Купола в окне

А через неделю приехал его сын, договариваться об отпевании. И впервые в жизни, услышав о смерти человека, я… обрадовалась. Конечно, не кончине страдальца, а тому, что успел покаяться и причаститься. Успел!

Плачу и рыдаю

Я прихожу домой, а в голове звучат церковные песнопения: «Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть…», «Бога человекам невозможно видети, на Него не смеют Чини Ангельские взирати…». Поётся, и на душе тихо и торжественно.

Сегодня снова было отпевание. Женщина довольно молодая, полная, с многоскладчатым подбородком и расплывшимся спокойным лицом. Дедок и старушка льнули ко гробу, держались за него, без конца что-то поправляли на усопшей… И батюшка не выдержал, прервал службу: «Оставьте усопшую в покое. Чего вы её теребите?».

Дедок всё коротко вскрикивал, старушка уговаривала не кричать. Усопшая, инвалид, диабетик, была, видимо, для них светом в окошке, они явно не могли поверить в её смерть. Уходя, старушечка допытывалась у меня, можно ли положить в гроб очки умершей. Я ответила, что ТАМ они ей ни к чему, а тут как память останутся… Но ответ её не устроил. Так и ушла, неспокойно оглядываясь…

Оплатить требу осталась молодая женщина, пропахшая табаком. Рядом переминался вертлявый молодой человек, где-то я его уже видела. Я сказала, что за панихиды на весь год, за сорокоуст и прочее в лавку подают тысячу рублей, за свечи – отдельная сумма, а за само отпевание жертвуют на храм сколько смогут, цен нет. Она подала две тысячи, взглянула на вертлявого, он кивнул головой. И тут я его вспомнила. Он из ритуального агентства. Они говорят клиентам, что устроят отпевание, и люди уже жаловались, что, якобы, уже оплатили отпевание в ритуальной конторе, а в церкви ещё тянут из них деньги. Ну тогда и «отпевали» бы в конторе, а не везли в храм… Вертлявый и помолился бы…

Несчастным покойным, конечно, не до того, сколько и кто пожертвует за чин отпевания… У них ТАМ свои проблемы, более серьёзные. Ждут мытарства, на каждом банды бесов будут пытаться присвоить драгоценную душу себе… Усопшему нужна молитва, молитва… Если бы этим занялись родные в храме, по пути на погост, у могилы, на поминках, дома в тягучей тишине…

Покойников я не боюсь и не брезгую. Спокойно устраиваю венчик на лбу, укладываю крестик и иконку… Но на днях затрясло – отпевали молоденького мужчину, двадцати трёх лет от роду… Отравился водкой, уже третий за новогодние праздники… Лежит как живой… От мамаши разит перегаром за версту, и услышала только одно, бесстрастное: «Натворил-то чего…».

Мало кто плакал, толпа молодых заполнила храм… Поговорила с ними, о том, чтобы рюмку водки с хлебом не ставили на поминальный стол, а зажгли бы свечу перед иконкой и помолились бы за усопшего… Сказала о мытарствах… Один юноша хмыкнул: «Интересное мировоззрение…». Но, впрочем, беззлобно. Ему, похоже, вправду интересно было поговорить на эти темы, но времени не было. Успела сказать: «Фильм видели «Живой»? Там кое-что есть, над чем стоит подумать… Найдите в инете…».

Высохших старушечек обычно хоронят очень спокойно, иногда нет ощущения, что человек умерший лежит в гробу. Иссохшее тельце, остаток бренный, а хозяйка его уже где-то совсем далеко, уже улетела, ушагала, там её заждались…

Бывают богатые родственники, важные, в мехах, скудные на подаяние на храм и батюшке. Бывают скромно одетые и щедрые, это редко. Такие и к нам, тёткам в лавке, благоволят, доброе слово скажут. Диких рыданий и кликушества не слышала практически, хотя бывают очень тяжёлые, переживательные расставания. Тогда не выдерживаю, тоже плачу… Иногда после ухода людей дышать нечем, словно воздух сгущается…

Как-то вместо нашего батюшки, которого вызвали по делам в епархию, служил священник из другого храма. Он всё делал немного не так – недогоревшие свечки не велел собирать, а сказал расставить по подсвечникам. Иконку оставил в гробу, а не вручил родственникам, как наш… А потом обратился с кратким словом: «Вы сегодня будете прощаться с умершим. А знаете, что такое «прощаться»? Оно – от слова «простить». Вы должны попросить прощения у того, кто умер. Но это достаточно легко. Гораздо труднее постараться самому простить усопшего! Простите ему долги, обиды, отпустите его с миром. Это будет настоящее прощание…». Очень впечатлили его слова.

А однажды хоронили строгого, светлого старика. И с первых мгновений, как началось отпевание, меня вдруг охватило ощущение праздника, торжества. Удивительно, но душа едва ли не ликовала. Я до сих пор помню это отпевание. Глянула потом, когда огарки свечей собирала, в лицо усопшего. Ничего особенного, обычный дед. Но на душе было удивительно хорошо.

Тишина

Шла вторая неделя Рождественского поста. С вечера позвонили и предупредили:

– Завтра у тебя тяжёлый день. Утром Литургия. А после – отпевание, будет ребёнок, мальчик лет восьми.

– Почему он умер?

– Да, говорят, лечили… От лекарств…

Ночью спала плохо. Давление, бессонница, а вставать в пять, не позже… Под утро, уже просыпаясь, подумала о мальчике умершем, и вдруг явно увидела хоровод белоснежных ангелов. Они радостно кружились вокруг кого-то. В центре стоял светлый мальчик в длинной белой рубашке. Проснулась окончательно, а видение так и стояло перед глазами, душа была переполнена им.

И всё-таки я боялась. Поэтому, когда закончилась Литургия, и я очень устала – обрадовалась этому. Усталые тело и душа не так остро отзываются на боль.

Отпевания, что шли эту неделю, один за другим, были непростыми, в основном – тягучими, томительными, наполненными протестом и тоской. Только одно было светлым – провожали в дальний путь бабушку девяноста лет. Не назвали бы возраст – никогда не догадалась бы. На вид лет шестидесяти женщина, достаточно крепкая, с сельским загаром, со спокойным лицом. У неё и старинная иконка оказалась на груди, и крест в руке – всё она приготовила заранее. Родные молились без надрыва, умиротворённо.

Но были и другие проводы в последний путь. Как выла жена, чей муж, пятидесяти семи лет, умер, подавившись куском мяса! Хмурой стеной стояли родные пожилой женщины, что умерла от внезапной остановки сердца. Тяжким было отпевание молодой женщины, что скончалась от маточного кровотечения… Одна из умерших никак не запомнилась, зато не забуду родных, важных, непривычно богато одетых. Все дамы – в мехах и драгоценностях. Такие гости обычно не щедры на пожертвования, и эти не были исключением…

И вот, внутренне волнуясь и тоскуя, ждала сегодняшнее отпевание. Ещё читались Благодарственные после Причастия, когда зашли двое мужчин, принесли документы. Один был спокоен и деловит, оказалось – похоронный агент. Второй – весь в себе, замкнутый немолодой человек, застывший какой-то. Я привычно и спокойно записывала данные в тетрадь, но душа металась. Да, причиной смерти оказался рак крови.

Богослужение закончилось, и люди вышли из храма. Тихо-тихо стало… Тишина, никакого гула машины, как обычно бывает, когда привозят покойника. Я выглянула на улицу. Откуда-то из-за угла несли гробик. Небольшой такой, укрытый крышкой с лентой.

В храме крышку убрали, и я пошла облачать покойника. Мальчик был бело-голубой, лысенький, абсолютно неживой, как ни странно это звучит. Словно скульптура из мрамора. Столько раз бывало, что мне казалось, что покойник просто спит – столько в чертах лица было ещё животной жизни. И только у раковых, в основном, нет ничего живого.

Помню, когда хоронили алтарника Илью, страричка, постника, которого измучила болезнь, при которой он практически ничего не ел, тоже было ощущение неживого в гробе. Не человек, а щепка… Здесь – не человек, а скульптура. Но, когда вложила крест в тоненькую ручку, слёзы сами закапали, потекли у меня по щекам.

Вошли родные, встали кругом, с детишками, которых редко увидишь на отпеваниях. Словно живой венок вокруг. Гробик буквально завалили цветами. Мать села рядом, и всю службу обнимала голову сына.

Я всё думала – она его знает другим. Но души там нет, совершенно точно.

Царские врата в этот раз были открыты. Батюшка отпевал с трудом, голос его прерывался. У него самого малышка-дочь и жена беременная… А на меня нашло полное спокойствие, и вдруг в какой-то момент поняла я, что душа мальчика тут, в храме, и ангелы с ним тоже тут, и ликование родилось в душе! Вся усталость, что накопилась с утра – исчезла, стало легко. Мне так хотелось сказать всем – не плачьте, он в Раю, он вас всех видит, ему хорошо! Молитесь за него, а он будет молиться за вас!

Люди стояли, наклонив головы, плакали. Но что-то, видимо, коснулось их душ. Потому что не было рыданий, а царило тихое горе, что сплотило всех. Крестились мало, и вряд ли до смерти малыша эти люди ходили часто в храм. Теперь придут, он их привёл, собрал в родственный венок.

Всё закончилось, все ушли. Тишина стала другой, таинственной, полной смысла. И совершенно необъяснимой, как ни старайся.

Николаевна и Николаевич

Отпевания, отпевания… Вчера, когда дежурила напарница моя, было пять отпеваний! У меня четыре. Да, пятое – заочное…

Вроде и привыкли мы уже, встречаем, оформляем, обряжаем, провожаем, а всё равно иной раз так сердце защемит – сил нет.

В моё дежурство наш настоятель приехать не смог, прибыл отец С., очень проникновенный. И слово сказал напутственное, и отпел искренне, от души. Первое, второе, и вдруг сразу две машины подошли. Покойник и покойница, Николаевич и Николаевна. Мы привычно поставили две лавочки, и работники морга вмиг занесли старичка. Думали, и бабусечку тоже занесут, ан нет. Появилась рассерженная дочь усопшей:

– Мы договаривались, чтобы отдельно отпевать!

– Тогда подождёте, минут тридцать-сорок? – спрашивает батюшка.

– Нет! У нас всё расписано!

Назревал скандал. Отправилась я с другой стороной договариваться. А они смиренные такие, согласились уступить. Рабочие ворчали, вынося гроб с дедушкой из храма, в машину. На улице мартовский пронзительный ветер, гололёд, не погуляешь просто так… Жаль их было, а что сделаешь?

Отпевание бабушки Николаевны было явственно тяжелым. Напряжение никак не растворялось. Родственники стояли не шелохнувшись, и только один молодой человек изредка крестился и вытирал глаза.

После напутственного слова батюшка вдруг коротко рассказал притчу о женщине-хананеянке, которая вымолила у Христа беснующуюся дочь благодаря своему смирению… Сказал, что за смирение Господь даёт благодать…

Вышли они монолитной толпой, увезли свою Николаевну… Хмурые рабочие занесли дедушку. Тихо зашли родственники.

– Вы не грустите, – сказала я родным: – Вы ему сейчас такой подарок сделали! Потерпели за него!

Пожилая женщина протянула старые очки, с двойными лупами:

– Положите в гроб ему…

– Зачем?

– Ну как же он там… Без очков…

– Там ему они не нужны, – ответила я, – там слепые прозревают, горбатые выпрямляются, безногие бегают! Оставьте себе на память о нём! Правда, батюшка? – повернулась к подошедшему священнику.

– Да, – ответил он, – а очки можете отдать кому-нибудь.

– Нет… – женщина прижала очки к груди и отошла.