Открывашка в другие миры

Придерживаясь за стену, я в три коротких прыжка одолел расстояние, отделяющее меня от двери, и медленно, стараясь не делать резких движений, высунул в проем руки, открытыми ладонями вперед.

– Давай давай, кадет, шевелись! – поторопил усатый, и я, сделав последний неловкий рывок на одной ноге, не удержавшись, вывалился на улицу, больно приземлившись на левое плечо, и проехавшись щекой по земле. Мое неуклюжее падение вызвало у бандитов дружный хохот. Мне же было совершенно не до смеха. Стиснув зубы от досады и злости, и сплюнув набившийся в рот песок, я медленно распрямился, оставшись сидеть на коленях. В этой унизительной позе, принятой мною намеренно, я более-менее приобрел устойчивость и как ни странно, сразу же почувствовал себя увереннее. Держа руки свободно вдоль тела и стараясь выглядеть как можно более жалко, я поднял на похитителей смиренный взгляд. Хотя сказать по правде, притворяться мне особо и не требовалось. Похоже, вид моего покрытого старыми и новыми ранами тела произвел неизгладимое впечатление даже на Катю, которая впервые увидела меня без рубашки при свете дня. Да, капитан, на солнышке, наверное, все это выглядит страшнее, чем в пыльном полумраке грязного сарая…

Солнышко… Невольно бросив взгляд вверх, я обомлел. Теперь понятно, почему Полесова назвала это место «новой параллелью»! Вместо привычной сине-голубой атмосферы местное небо было желтого оттенка, со всех сторон увешанного разноцветными прозрачными шарами звезд. А это значит, что мы где угодно, но не на Земле. По крайней мере, не на НАШЕЙ Земле.

– Ну что ты рот разинул, как козел на новые ворота? – усмехнулся усатый, переиначив поговорку на свой лад, тем самым возвратив меня в реальность.

– Баран, – поправил я машинально, переведя на него свой взгляд.

– Ты кого еще тут бараном назвал, плесень? – непонимающе нахмурился бандит, чем вызвал на моем лице недобрую улыбку:

– Вообще-то не тебя, но уже начинаю думать, что невольно попал в точку.

Своей легкой дерзостью я рассчитывал вывести противника, отвлечь его внимание от Поли, и тем самым дать ей шанс вырваться. Но усатый, разозлившись, только стиснул девушку сильнее. Потеряв доступ кислорода, Поля в миг покрылась красными пятнами и глухо захрипела, словно рыбка, открывая рот, но не имея возможности вдохнуть.

Все это время, стараясь действовать как можно незаметнее, я медленно заводил правую руку за спину, и сейчас твердо обхватывал ладонью «проснувшуюся» открывашку, своим покалывающим зудением давно щекотавшую мою кожу.

– А знаешь, дорогой, – я нагло посмотрел усатому в глаза, – пожалуй, что ты даже не баран, а мерзкий ублюдок, которому следует засунуть….

Все, что я плел дальше, не выдерживало никакой цензуры, да оно было и не нужно. Я преследовал единственную цель: довести бандита настолько, чтобы он бросил Катю, и моя неистовая матерная тирада, наконец, сработала. Побагровев от злости до синюшно-пунцового цвета, усатый с воплем ярости отшвырнул от себя задыхающуюся Полесову, и перевел ствол пистолета на меня. Успев отметить, как побелел от напряжения его палец, сжимающий курок, я опередил бандита на доли секунды. Вырвав из-за пояса прибор и развернув его обратной стороной, я вдавил кнопку пуска до упора, одновременно плашмя падая наземь. Вырвавшийся из открывашки луч сработал мгновенно, отправив парить в «молоке» усатого, так и не успевшего выпустить в меня пулю. Его напарник, до того момента тыкающий оружием в отключившегося Маркуса, издав дикий вопль, трясущимися от страха руками задергал револьвером, переводя прицел с меня на Полю и обратно, мгновенно став опаснее своего исчезнувшего секунду назад босса. Такой невменяемый может начать палить без разбору, и мало тогда никому не покажется. Я только набрал в грудь воздуха, чтобы произнести что-либо успокаивающее, как внезапно открывший глаза Марик нечеловеческим усилием рванулся вперед, перехватывая вооруженную руку противника и заваливая его на себя.

– Маркус, нет!!! – сиплым голосом возопила Поля, вскакивая с земли и намереваясь дернуться в сторону летуна. Я же никак не мог навести прибор на борющихся в пыли мужчин, боясь ненароком попасть в своего.

Раздавшийся выстрел, сопровождаемый мерзким хлюпающим звуком разрываемой плоти, диким эхом отозвался в моей голове. В это мгновение окружающий меня мир словно остановился. Я видел перед собой распрямившуюся спину бандита, оседлавшего раненого летуна, из живота которого вдруг в разные стороны отлетели брызги крови, красным фонтаном орошая землю. Орущую не своим голосом Катю, замершую в невероятном прыжке. Чувствовал собственное сердце, готовое вырваться из груди. Удивленно смотрел на собственную руку, внезапно зажившую отдельной жизнью, на указательный палец с поломанным ногтем, вдавливающий кнопку активации луча. На растворяющегося в пространстве убийцу. И на Маркуса, безвольно запрокидывающегося на спину с блаженной улыбкой на застывших окровавленных губах…

Я сидел на пыльной земле, не в силах поверить в произошедшее, глупо уставившись на то, как Катя, обливаясь слезами и что-то крича, прижимает к себе голову мертвого парня, словно ребенка баюкая его на своих коленях. Чувствуя, как дико начинают трястись мои руки, и не в силах произнести ни слова, я поднял на капитана затравленный взгляд, и почти физически ощутил ее боль. Не от собственных ран. От потери человека, вложившего все силы в свой последний жизненный рывок. От смерти парня, который так и не успел стать для меня другом. Но сделал больше, чем кто-либо другой.

Растерев грязной рукой по щекам предательски скатывающиеся из глаз соленые капли, я по-пластунски преодолел разделявшие нас с Катей 3 метра, и не говоря ни слова, сжал ее в охапку, одновременно активируя устройство, которое должно было отправить нас домой.

***

Все было как впервые. Вспышка. Удар. Боль.

Голос Полесовой прорвался в мое сознание словно сквозь вату, разрушив спасительную тишину:

– Оказать медицинскую помощь и запереть этого в ИИЗ!

Не Пермикова. Не Андрея. Не кадета…. Неужели для нее теперь я просто «ЭТОТ»?…

От Катиных губ, приблизившихся к моему уху почти вплотную, щеку обожгло теплом. А от произнесенных слов резко сдавило сердце:

– Маркуса я тебе никогда не прощу!…

Этот обреченный хриплый шепот еще долго отдавался эхом в моей голове. Пока я, уплывая в пустоту, не потерял сознание.

Глава 23. Пермиков, на выход!

Я знаю мало женщин, всегда сдерживающих свои обещания. Но капитан Полесова была исключением. Сказала, что запрёт меня в ИИЗ, и так и поступила. Как я узнал позднее на своей же шкуре – аббревиатура эта означала «Исправительный Изолятор», тесную камеру которого я и измерял шагами вот уже несколько дней. Но все же меня поместили под арест не сразу после возвращения. Сперва я где-то сутки провалялся в пропахшей медикаментами и хлоркой палате местного госпиталя, расположенного в одном из верхних этажей нашего военного корпуса. К моему глубокому сожалению, на симпатичных медсестер, бережно поправляющих под головой подушку, рассчитывать не приходилось. То ли здесь было так заведено, что на работу принимали в основном мужчин, то ли меня опасались отдавать в чуткие женские руки, поэтому моим лечением занимались два хмурых мужика в белых халатах. Судя по молчаливому поведению медбратьев, они получили указание не разговаривать с «задержанным», то есть со мной, поэтому все процедуры проходили в тяжелом молчании.

Нежничать со мной здесь тоже не собирались. Довольно грубо обработав мои раны и всадив в бедро огромный толстый шприц, наполненный противоядием, должным вернуть израненной ноге чувствительность, меня пристегнули к кровати за правое запястье и оставили куковать до утра. Можно подумать, что без этих мер я мог сбежать! Да и сказать по правде, будь у меня такая возможность, я бы вряд ли ей воспользовался. Слишком много вопросов, роящихся в моей голове, остались без ответов, а возвращение домой мне тоже не сулило ничего хорошего, так как старые враги – Клещ, Лиза, их Главарь, державшие меня в плену, всё еще оставались где-то там. С кем с кем, а с ними меньше всего хотелось снова повстречаться. Кроме того за последние дни произошло столько событий, на осмысление которых времени все не хватало, что я радовался этой вынужденной передышке, пусть даже будучи в привычной уже роли заключенного.

Обколотый обезболивающими и антибиотиками, проведенные в госпитале сутки я практически проспал, ненадолго приходя в себя лишь для справления естественных нужд и принятия скупой больничной пищи. И пусть серо-бурая каша была пресной и невкусной, кровать нещадно скрипела от каждого движения, а старые и новые ушибы ныли тупой болью, зато впервые со дня похищения меня никто не бил, не резал, не пугал пытками, и не пытался убить.

Утром следующего дня мой вынужденный отдых в стенах госпиталя завершился. А если выражаться точнее, то я просто поменял одну скрипучую койку на другую, только теперь уже в застенках знаменитого ИИЗ. Чувствуя себя выспавшимся и ожидая завтрак, я обернулся на звук открываемой двери, но вместо парней в белых халатах в палату вошла знатная парочка суровых вояк, обряженных по всей форме, которые отстегнув меня от кровати, велели одеться и проследовать с ними. Под бдительным присмотром двух пар холодных глаз я натянул выданные мне черные брюки и футболку, сунул ноги в тапочки, и зажатый с обеих сторон смиренно поплелся вперед. Пять лестничных пролетов вниз, длинный коридор, переходящий в другой корпус, лифт, несколько поворотов, тяжелая дверь с приваренной к ней решеткой, которая с порога создавала удручающее настроение, еще один коридорчик с низким и давящим на психику потолком, и, наконец, сама камера.

Честно говоря, у входа в ИИЗ я ожидал увидеть Полю. Ну или же она могла зайти ко мне туда потом, но ни в первый день, ни во второй, ни в последующие капитан так и не появилась. Чувство вины за гибель Маркуса, разъедавшее меня изнутри, постепенно начало притупляться, все больше перерастая в злость. Часами измеряя камеру шагами, я старался убедить себя, что это был несчастный случай. Что не моя залихватская безрассудность и азарт первой битвы заставили ребят пренебречь всеми правилами безопасности и доверившись мне, человеку с полным отсутствием опыта, прыгнуть без страховки в неизвестность, тем самым рискуя не только своими погонами, но и жизнями. Меня же в момент закрытия прорыва переполняло лишь желание победить! Сделать так, как я хочу, заставить этих суровых ребят себе поверить, ведь мне казалось, что я всё делаю правильно! Впервые почувствовав с открывашкой связь, я уверился в своей неуязвимости. Да что там говорить, я ощущал себя чуть ли не богом! Закрыть портал – легко! Перенести нас всех в другую параллель – что может быть проще! Я же теперь все могу! Только доверьтесь мне, и я нажму на кнопку!…

Донажимался…

«Маркуса я тебе никогда не прощу…». Эти последние Полины слова никак не шли у меня из головы. Я машинально потер обросшую щетиной щеку, будто снова ощутив ее горячее дыхание на своей коже. Чем ты там занята сейчас, капитан? С удвоенным усердием дрессируешь команду, чтобы не думать об очередной потере в рядах взвода? Хотя Маркус ведь и не был членом группы, и пошел со всеми вместе на Прорыв только из-за того, что  Полесова отдала ему приказ… Наверное, корит себя не меньше, чем меня. Вот так вот, дорогая, ты тут тоже виновата! И не надо делать из меня козла отпущения, безжалостно запирая под замком, словно преступника, коим я вовсе не являлся. Поговорить бы нам с тобой как следует, сколько еще ты здесь намерена меня держать?!

Расхаживая от одной стены к другой, я не сразу сообразил, что разговариваю вслух, и только перейдя на последних фразах на крик, осекшись, замолчал. Пытаясь успокоить расшалившиеся нервы, я оперся рукой о стену и закрыл глаза. Задержав дыхание, стал считать про себя до десяти, но помогло мне это лишь наполовину. Я понимал, что если проведу в тесных застенках ИИЗ еще хотя бы день, то попросту свихнусь от безделья и вынужденного одиночества. С силой врезав ни в чем не повинной старой штукатурке, и зарычав от бессилия, я рухнул на кровать, думая о заключенных в тюрьмах, и не представляя, как они выносят эту меру пресечения годами.

Словно в ответ на мои невеселые мысли, в двери лязгнул замок, и она с тяжелым скрежетом отъехала в сторону. Возникший в проеме охранник, смерив меня хмурым взглядом, скомандовал:

– Пермиков, на выход.

– Ну, наконец-то! – издав громкий вздох облегчения, притворно радостно я улыбнулся здоровяку. – А я уж было начал думать, что там (ткнув пальцев в потолок, я многозначительно закатил глаза) про меня забыли.

– Не паясничай, Открыватель.

Никак не среагировав на мой эмоциональный выплеск, охранник посторонился, давая мне возможность протиснуться в узкий дверной проем мимо него, и сохраняя полную невозмутимость, велел замереть на месте.

– Напоминаю правила: руки заложить за спину, при остановках поворачиваться лицом к стене. Не ускорять и не замедлять шаг без соответствующей команды, язык держать за зубами. Усек или нужно повторить?

– Спасибо, не стоит. С недавних пор я все усваиваю с первого раза, – пробормотал я, задумчиво проведя  языком по месту выбитого Патлатым зуба, и послушно сцепил за спиной ладони. – Так кто же вспомнил о моем существовании? Неужто капитан сменила гнев на милость?

– Вот скоро и узнаешь, – буркнул здоровяк. – Шагай!

– Куда шагать-то?

– Прямо! Или тебе надо придать ускорение? – охранник начал заводиться не на шутку.

– Да иду я, иду!

Поняв, что перегибать палку не стоит, я смиренно опустил глаза и, чувствуя затылком тяжелое дыхание сопровождающего, пошел в указанном направлении, более не задавая вопросов. Миновав холодный мрачный коридор, ведущий из исправительного изолятора на волю, я внутренне дал себе зарок: по возможности никогда сюда не возвращаться.

***

Не знаю, из каких соображений здоровяк решил не пользоваться лифтом, погнав меня по лестнице пешком аж на 14-й уровень! Неужели самому было не лень тащиться по ступенькам на такую верхотуру?

– Лифты сюда не ходят, – прокомментировал он мои не озвученные мысли. – Директор держит себя в форме, и другим расслабляться не дает.

– Мы что, идем к директору?

От удивления я на секунду даже остановился. Но тотчас же тычком в спину был возвращен в прежний ритм нудного подъема.

– Так точно, новичок. Не знаю, чем ты там его заинтересовал, но раз уж большой босс вызвал к себе, значит есть на то весомая причина. Тормози! – вдруг гаркнул здоровяк, заставив меня вздрогнуть.