Душа января

Человека постоянно разрывает между двумя силами – страхом одиночества, с одной стороны, и страхом ограничения свободы – с другой. Я понимал, что нахожусь на распутье. Что же пересилит – страх тотального порабощения мой личности чужими, не нужными мне потребностями, или страх одиночества, которого, к стыду своему, я боялся не менее, чем рабства?

Скоро, совсем скоро, мне предстояло выбирать – либо расстаться, либо согласиться, что всю жизнь я буду рядом с хорошим и правильным, удобным для жизни человеком, но которого не люблю, и который, очевидно, тоже не любит меня, по крайней мере так, как это понималось мною.

В сущности, в этом не было никакого ужаса, миллиарды людей с еще худшими исходными данными живут вместе, растят детей – мы, по крайней мере, уважаем и в достаточной степени ценим друг друга, испытываем что-то вроде душевной привязанности, у нас много общего, мы почти не ссоримся, у нас все, собственно, в норме… Но нет ничего, хоть издали напоминающего то, что я чувствовал когда-то. Нет и в помине того заламывающего сердце ощущения ожога от одного взгляда на любимое лицо, нет безумного страха потери и непоколебимой уверенности, что твоя жизнь буквально оборвется, если этого человека не будет рядом. И неважно при этом, как он себя ведет и что делает, какие в нем недостатки, и даже то, любит он сам тебя или нет, – все это вторично. Это и есть БЕЗУСЛОВНОСТЬ любви. Когда ты любишь только потому, что это живое существо – есть на свете. И ты безысходно в нем нуждаешься… Когда, засыпая ночью, думаешь о том, что даже сон – это уже разлука, и тихонько шепчешь: «Ты есть. И никто не сможет тебя заменить».

Бывшая жена мне как-то сказала, что любовь в моем понимании – это не любовь, а какая-то собачья преданность.

Да, очень может быть, что такая любовь никого не делает лучше, она не приближает ни к Богу, ни к совершенству! Она не заставляет никого становиться лучше, стремиться ко всяким заоблачным высотам духа, это плохая… неправильная любовь. За такую любовь не идут на подвиги, не посвящают ей стихи, даже не мочат объект своей любви кухонным ножом в состоянии аффекта из чувства ревности. Более того, какая может быть ревность – ну взял человек еще одну собаку в дом, это же не значит, что перестал любить первую? Это абсолютно не страшно, страшно – когда выгоняют на улицу, когда тот, кого любишь, перестает быть рядом с тобой. А все остальное – ерунда.

Она назвала такую любовь унизительной и непривлекательной. Может быть… Нам уже не о чем спорить, предмет нашего спора давно не существует в реальности, мы уже перешли в разные миры, где каждый ищет жизнь и любовь по себе…

…Любовь, любовь, мы все время твердим про любовь, пока она еще имеет для нас значение. И каждый уверен, что любит, и что именно он любит как-то правильнее и лучше других, и мы спорим, спорим до тех пор, пока спорить становится, собственно говоря, уже не о чем…

«Ты меня не любишь!!! Если бы ты любил, то ты…» – и вал за валом претензий друг к другу, а затем наступает момент, когда уже никто не может остановиться…

Сколько было боли и разрывающих душу ударов в той, навсегда ушедшей в небытие жизни с моей первой женой, но она никогда не будет по-настоящему «бывшей».

Все давным-давно закончилось. Только я почему-то упрямо продолжаю мысленно вести с ней, как с воображаемым собеседником, нескончаемые разговоры, будто все еще пытаюсь что-то доказать, что-то донести, до чего-то достучаться.

Я часто обращаюсь к ней, словно она сидит напротив в своей любимой позе, поджав ноги и подперев кулаками бледное лицо с огромными карими глазами, и слушает меня.

– Прошло столько времени, но я продолжаю и продолжаю говорить с тобой… Мне все время кажется, что если я сумею тебе что-то объяснить, то откроется дверь – и ты появишься на пороге…

Помнишь, когда-то на входе в городское кладбище сидела старуха-нищенка?

Она была такая неопрятная, худая, оборванная, явно была не в ладах с головой, или притворялась таковой, трудно сказать. На ее седых нечесаных волосах был завязан бант как у школьницы, у нее была потертая гармошка и собачка, которая когда-то была болонкой. Собачка была такая же старая и грязная, и на ее голове, между ушей, тоже был завязан замызганный бант. Старуха целыми днями играла на гармошке, что-то напевала своим беззубым ртом, а болонка подвывала в такт музыке и танцевала на задних лапах, по-старчески неуклюже кружась вокруг себя. Когда им что-то подавали, старушка благодарно кивала, не прекращая свое бесконечное пение, а собачка тихо повизгивала, смешно подергивая передними лапами…

Однажды старушка исчезла и не появлялась несколько дней. И как-то утром собачка появилась одна, без своей хозяйки. На своем обычном месте танцевала старая болонка с грязным бантиком на голове… Кружилась и подвывала в такт уже не существующей музыке. Уже одна. Без своей старушки и без гармошки. Одна, на своем месте…

Мы забрали ее к себе, в теплый хороший дом с отличной едой, которой, наверное, она не видала в своей жизни, но через несколько дней собачка тихо умерла ночью. Она лежала, опустив морду на свой сорванный бантик… Наверное, собачка умерла от старости. Конечно же, хорошо, что последние ее дни прошли в тепле и заботе. Но я абсолютно уверен, что ни теплый дом, ни еда, ни мы с нашим сочувствием были ей совершенно не нужны. Мы не могли заменить ее жизнь в вечном танце под хриплую гармошку, возвратить ее любовь в виде старенькой нищенки, мы вообще ничего не могли ей дать… У нас ничего не было для нее. Кроме миски еды и теплой подстилки. Но еще никому и никогда это не заменяло Любовь.

Говоришь, такая любовь унизительна и не благородна? Она не заставляет совершать подвиги и становиться лучше и совершеннее, она не возвышает человека над его земной сутью? Ну-ну… Может быть. Но если у меня, у меня лично будет выбор – как бы я хотел, чтоб меня любили, и как бы я хотел любить сам?

Возвышенно и поэтически, с именем на устах улетая к неведомым мирам и бесконечным вселенным, постигая извечные истины и совершенствуя свой дух? Или так, тихо и преданно, как эта собачка с бантиком свою маленькую, но единственную и не заменимую Вселенную – одинокую старушку с гармошкой… Как ты думаешь, что бы я выбрал?

Кем бы я хотел быть? Чьей-то недосягаемой звездой на ледяном небосклоне, к которой стремятся и на которою пытаются равнять свой унылый дух, или… нищенкой, но рядом с которой есть беззаветно любящая живая душа… Пусть даже и… собачья.

Странно, как странно выкручивает нам руки жизнь, выворачивая наизнанку то, что еще недавно казалось совершенно незыблемым! Вроде бы я отчаянно любил свою первую жену, но на самом деле оказалось, что именно отсутствие любви с моей стороны или ее недостаток разломили пополам наши отношения! Я сейчас понимаю, как я безусловно нуждался в ней, но для этого мне нужно было потерять, приобрести новое, оценить и прочувствовать это новое долгими годами жизни, многое отстрадать. А тогда… Тогда я не понимал ничего. Как существо, никогда не испытывающее жажды в любви, я не мог оценить то, что у меня было, мне это казалось естественным. Любовь не была для меня какой-то ценностью. Меня любят? Конечно, а как может быть иначе! Меня любили родители, даже чрезмерно, до раздражения моего, затем меня всегда любили девушки и я никогда, честное слово, ни разу не был никем брошен или отвергнут, никогда не страдал от неразделенной любви. И поэтому любовь моей первой жены казалась мне совершенно естественным природным фактором – есть воздух, мы им дышим, есть вода – мы ее пьем, есть любовь – нас любят. А как может быть иначе?

И только значительно позже мне довелось узнать, что ИНАЧЕ – БЫВАЕТ!!!

И то, что было между нами – это величайший дар, который дается даже не каждому человеку в его жизни, уж не говоря о том, что он может кому-то достаться дважды…

Соответственно, мы расстались, расстались очень плохо, причиной была моя измена, которую, представьте себе, мне даже простили, но я сам уже не смог спокойно жить, чувствуя себя таким уродом рядом с ней, что это мне затмило глаза и разум. Я ушел от нее. Сейчас я сравниваю свой поступок с тем случаем, когда человек, основательно захламив своё жилище, не убирая там годами, вдруг увидел, в какой мерзости он живет… И вместо того, чтобы сделать уборку и отремонтировать его как следует, сжигает своё жилище и отправляется в новенькое и чистенькое… Вот так и именно так выглядела моя жизнь! Спалив старое, собственноручно загаженное жилье и поменяв его на чистенькое, я не разумел, что и новое скоро станет точно таким, если не хуже – вселяясь в новое, я не приобрел привычки делать периодическую уборку, а продолжал вести себя по-прежнему, захламляя и поганя жилище моих новых отношений. В новом «доме» было немного чище, так как я стал старше и мудрее, и поэтому захламлял пространство не так активно. Но вот хуже… хуже, чем прежде, мне было именно потому, что старое сожженное жилище было хотя бы ЛЮБИМЫМ, а новое – нет! Потому и небольшая, по сравнению с прошлым, грязь выглядела крайне убого и отвратительно, вызывающе заметно и невыносимо.

Разводясь со своей первой женой, я не понял ничего! Я уходил от нее легко, даже не подозревая о том, какие мучительные годы осознания и раскаяния ожидают меня впереди. Я не подозревал о том, что любовь не есть нечто само собой разумеющееся, которое существует всегда, как восход солнца или смена времен года.

Если бы я хотя бы на мгновение мог увидеть тогда, во что превратится моя жизнь и во что превращусь я сам, – я ни за что бы не сделал того глупого и безвозвратного шага, который навсегда сломал мою жизнь пополам.

Граница между светом и тенью. Один шаг…

И глупый, легкомысленный, но добродушный, бесконечно доверяющий всему миру открытый парень, которым был я, начинает долгий путь преображения. Парень, даже не способный помыслить о том, что кто-то, кого ты посвящаешь в свои секреты, вдруг может обернуть их против тебя. Не подозревающий, что его могут не уважать и не любить до трепета, не знающий почти до сорока лет, что в реальности существуют люди, которые, пересекая порог твоего дома, потом начинают рассказывать о виденных там беспорядках… И такой не от мира сего человек превращается в стареющего параноика, который с опустошающим подозрением готовится к приходу гостей и не доверяет по-настоящему ни единому существу, кроме собственной кошки…

Кошка, крохотная живая душонка, якорь мой, прочно приковала меня к жизни. Каждый взгляд на этот серый комок пуха вызывает тепло в моем сердце, и я понимаю, что все еще жив… Раз в моей душе осталось немножко любви, ну хотя бы к животному – значит, не все еще потеряно. Не все еще кончено со мной, и, может быть, еще будет впереди… что-то хорошее. Вот она лежит на спинке, поджав лапочки к толстому животику, и умильно смотрит на меня, прямо как ангелочек с фрески… Полчеловечества бы расхохоталось, узнав, какие чувства взрослый сорокалетний мужик испытывает к этому живому кусочку меха с глазами.

Но и тут всё было не так просто. Я всегда нормально относился к животным, хотя и не испытывал к ним такой уж горячей любви и особой восторженности, но никакое живое существо, кроме людей, я не обижал никогда. И вот однажды у меня появилась эта самая кошка.

Я её не заводил специально.

Она просто пришла. Я понятия не имею, какова была её предыдущая жизнь, но по ней было видно, что это домашнее, глубоко залюбленное животное, вдруг попавшее в беду, к которой совершенно не было готово. Может, она потерялась, может, хозяева ее скончались, может, что-то еще подобное.

Это была необычно холодная для наших мест зима, стояли крепкие морозы и повсюду лежал глубокий снег. Кошка появилась возле двора, и я обратил на неё внимание, особенно на её глаза. Они были преисполнены раздирающего ужаса, растерянности и какого-то безумия… Она не кричала, просто издали смотрела на меня пронзительно и жалобно, да беззвучно открывала свою крохотную пастишку. Она была пушистая и красивая, но шкура уже начала сваливаться в комки, худоба бросалась в глаза. Ее сумасшедшие глаза говорили, что она просто не понимает, что произошло в этой Вселенной и как перевернулись планеты, отчего миска не полна еды, как обычно, почему ее не ласкают, не расчесывают, почему страшный голод разрывает внутренности, а холод сковывает лапки, ходившие до этого в основном по пуховым подушкам… Что-то остро резануло меня по сердцу, но, конечно же, я прошел мимо! Сколько этих кошек ходит вокруг нас…

Я прошел несколько кварталов, но мысли продолжали мучить меня. Я вдруг жестко проассоциировал эту кошку со своим собственным внутренним состоянием… Я наглядно увидел все то, что происходило со мной – это не кошка, это моя душа сейчас сидела на морозе, умирая от голода и жажды и отчаянно не понимая, НУ КАК, КАК МОЖЕТ ТАКОЕ БЫТЬ, что тебя никто больше не любит??? Как могло случиться – что твоя миска не то что пуста, она просто отсутствует в принципе, и что скоро пойдет снег и наступит ночь, которую, скорее всего, пережить не получится…

Я вернулся, я изловил эту кошку, хотя она в ужасе бросилась бежать. Я чуть не сломал ногу, спотыкаясь о куски металлолома, я загнал её за гаражи, умудрился схватить и тащил её к дому, спрятав под куртку, где она орала страшным глухим басом, будто ее волокли на казнь… Мне было и радостно, и горько. Как мне тогда хотелось, чтоб меня, меня самого кто-то так же поймал насильно и спас от холода и одиночества в лютые морозные дни моего отчаяния.

Но мне не повезло так, как кошке… Никто не проникся моей бедой, потому что понять чужое страдание мы способны только тогда, когда перекладываем его на свое собственное. Если бы я не сопоставил голод замерзающего животного с голодом собственной замерзающей души, я бы… просто прошел мимо. Я-то и прошел мимо, но… я вернулся за ней! Я бы переступил через эту крохотную трагедию всего лишь животного, не заметив её, как когда-то переступил через собственную жену. Я даже не осознавал, насколько тяжелый удар нанес ей. Почему? Потому что я до этого сам никогда не чувствовал боли, я не знал, какова она на вкус. Я ничего в этом не понимал. Но сейчас я уже был совсем другим человеком. Тем, кто отведал боли, узнал ее силу, и поэтому стал способным понимать и остро чувствовать боль чужую.

А вскоре я поймал себя на том, что как-то не совсем хорошо начал относиться к собакам, более того, я стал их побаиваться. В этом не было ничего необъяснимого. Собака – ассоциируется с другом, потеряв доверие к друзьям, вообще доверие к кому-либо, я стал бояться собак, потому что стал бояться людей. И еще. Мне всегда говорили, что избыточная привязанность к животным появляется у людей одиноких, разочарованных в отношениях, и тому подобное. Раньше я категорически это отрицал. А теперь, наблюдая себя, с замиранием сердца разглядывающего нежащуюся на коврике кошку, я с грустной усмешкой отметил— да, да, что тут отрицать… Это именно так. Запас любви постоянен в душе каждого человека. И если человек этот никому из других людей не нужен, запас любви все равно должен быть растрачен, иначе однажды это чувство достигнет критической массы и прогремит взрыв, который разнесет душу в клочья. Этот запас необходимо на кого-нибудь тратить. Ну хотя бы на кошку…

Как же парадоксально и странно складывалась моя история!

Как же такое может быть, что я, изменявший напропалую своей первой жене, но не знающий о том, что существуют люди, обсуждающие за твоей спиной беспорядок в квартире, был чище и добрее, ЛУЧШЕ, чем тот я, который хранит супружескую верность второй жене, но присматривается подло к морщинкам на ее лице и внимательно выискивает в ней малейшие недостатки?

Как же может быть, что тот разгульный гулена, сломавший и растоптавший жизнь своей первой жены и свою собственную, в сущности, был лучше нынешнего сорокалетнего унылого обывателя, все душевное тепло и любовь растрачивающего на домашнее животное и утонувшего почти навсегда в равнодушии и недоверчивости к людям?

Что же получается – счастливый грешник лучше, чем праведник, пребывающий в унынии?

Что же получается – когда я делал плохое, но не понимал этого, я был чище и ближе к чему-то, что называют небесами, чем сейчас, когда не грешу в поступках, но мысли мои преисполнены такой мерзости, от которой мне самому тошно.

Хотя, причем тут небеса…

Мне не справиться с небесами, мне бы справиться с собственным душевным разладом и внутренними демонами. А мои демоны твердили, не уставая – смирись!!! Смирись!!! Живи той жизнью, что ты выбрал. Ври дальше. Притворяйся. Делай то, что от тебя ждут. Никуда не рвись и не пытайся что-либо менять! Смирись ради самого себя, потому что, если ты останешься один – мы тебя сожрем!!! Сожрем так, что ты и не ахнешь! Тебе будет так больно и страшно, как никогда еще не было… Демоны кружились в моих мыслях и шептали: страх неволи не так ужасен, как страх одиночества.

Но я точно знал – если я им уступлю, не будет счастья.

НИКОМУ.

Демоны моих внутренних противоречий были сильны, что тут скажешь… Но у меня было одно заветное оружие против них – моя тотальная недоверчивость, мое трепетно взлелеянное чувство протеста. Твердят, что мне будет больно и страшно? Ну что ж… Пусть предъявят доказательства. Такому как я, даже для того, чтобы признать существование любви, были нужны доказательства.

Хотя бы – в виде кошки.

Я не буду их слушать. Далеко не факт, что одиночество будет страшнее, чем эта убогая жизнь с чувством постоянно растущего омертвения души.

У меня много методов заткнуть их зубастые пасти.

Например – найти еще один недостаток в моей жене и убедиться в невозможности совместного проживания. Или – вспомнить любой обжигающий сердце момент, связанный с моей первой женой. В крайнем случае – всегда можно пойти напиться, чтобы отложить решение проблемы еще на какое-то возможное время.