Перевал оставшихся дома

В суетный склеп для слепых и доступных,
Савана вечности ржавые клочья,
Где отречённо, смешно и преступно,
Мы были истерикой прожитой ночи.
Знаешь, я тоже могу неопрятными
Прядями истин трясти пред могущими,
И на щеках нездоровыми пятнами,
Маскировать свою скромность гнетущую
Господи, как ты внимательно слушаешь,
Легкая холодность наспех наброшена,
Завтра просплюсь и, наверное, струшу я,
Завтра я так не смогу… по – хорошему!
Брось, это просто бессилие плачется.
Боли тебе без меня причитается,
Я буду верным для всех, кто останется,
Это побег. А слова… не считаются!

    1997 г.

ЗАПАСНОЙ ГЛАДИАТОР ИЛИ ДРОЖЬ В РУКАХ

В моих глазах блудят чужие сны

И за хребтом – хребет и снегу – по колено…

И до победы – две весны, а до тебя…

А до тебя еще четыре Карфагена.

Она выбирает черный цвет,

Из гаммы разных цветов.

А то, что ты говорила “ нет»,

Уже не узнает никто.

Она чертила какие-то странные знаки,

Она цепляла вскользь крамольные темы,

Я смотрел глазами умной собаки,

И курил сигареты марки «СEMEL»

На аллеи снег ложится

На аллеи снег ложится,
пусто в парке.
До рассвета ей не спится,
ночь насмарку…
И хандра унылой прозой,
дней запутанных волокна,
И давно в забытых позах
спят всевидящие окна.
И находчивым Прокрустом
по привычке
Ночь растягивает чувства —
безгранично.
А меня – как будто нету.
И молчанье – неуместно
На стене среди портретов
для меня оставят место.

***

К ней в ночи приходили бесшумные люди,
Приносили ей травы в светящихся чашах.
А она говорила – «Мы будем,
Обязательно будем счастливы…»

И размытый узор на поплывших обоях,
Обжигался стыдливо причудливой тенью.
Я сегодня был лучше всех прежних героев!
Несравненный солист ускользнувших ступеней.

Одноразовый лоцман ночных коридоров,
Запасной гладиатор для действия страсти,
Подходящий статист для податливых взоров,
Самый преданный жрец в этой избранной касте.

А когда я завязывал с кофе и трепом,
И окурок старательно вдавливал в кожу,
Подрасстрельные мысли крестились в окопах,
Принимая навзрыд облегчение ложью.

И ложиться на снег с переменным успехом,
Но до спазма сведенные скулы твердели,
Я, конечно, был лучше до боли, до смеха —
Запасной гладиатор капризных постелей.

И слова задыхались, плутая не в меру.
А прижатых ладоней потешная крепость,
Заставляла всерьез, без наркоза, на веру
Принимать как спасение высшую слепость!

Но в глазах твоих странных, так чисто и больно.
Так затравленно и неумело покорно.
Так пронзительно просто, тепло и невольно.
Что-то было такое… прикрытое черным…