В следующем году в Иерусалиме?

– А когда ты хотела приехать? Я буду счастлива тебя увидеть!

– Я думала на недельку в начале марта.

– Ой, это же мне подарок будет! У меня четвертого марта день рождения, ты будешь лучшим подарком! Приезжай, Олечка, я буду счастлива! Поживешь у нас, ты же знаешь, у нас большая квартира и красивый сад…

– Нет, Римуля, я если соберусь, то не больше, чем на неделю. Но к вам, конечно, заеду!

С грустным, но твердым настроением прощаться со всем и всеми, я начала собираться в путь.

Как и когда начинался мой Израиль?

Октябрь-ноябрь 1992 года

– Может быть, ты все-таки не полетишь в страну, где каждый день тебя могут подстрелить?

Такой вопрос задал муж за ужином после просмотра в новостях ролика об очередном взрыве на улице Тель-Авива, куда у меня уже был взят билет.

– Все. Умерла, так умерла. И не отговаривай. Полечу. И все будет хорошо.

Я возражала медленно, но уверенно.

И полетела. Это было осенью 1992 года, не в лучшем году нашей истории. В России еще недавно тоже стреляли, шумели, волновались, встречали на улицах танки, а в продуктовых магазинах до сих пор мало что встречали из продуктов.

А почему, спрашивается, Израиль? Дело в том, что совсем недавно нашелся папин племянник, уехавший в семидесятые годы из Риги в Израиль. Его случайно обнаружила там наша хорошая знакомая, которая поехала туда в гости к своим родным. Она привезла мне письмо от его жены Эллы, из которого я узнала, что Соломон, известный в Латвии и в Израиле человек, узник ГУЛАГа и «узник Сиона», последнее время тяжело болел и только что скончался… Я выразила свои соболезнования, у нас завязалась переписка.

И вот я еду к Элле в гости. Это теперь, когда путешествия стали явлением обычным, можно полететь в дальнюю страну на неделю, даже на выходные. А тогда мы за свои границы вылетали редко, не предполагая, что такое может повториться.

О нашей встрече с милейшей женщиной Эллой и ее родной сестрой Мирой в аэропорту Бен Гурион, об акклиматизации в первую неделю в городке Холон, малом городе Тель-Авива, я рассказывать не буду. О первых впечатлениях об Израиле я высказалась в начале двухтысячных в одной из своих книг «О, Израиль!». Хотя, может быть, и стоит повториться.

Мы обе по письмам составили себе представление друг о друге, не соответствующее реальности. Поэтому в аэропорту долго кидались к совершенно другим женщинам. Она ожидала увидеть крупную яркую стриженую блондинку, я – полную брюнетку невысокого роста. Элла оказалась высокой яркой блондинкой, а я – щупленькой маленькой брюнеткой. Наконец, когда все приезжие нашли своих встречающих и зал прилета опустел, нам ничего не осталось, как подойти друг к другу и весело рассмеяться. Это была любовь с первого взгляда.

По дороге в машине, которую Элла вела очень лихо, она успевала спрашивать о моей семье, рассказывать о своей и пояснять все, что мелькало за окном. А оно все было для меня новым и интересным. И яркое солнце, и пальмы по обочинам, и белые автомобили разных фирм с красно-белыми полосками сзади около номеров.

Первые дни я была от всего в потрясении: от постоянного солнца и от цветущей страны (не игра слов, а цветы цвели повсюду), от разноцветия населения и от обилия еды на полках больших и маленьких магазинов (хотелось плакать, почему они могут так жить а мы не можем?), от интересных праздников (был октябрь – время иудейских праздников Йом Кипур, Суккот, Новый год). Но скоро привыкла, успокоилась и под руководством моей новой родственницы (а Элла очень скоро такой стала) и ее активной родной сестры Миры наметила план знакомства на все 40 дней с этим удивительным кусочком земного шара. Конечно, на помощь были задействованы их и мои друзья и школьные подруги (с некоторых пор их сюда перебралось достаточно). Практическое изучение страны я подкрепляла ежедневным чтением книг из большой Эллиной библиотеки.

– Леночка, шалом! Это Ольга из Петербурга. Нет, я прилетела из России, но сейчас нахожусь у вас. Где? В Холоне. Мы сможем встретиться? Я тоже очень рада буду тебя увидеть!

– Гера, привет! Да, ты меня узнал? Молодец! Я у вас, прилетела на месяц в гости. Конечно, к вам приеду, я тоже много хочу рассказать.

– Санюша, дорогая, я привезла письмо от твоей сестры, мы сможем увидеться? Конечно, все расскажу! Деньги ее семье возьму, не волнуйся!

Я прилетела в первых числах октября накануне осенних праздников. Ничего не зная о жизни страны, я не представляла, что в праздники передвижение из пункта А в пункт Б, где бы он ни находился, становится затрудненным, а чаще просто невозможным. В первую очередь это касалось, наверно, самого большого иудейского праздника Йом Кипур (Судный день). О его наступлении я прочитала на второй день моей жизни в Холоне.

«Судный день – самый священный день в году. Люди постятся с захода солнца до появления звезд на следующий день. И не только постятся, а не позволяют себе никакого телесного удовольствия, даже не моются и не обувают кожаной обуви. Истязание тела связано с истязанием души, ибо сказано: «В десятый день седьмого месяца – день искупления – пусть у вас будет священное собрание и истязайте себя». (Левит:23,27)

Душа пропускает через свою память и воображение все плохие поступки и мысли, которые человек совершил или хотел совершить в течение года. Он, человек, раскаивается и просит Бога освободить его от всех прежних обетов и клятв. В канун этого дня следует просить друг у друга прощение.

В 15 часов все, что могло закрыться, закрылось; с 16 часов народ в белых одеждах потянулся в синагоги. Мы, тоже в светлых костюмах и шляпках, включились в число идущих по середине пустых улиц. Синагог было много, но они ничем не выделялись из ряда обычных невысоких зданий. Догадаться о назначении их можно было только по толпе мужчин у входных дверей. Мужчины в кипах и талесах (широкие белые шарфы с черными полосами и кистями на краях) при входе приветствовали друг друга и рассаживались в зале. Мы с женщинами поднялись на второй этаж и заняли удобные стулья, у некоторых дам на головах были кружевные накидки, а в руках веера. В 17 часов, после того, как пожилой дядька (наверно староста) два раза стукнул кулаком по столу, все стихли, и в тишине началось пение кантора. Мужчины слушали стоя. Молитва, исполняемая всегда в этот день, называлась «Кол Нидрей». Эта молитва берет свое начало со времен испанской инквизиции. Ее написали мараны – евреи, перешедшие в христианство, но тайно соблюдавшие все еврейские традиции. В «Кол Нидрей» (что в переводе – «все обещания») они просят прощение у Бога за нарушение его заветов.

Молитву исполнял кантор на арамейском языке: сначала тихим голосом, потом громче, а в третий раз – во весь голос. Все ему подпевали, после чего начали бить себя кулаками в грудь: каждый удар – раскаяние в одном грехе.

Я шла домой под впечатлением молитвы «Кол Нидрей», о чем поделилась с молчаливой Эллой.

– Знаешь, мне показалось, что я слушаю итальянскую оперу.

– А если бы ты услышала Боби Фишера, нашего знаменитого тенора, ты бы в этом даже не сомневалась. Я обожаю эту молитву!

– Сейчас я приду и лягу на диван, буду размышлять. Очень мудрый этот день в году. Вспоминаются все плохие и хорошие поступки, осмысливается год жизни. И так будет весь завтрашний день до захода солнца. Мира у себя дома лежит в кресле и тоже думает. А ты, дорогая гостья, гуляй по Холону, постарайся не заблудиться. В холодильнике полно еды, ешь, что и когда хочешь!

Я слышала, что некоторые мои израильские подруги и друзья (и светские тоже) в этот день не пьют, ни едят, не работают, стараются не двигаться, а предаваться размышлениям. Я послушалась Эллу и вечером вышла из дома. Интересно было посмотреть на пустынный город.

Один из малых городов Тель-Авива – Холон когда-то, в 30-е годы (годы моего раннего детства) представлял собой болота, по которым бродили шакалы. Но, как и почти все негодные для проживания территории будущего Израиля, упорным трудом приехавших сюда людей болота превратились в оазисы, плодоносящие поля и цветущие сады. Четырехэтажный дом, в котором жила Элла, стоял на краю города на пересечении двух шоссе около башни, единственной в городе. Там находилось управление ГАИ, (Мисрад арешуй – ивр.), всем известный адрес. Если я возвращалась на автобусе и произносила «Мисрад арешуй», знала, что не заблужусь. Тем более, что напротив дома на холме был разбит небольшой парк раскидистых пиний, а над ними на вершине стоял мемориал погибшим воинам Армии Обороны Израиля в борьбе за независимость. Подсвеченные вечером пинии создавали сказочное впечатление. Оно возникло в тот первый теплый божественный вечер, когда я была и в парке и на улице совершенно одна.

На следующий день взрослого населения действительно не было, но зато дети чувствовали себя свободно. Они бегали, катались на самокатах и велосипедах по проезжей части улиц, кричали и смеялись. А вечером к ним присоединились родители, оживленная жизнь южного города продолжалась. Что касается нас, мы отлично втроем поужинали. На столе стояли блюда с фаршированной рыбой, курицей в сладком винном соусе с курагой, бульон с клецками и праздничная хала, которая таяла во рту. Ну и для меня немножко сладкого вина…

В первые два праздничных дня по телефону я оповестила о приезде знакомых, связалась с бывшими одноклассницами и поняла, что смогу их увидеть и таким образом побывать почти во всех больших и маленьких населенных пунктах Израиля. Я мечтала побывать в Тель-Авиве, посмотреть на Мертвое море, погулять по Хайфе, но, конечно, больше всего хотелось увидеть Иерусалим.

Какой же цивилизованный человек не захочет увидеть Иерусалим – город тысячелетней истории, пуп Земли, город, где скрещиваются Мечи и Орала вот уже три тысячи лет?

В этот город несколько лет назад с маленькой дочерью переехала родственница моей двоюродной сестры по имени Лера. Нельзя сказать, что мы были с ней близки, встречались, в основном на днях рождения ее родного брата, мужа моей сестры. Надо сказать, что их семейка мне казалась довольно оригинальной. Во-первых, он и его две сестры были удивительно похожи на маму: невысокие и коренастые, с густыми шапками темнокаштановых мелкозавитых волос, в духе Анжелы Дэвис (популярная чернокожая американка – борец за права чернокожих). У них были очень похожи и характеры: математический склад ума, жизненная активность и удивительное отсутствие родственных чувств. Судьба отца семейства была мне неизвестна, а мама в предпенсионном возрасте, чтобы заработать достойную пенсию, уехала работать на Чукотку. Выполнив эту миссию, через несколько лет вернулась. Старшая дочка, потеряв работу в тяжелые времена, занялась предпринимательством, а позже с семьей эмигрировала в Штаты, но брату своему писем не писала. Лера, младшая сестра, как и брат, была математиком по образованию. Она в те годы совершила неординарный поступок, родила дочь от любимого человека, не будучи замужем за ним. Отец ее ребенка, музыкант, жил с семьей в Москве, менять семью и город не хотел. Но, видимо их любил, потому что приезжал в Ленинград, о них заботился до тех пор, пока Лера не решила уехать в Израиль. В Иерусалиме она довольно быстро устроилась на работу в статистическое управление, овладела ивритом, за короткий срок получила высокую должность и пользовалась уважением сотрудников. Но за все годы жизни там она ни разу не пригласила к себе брата, да и писали они друг другу письма не чаще одного раза в год – так было у них заведено.

Я решила воспользоваться ее гостеприимством, тем более, что других знакомых у меня в Иерусалиме в то время не было.

– Лера, можно я приеду к тебе на пару дней?

– Конечно, Оля, приезжайте, буду рада. Только учтите, что я работаю, так что смогу встретить после конца рабочего дня.

– Ну что? Всех оповестила? С Лерой договорилась? Она тебя примет? Беседер!

– Со всеми договорилась. А что такое беседер?

– Запомни, дорогая, слово «беседер», то есть «порядок» – самое распространенное в Израиле слово. Если израильтянину хорошо, само собой «все беседер». Если плохо, что-то не ладится, значит «скоро будет беседер», так как унывать нельзя. Даже если рядом стреляют и взрываются автобусы с детьми! Накажем сволочей, и на нашей улице будет беседер. Поняла?

В пятницу днем мой шеф привезла меня на шумный многолюдный тель-авивский автовокзал «Тахана Мерказит». Если бы не она, ни за что бы не сообразила, с какой из двадцати платформ отправляться и на какой из сотни автобусов садиться. Но с ее помощью я взгромоздилась на второй этаж красивого автобуса с великолепным обзором, кондиционером и – вперед!

Сначала дорога шла по равнине, потом начала подниматься вверх – на холмы, покрытые хвойными лесами. Через сорок пять минут мы подъезжали к Иерушалайму, белому солнечному городу, раскинувшемуся на нескольких холмах, хорошо просматривающихся. На шумной и тоже многолюдной автостанции меня уже ожидала Лера с дочкой Региной. Вскидывая при выходе из автобуса на плечо тяжелую (с подарками для них) сумку, я предполагала, что мы сначала отвезем сумку к ним домой и налегке пойдем гулять, но…

– Оля, здравствуй! Мы с мамой торопимся, ведь через два часа начнется шаббат, и мы не сможем к нам доехать.

Регинке было лет восемь, она была очень рассудительная девица, как я скоро поняла.

– Да, Регина совершенно права. Чтобы не терять времени, поскольку в 16 часов движение прекратится, мы с места в карьер идем в Старый город. Придется Вам мучиться с сумкой.

– Лера, через какие ворота мы пойдем?

Я, изучив путеводитель по Израилю, знала, что Старый город окружен высокой стеной, воздвигнутой в 16 веке Сулейманом Великолепным, и в него ведут ворота Яффские, Шхемские, Львиные, Мусорные, Милосердия, Цветочные…

– А я не знаю. Мы в Старый город редко ходим, да, Регинка?