Купола в окне

Пока мы разогревали чайник на кухне, заглянула одна из монахинь, поглядела на нас, и – ни слова не сказала.

Попили чаю с галетами и салатом. Ещё кусочки красной рыбы нашлись, но мы их сложили в тарелку Анютке.

Сестрёнки говорили о доме, и матушка Елена напоминала себя прежнюю – Настю. Хотя – не совсем. Чувствовалась спокойная отстранённость в её тихом голосе. И какой-то очередной узелок развязался в моей душе – я перестала жалеть, что Настя-Елена, возможно, никогда больше не увидит родного дома. Тут её дом. Временный, как и всё на земле.

Глава 9. Благословение на дорогу

Разбудили нас в семь. Анютка мигом собралась, и скоро была внизу, в храме. Там уже стояли в два ряда прямые и строгие монахини в торжественных облачениях. Рядом – послушницы, тоже в чёрном, подтянутые. У двери яркой неряшливой кучкой столпились паломницы. Я подошла последней.

Торжественно и неспешно читалось утреннее правило, привычное, но звучали и незнакомые молитвы.

Появился Владыка, и паломницы, как пташки, разлетелись от двери, пропуская его. Он занял место у окна в храме, и его белая голова виднелась над высокими головными уборами монахинь.

Читался новый для меня акафист, и снова ухо улавливало знакомые молитвы.

Служба шла неспешно, паломницы втянулась в храм, и я переступила порожек, замерла у двери.

По рядам пролетел лёгкий шелест – Владыка благословлял всех, кропил святой водой. Из-за ряда монахинь он шагнул к нам. И у него стало такое выражение лица, какое бывает у грибника, который заглянул под лиственничную ветку и увидел выводок свежих маслят. Удивлённо-обрадованное. С видимым удовольствием окропил и нас. Тогда подумала, что сегодня непременно повезёт, и я благополучно уеду домой.

Все стали расходиться, и я остановила матушку Елену, на лице которой было странное выражение. Словно она решала чрезвычайно трудную задачу, морщинка озабоченности появилась около прекрасных бровей, губы сжались.

– Матушка, как бы мне сегодня уехать?

– Подойдите к матушке-настоятельнице, спросите, не пойдёт ли монастырская машина в город, – голос матушки Елены звучал ровно, а сосредоточенность не уходила с лица.

Настоятельница стояла в притворе, окруженная монахинями, негромко давала распоряжения. А мы с последними паломницами обошли храм, приложились к иконам. Особенно я задержалась у иконы Святителя Николая, попросила «спутешествовать», помочь добраться до дома.

Едва вышла в притвор, как услышала слова настоятельницы, обращённые к последней монахине:

– А Вы езжайте в город, отвезите отца Павла, заберите сумку в Воскресенском храме.

– Благословите, матушка, – подала я голос, – как мне до города добраться?

– Спросите матушку Татьяну, – спокойно отозвалась настоятельница, и я, вослед, по коридору:

– Матушка Татьяна-а!

– Сказали без пятнадцати девять быть с вещами у монастырского крыльца, – доложила я матушке Елене.

У неё чуть разгладилась складочка на лбу, лицо потеплело:

– Аня поживёт со мной ещё неделю. А Вы езжайте с Богом. Сначала идите, позавтракайте, времени-то – только восемь утра. Соберётесь – спускайтесь вниз. Мы Вас проводим.

Всё складывалось как нельзя лучше. И позавтракала, и уложила нехитрые пожитки, спустились с Анюткой вниз.

Если вчера монастырь был тих, и казался пустым, сегодня вокруг кипела жизнь. Знакомая паломница, Людмила, копошилась возле клумб. Послушницы несли огромную кастрюлю от погреба. Тоненькая фигурка в чёрной одежде вышла из гостевого домика с огромными узлами белья, и вынырнувшая откуда-то матушка Елена, с возгласом:

– Что ж она делает, ей же нельзя после операции такие тяжести носить! – бросилась помогать худенькой монахине.

После она вернулась к нам, запыхавшаяся, разрумянившаяся. А мне хотелось сказать что-нибудь хорошее.

– Вы вчера так чудесно пели! – воскликнула я.

– Здесь раскрывается всё, что Господь вложил в человека, – матушка Елена обвела взором залитую утренним светом площадку, клумбы в цветах, строения, – Здесь востребованы все способности – к пению, рисованию, шитью. Мы сами поём, пишем иконы, шьём облачения. А меня вот, вспомнив про мой университетский диплом, Владыка благословил на разработку благоустройства территории. Будем делать площадки, со стоками вод. Ещё строительство грядёт. Нужно доставать свои старые тетрадки с расчётами-цифрами.

И она ещё раз, по-хозяйски-цепко, оглядела территорию монастыря, и до меня дошло наконец, почему она сегодня сурово-сосредоточенная. Послушание на неё свалилось ещё то.

Лихо подкатила матушка Татьяна на иномарке, Анютка подхватила меня под руку, матушка Елена – мою сумку, и вот они уже за стеклом: Анютка машет рукой, матушка Елена крестит вослед.

До города ехали молча. Я видела в окно, как заворачивают голову прохожие, видя на месте водителя юную монахиню в чёрной островерхой шапочке поверх платка. Но матушка Татьяна была невозмутима.

Въехали в город.

– Матушка, меня можно на любой остановке высадить.

– А Вам куда нужно?

– На вокзал.

– Доедем. Сейчас заглянем в собор, это по дороге.

Не успела глазом моргнуть – уже на вокзале. Шагала через дорогу к кассам и думала:

«Ближайший автобус – через два часа. Может, с частниками доберусь?»

Спросила у касс громко, едет ли кто-нибудь до моего посёлка. Из толпы выскочил наш сосед-таксист:

– А вот и последний пассажир! Поехали!

Через три с половиной часа уже толкнула родную калитку, и наш пёс с ликующим лаем мчался навстречу.

Глава 10. Вместо эпилога

Прошло уже несколько месяцев, а душа моя всё возвращается в монастырь, невидимо бродит по дорожкам, прикладывается к иконам, слушает дивное, почти ангельское пение. Беседует с матушкой Еленой, которая, я знаю, молится и за мою грешную душу.

Словно часть меня навсегда осталась там.

Монастырь

В монастыре – звенящее пространство.

Намолены и стены, и цветы…

Царит вневременное постоянство,

Густое – ни микрона пустоты.

Не люди – души бродят по дорожкам,