пашки, горло сразу перехватывал душный спазм, а лицо начинало пылать огнём. Он даже к отцу Алексию стал реже ходить, не знал, как в глаза тому посмотреть. Священник сразу заметил, что с парнем творится что-то неладное, но с вопросами не приставал, знал – переполнится чаша терпения, и Коля, как всегда это бывало, поделится с ним своими проблемами.

Так и случилось. Однажды парнишка пришёл задолго до вечерней службы и с ходу, как в воду прыгнул, начал:

– Батюшка, выслушайте меня! Я совсем извёлся! Меня гложет ненависть к одному человеку, я хочу ему зла, хочу, чтобы он пропал совсем куда-нибудь, и я его больше никогда не видел!

Отец Алексий сидел рядом, спокойно смотрел на мечущегося парня.

– Он сильно тебя обидел, сынок? – Коля отрицательно замотал головой.

– Да нет! Вроде, как все, но вижу его холёное лицо, и скручивает всего от злости!

– Грех гордыни – страшный грех, сынок! Нас всех Бог создал такими, какие есть! Ты вот такой, а обидчик твой другой. Все люди разные. Надо тебе это просто принять, ты только себе хуже делаешь, что так переживаешь! Он же, скорее всего, даже не думает о тебе! У него есть какие-то свои проблемы, просто ты о них не знаешь! Помни, у каждого из нас свой крест! Мы с тобой говорили об этом. – Отец Алексий по отечески положил руку на плечо парню.

– Да, я всё это умом понимаю! Это как-то само собой получается, бесконтрольно вовсе! Это меня и пугает! Я уже по ночам не сплю – думаю, молюсь. Что мне делать, батюшка? – Коля смотрел на своего учителя умоляющими глазами.

– Тебе это просто надо пережить! Пережить и вынести из этого свой урок! Зачем то этот человек появился на твоём пути, но пока ты этого знать не можешь! Но ты поймёшь это позже, обязательно!

Коля удручённо кивал на слова батюшки, слушал уверенный голос, и отчётливо понимал – спасения от Пашки Колесова нет! Может и правда, пережить этого гада, как бедствие, и всё пройдёт? Посмотреть, к чему всё это приведёт! Ведь выжил же я, когда меня дубасили каждый день! Если бы я тогда не бегал от пацанов, не встретил бы батюшку! Надо потерпеть, уж что, что, а это я умею делать! И посмотреть к чему это приведёт! Обдумывая свой разговор с наставником, Коля медленно возвращался домой, кутаясь в холодную, чёрную, китайскую куртёшку. Ноябрь только начался, а осень уже начала потихоньку сдаваться под натиском зимы. Холодный, зябкий ветер гонял лёгкие, уже сухие, жёлтые листья, окончательно оголяя засыпающие деревья. Выговорившись, Коле сразу стало полегче. Уже в своём дворе, он поднял голову, и увидев в своих окнах свет и вообще воспрял духом. Мама вернулась сегодня пораньше! Он будет не один, и, скорее всего, поест чего-нибудь вкусного и горячего.

Уже ночью, лёжа в постели, обдумал ещё раз разговор с батюшкой. Ну, конечно, надо постараться не обращать на этого Пашку внимания! Показать, что мне всё равно и он отстанет! Надо перестать дёргаться и заниматься учёбой, а то я так ни в одну семинарию не попаду! С этими мыслями Коля заснул.

Месяц мальчик игнорировал подколы и приставания одноклассников, подначиваемых его врагом, не поворачивался в их сторону, всем своим видом показывая, что их просто не существует для него. Слава богу, разборки на школьном дворе его обидчики уже переросли. Но Пашка, заметив что к его жертве начал пропадать интерес собственной свиты, начал серьёзно и зло унижать тихого Колю. И однажды, заметив очередную штопку на его старом свитере, Пашка злорадно высказался:

– Монашечка наша, бедненькая, ты бы сразу рясу на себя надела и старьё своё прикрыла бы!

Кто-то из ребят неуверенно хохотнул и замолчал. Почти у всех родители были простыми работягами и одеты были все неважно. Мальчишки даже немного отодвинулись от своего предводителя, и в классе воцарилась неожиданная тишина. И тут Коля сделал совсем несвойственное ему – шагнул к Пашке, поднял на него свои, сузившиеся от ненависти, побелевшие глаза и вперился ими прямо в зрачки своего обидчика. Долгую минуту они стояли молча друг против друга, и вдруг, на глазах у всех произошло странное – весёлый Пашка сначала откачнулся назад, как от удара, а потом резко сломался пополам, схватившись руками за живот и скорчившись от боли.

Поражённая свита стояла и смотрела на своего поверженного вожака, забыв броситься на помощь. А Коля обвёл глазами ребят, как будто предупреждая каждого, и спокойно пошёл к своей парте. Пришедшая на урок, историчка быстро организовала скорую и везунчика отвезли в больницу. Как выяснилось потом, с приступом острого гастрита, но одноклассники поглядывали теперь на Колю с опаской и, на всякий случай, перестали его доставать.

Но больше всех это происшествие поразило самого Колю. Он всё прокручивал и прокручивал ту решающую секунду, вспоминал свои ощущения, и всё больше убеждался, что всё дело было в его взгляде. В тот момент, когда он уставился в Пашкины глаза, он сосредоточил в нём всю ненависть и злость, на которую только был способен. Только он заметил, как метнулись в сторону зрачки его противника и дёрнулась назад его голова. В тот момент он почувствовал первый раз в жизни огромную уверенность в себе, в своих силах и ….. бешеное злорадство над болью, согнувшегося перед ним, гордого Пашки.

С отцом Алексием Коля это происшествие обсуждать не стал, знал, чувствовал, что одобрения не получит. Да и боялся, что тот в нём разочаруется, а ему ещё нужна будет рекомендация батюшки для поступления в семинарию. Перед сном у него уже стало традицией вспоминать и обдумывать снова и снова свою победу. Как тогда сказал мне батюшка? Зачем то он появился на твоём пути и ты поймёшь это потом, позже! Вот для чего! У меня точно есть какая-то странная сила во взгляде, нужно только сконцентрироваться и смотреть точно в зрачки! Где-то глубоко внутри один раз его царапнула мысль, что это могут быть происки дьявола – именно это скорее всего и сказал бы ему отец Алексий, но Коля сразу загнал её глубоко в подсознание. Ему так понравилось это ощущение спокойствия и уверенности в себе, что возвращение старого, забитого, неуверенного в себе Коли, он категорически не принимал.

В то время пол страны зависало перед телевизором, глядя на различных психотерапевтов и экстрасенсов. Кашпировского и Чумака крутили по центральным каналам, люди пересказывали легенды о волшебных излечениях знакомых друзей дальних знакомых. И Коля Трусов начал скурпулёзно изучать различную литературу по этой теме. Сидел в библиотеках, изучая труды настоящих психотерапевтов и жадно вникая в разные методики гипноза. Его это так захватило, что несколько вечеров, вместо посещения церкви, он провёл на вокзале, с азартным интересом наблюдая, как работали обычные цыгане, используя свою нехитрую методику забалтывания намеченной жертвы. Коле тоже хотелось на ком-то практиковаться, и больше всех опять «повезло» Пашке Колесову. Вернувшись в школу после больницы, тот вроде вёл себя как прежде, но даже его свита, которая заметно поредела, заметила, что от Колиных глаз он увёртывался, как мог. Но иногда Пашка терял контроль и всё таки попадал в, преследующие его, ненавидящие глаза и быстро отворачивал от них свою поплывшую голову. Девятый класс он закончил неважно, часто болел, а в десятый класс Пашка уже пошёл в другую школу, которая находилась в другом конце их небольшого городка. Коля теперь мог спокойно закончить школу.

Глава 9

Ранним утром траурная процессия тихо и медленно двигалась по неширокой просёлочной дороге, обвивающей густой лес. Возглавлял колонну батюшка, высокий, с крепкой спиной, с округлым приятным лицом, обрамлённым пышной светлой бородой. Гроб с Василием несли дед Захар, Сашка и еще четверо молодых мужчин, а сразу за ними делала мелкие шажки старая Агафья. Бледная Вика шла рядом, чуть пошатываясь, и изо всех своих последних сил поддерживала старушку под локоть. Она слышала, как Агафья тихо, почти беззвучно шептала молитвы. Следом шли соседи, знакомые – их было не мало – около полусотни человек. Шли все молча. Эту скорбную тишину разрушало оглушающее, утреннее многоголосье птиц. Процессия выгнулась на повороте и стала медленно затягиваться за лес. И сразу открылся потрясающий по своей красоте вид.

С правой стороны колонны лес вытянулся высокими стройными елями. А левее, на небольшом возвышении на них, пустыми глазницами окон, смотрела полуразрушенная церковь. Её высокие, светлые когда-то, стены были изрыты красными кирпичными островками. Большая луковица сохранившегося купола поблёскивала на солнце оставшимися серебристыми бочками. На кресте не осталось верхней перекладинки, но это не мешало величавому виду. Вика тихонько охнула и невольно остановилась, но Агафья легонько погладила её по руке и потянула за собой. Лес, изогнувшись, почти вплотную приблизился к храму, но здесь было больше разнодеревья. Деревья стояли уже не так плотно друг к другу. Присмотревшись, Вика поняла почему – сквозь деревья, на редких полянках она увидела кресты. Какие-то стояли твёрдо, но их было не много, покосившихся было больше. Прямо перед ними было старое кладбище! Вика зажмурила глаза – вот он, мой ночной кошмар! И прямо точь в точь, только вид был сверху, с высоты! Вика замедлила шаг, не открывая глаза, но рука старой Агафьи стала твёрже и заставила её сделать следующий шаг. Траурная колонна медленно приближалась к цели. Вика вдруг почувствовала, как Агафья начала плакать. Плакала она беззвучно, подрагивая всем своим маленьким, сухим телом, а слёзы катились и катились из светлых глаз. Вика забыла о себе, ей так стало жалко бабушку, что приобняв ту за плечи, теперь уже она вела её. Проход к ухоженным могилам был узким, было заметно, что люди с трудом отвоёвывали старое кладбище от прожорливого леса. Свежих могил было немного. За молодыми деревьями угадывались бугры погребальной земли и кое-где лежавшие на земле кресты.

По очень узкой тропинке печальная колонна по одному втянулась на небольшую полянку и Вика сразу увидела свежевыкопанную глубокую яму с высоким холмом чёрной земли рядом. От густого запаха потревоженной земли её сразу замутило и она покачнулась на ослабевших ногах. Она повернулась назад, но весь узкий проход был плотно забит людьми. И она, глубоко вздохнув, двинулась вперёд за Агафьей. Подойдя поближе Вика разглядела, что новое место подготовлено на отдельном большом, мест на семь, участке. Его границы чётко обрисовывала низенькая, но ещё крепкая ограда. Люди стояли вокруг тесно, поставив венки на землю. На участке уже было три добротных памятника в виде крестов. Вика переводила взгляд с одного на другой. Первый крест – Максимов Авдей Захарович 1876—1941, второй, рядом – Максимова Анна Ивановна 1883—1951, третий – Марков Егор Лукьянович 1920—1998. Вика, совсем забыв о своих страхах, распахнутыми глазами разглядывала памятники своих предков, как вдруг Агафья, рванулась вперёд, и осела около третьего креста, заголосила тоненько и страшно: – Егорушка, родненький! Сыночка к тебе принесла. Прости меня грешную, не уберегла! Она, вытянув свои худенькие руки, будто обняла могилку мужа. Вика замерла, а потом слёзы градом потекли из глаз, она попыталась подойти к бабушке, но к ней быстро подскочили две пожилые женщины, подняли старушку под руки и тихо стали её успокаивать. Хотя, как можно успокоить в таком горе. Женщины плакали, многие мужчины изредка поднимали руки к лицу, утирая слёзы. Плачущая, растерянная Вика была крепко стиснута людьми и только поэтому стояла – ног она не чувствовала совсем. Она не слышала ничего вокруг, только видела, как люди по очереди стали бросать горсти земли в свежую могилу и отходить, освобождая место следующим.

Как то незаметно на полянке стало посвободнее, многие тихо отходили от могилы. Один за другим потянулись обратно в деревню. Вика еле плелась вслед за Агафьей, которую немного впереди вели те же две женщины, иногда они оглядывались на девушку, и она старалась держаться бодрее. Чем ближе к деревне, тем свободнее ей дышалось, и на двор большого, добротного дома она уже зашла вместе с Агафьей под руку, заменив одну из соседок.

Поминальные столы были накрыты прямо на широком дворе. Дом смотрелся странно в этой деревне. Он больше был в немецком стиле. Глядя на него, у Вики сразу всплыли иллюстрации из любимых в детстве сказок Андерсена. Да, Василий был большой оригинал! Ещё здесь во дворе было видно, как много любви, души, сил и терпения было вложено в этот дом. Около столов сновали женщины, угощая пришедших людей. Долго никто не сидел, видно было, что Агафья держится из последних сил, принимая соболезнования. Женщины, вставая из за стола, не уходили, а начинали помогать другим всё убирать….Вместе они управились быстро. Агафью, наконец, отвели в её комнату и уложили, как ребёнка. Вика немного постояла около неё, облокотившись на высокую металлическую спинку кровати, и через некоторое время, услышав тихое сопение бабушки, на цыпочках вышла из комнаты и отправилась изучать дом. В большой гостиной было много света и воздуха. Одна из стен комнаты была одним огромным французским окном, большие, с перегородками, стеклянные двери были распахнуты и вели на небольшую террасу. Вику сразу потянуло туда. Здесь около стены стояло добротное садовое кресло, на нём небрежно лежал клетчатый плед. А вокруг был ухоженный милый садик. Она расправила плед на кресле и плюхнулась на него, с наслаждением вытянув ноги. И вдруг, к ней на колени, запрыгнула чёрная, блестящая кошка. Видно было, что животное растерялось, но не уходило с колен. Тихонько обнюхав Вику, кошка хитровато посмотрела ей в глаза. Кошачьи глаза были зеленоватого оттенка, роскошные белые усы воинственно топорщились, щёчки, и манишка были белыми, а лапки, которые начали неуверенно переминаться на Викиных коленях, были «одеты» в белые носочки. Вика осторожно погладила кошку по чёрной, гладкой спинке, и та устроилась поудобнее, свернувшись калачиком. Вокруг было тихо, голову кружила усталость и аромат цветов и из глаз Вики снова хлынули слёзы – так ей жалко стало этот сказочный дом, этот уютный красивый сад, это милое, удобное кресло. Сколько же любви было у Василия к этому дому! И кто теперь будет ухаживать за всей этой сказкой! Я! Я буду заботиться о тебе! Я хочу жить здесь! Мысль, которая пришла вдруг ей в голову, не испугала, слёзы больше не текли из глаз, а её мокрое лицо осветила широкая улыбка.

До вечера Агафья лежала. Вика её проверяла каждый час, через щёлку заглядывая к ней в комнату. Потом бродила по тихому дому, кошка ходила за ней с хозяйским, поистине королевским, видом. Вика нашла для себя уютную комнату на втором этаже. Из мебели здесь стояла узкая железная кровать, изголовье которой было ажурным, с милыми шариками на углах, небольшой стульчик и большой белый комод, с облупившейся местами, краской. На деревянном полу лежал цветной тканый коврик-дорожка. Вика прошла к окну и распахнула створки, впустив в комнату благоухание сада. Вскоре приехал Сашка на своих любимых жигулях и привёз её сумку с вещами, познакомил Вику с кошкой, которую, оказывается, звали Норкой. И до вечера она устраивалась на новом месте, разобрала вещи, устроив их в бездонном комоде, а потом, спустившись вниз, стала искать кухню. А когда нашла, сразу поняла, что это место полностью принадлежит Агафье. Об этом кричали яркие полотенчики, прихваточки, деревянные расписные ложки, красивые разделочные доски…. Но вся техника была качественной, дорогой. Вика заглянула в холодильник, он был забит остатками поминального стола. Основательные здесь хозяйки! Соседки упаковали всё в отдельные баночки и коробочки. На звуки в кухню зашла Норка. Усевшись по центру, как египетская богиня, она пожирала холодильник своими жёлтыми глазами, но ни разу не мявкнула. Вика улыбнулась, вспомнив их Чипку, та, если проголодается, начинала настоящую истерику.

– Что, Норка, кушать захотела, да? Про тебя забыли все? Сейчас посмотрим, что тут у нас есть! – в углу кухни Вика увидела кошачьи тарелочки, быстро помыла, положила еды, и стала наблюдать, как Норка ест, аккуратно, не торопясь. По центру кухни располагался большой круглый стол, накрытый красивой светлой скатертью, в центре стояло большое металлическое блюдо с яблоками, источающими давно забытый аромат. Вика только сейчас поняла, что очень голодна, на поминках она на еду смотреть не могла. Выбрав самое красивое яблоко в вазе, она с хрустом откусила большой кусок. Ей вдруг захотелось чем-то порадовать бабушку. Она быстро провела ревизию кухонных шкафчиков, нашла муку, яйца и даже специи. В холодильнике она видела картофельное пюре в коробочке и молоко. Сделаю ка я картофельные булочки с тмином – Агафье должно понравиться.

Подвязавшись ярким фартучком, на котором был нарисован красивый самовар, Вика шустро принялась за дело. Через два часа по дому стал распространяться волшебный, ни с чем несравнимый, запах выпечки. Пока булочки стояли в духовке, она сбегала в сад и отыскав грядки с хрустящими огурчиками, маленькими душистыми помидорками, со свежей зеленью, собрала настоящий деревенский стол. Душа её пела, она чувствовала себя хозяйкой в этом доме из сказок. Хрустя огурчиком, она вытащила большой противень с готовыми румяными булочками и накрыла их влажным полотенцем.

Старая Агафья стояла в дверях кухни, опёршись на косяк, и молча наблюдала за чёткими, плавными и уверенными движениями, не заметившей её, Вики и глаза её постепенно наполнялись светом.

– Деточка, смотрю на тебя, а кажется, что на себя молодую смотрю со стороны! Ты не привиделась мне, дочка? – Вика кинулась к бабушке, помогла её устроиться на стуле.

– Вы знаете, мне так тут нравится, всё тут по мне! Я теперь часто буду у вас бывать! – она присела на корточки около маленькой старушки и улыбалась.

– А ты оставайся, деточка, оставайся у меня! Дом то огромный! Сынок то каждый уголок тут огладил, каждую дощечку приласкал! Хорошо тебе тут будет! И тебе, и мужу твоему и деткам! – Агафья говорила тихо и гладила Вику по голове маленькой сухой рукой.

– Да, мужа то у меня нет! – весело сказала Вика, поднимаясь с корточек, и устраиваясь на стуле рядом со старушкой.

– Так будет, внученька! Куда ж он денется от таких глазюк то! И муж будет и детки будут! Будут тут бегать, играть в саду – хорошо им тут будет! – Агафья, как будто убаюкивала Вику, продолжая гладить по лицу и плечам…. – А чем это так пахнет вкусно? Я, наверное, от этого запаха и проснулась!

– Да вот, так захотелось выпечки! Их надо горячими есть! – Вика уже несла большую тарелку с дымящимися булочками к столу и наливала чай в кружки.