Жила-была Катька

Жила-была Катька
Ольга Пустошинская

Катька не любит ходить в детский сад, потому что там насильно кормят и укладывают спать, а у неё нет аппетита и сна ни в одном глазу. К тому же в садике её донимает противный мальчишка – Серёжка Моисеев. Катька мстит, как умеет, – рисует на него карикатуры. Она шалит, но не нарочно, просто так получается.

Ольга Пустошинская

Жила-была Катька

Что такое «уволюсь»

Мама решила, что Катя созрела для чтения, когда той исполнилось четыре года.

Папа сомневался:

– А зачем Кате так рано читать? В школу пойдёт и научится.

– До школы целых три года, за это время ребёнок столько всего упустит! – возражала мама. – Да она сама хочет, все буквы в «Весёлых картинках» знает. Да, Катя?

Катька кивнула. Ха! Да чего тут не знать, легкотня! Буква «в» – это Карандаш с пилой. Палец ко лбу приставил – думает о чём-то. «Е» – Чиполлино. У него из головы луковые пёрышки растут, как у людей волосы. Очень удобно: захотел лука – сорвал и съел. Чиполлино наступил мышке на хвост, а она ничего, не пищит. Терпит. Буква «с» – это сыр, «ё» – крокодил с глазами… В детском саду никакими такими буквами не занимались, а ждать три года очень долго.

– Я букварь у Луниных возьму и буду учить, – сказала мама.

Она принесла синюю книжку со смеющимися первоклашками на обложке и открыла на странице с алфавитом.

Катя быстро выучила остальные буквы, которых не было в «Весёлых картинках», и уверенно рисовала их в тетрадке. А как дело дошло до слогов, чтение застопорилось.

Мама хмурилась:

– Мэ да а… как будет вместе?

– Ма, – подсказывал папа Кате, но та упрямо молчала.

Маму Катина тупость раздражала, и к концу урока учительница была порядком взвинчена, а ученица – в слезах и соплях.

– В кого ты такая глупая? – сердилась мама.

Катя задумалась. Дальних родственников она не знала, а близкие – вот они, рядышком.

Если бы Катя умела рисовать так же хорошо, как настоящие художники в книжках, она изобразила бы вот этот диван, маму с букварём и себя, с опущенной головой, тёмными хвостиками и бантиками – всё как положено.

– Мэ да а что будет?

В голове у Кати прояснилось.

– Будет… ма! Будет ма!

– Молодец, не совсем тупица, – выдохнула мама.

Катя одолела слоги и вскоре бойко читала Михалкова:

Я ненавижу слово «спать»!

Я ёжусь каждый раз,

Когда я слышу: «Марш в кровать!

Уже десятый час!»

Читать стихи было очень легко, потому что она и раньше знала их наизусть.

***

В детский сад Катя ходить не любила, потому что не было там ничего хорошего. Мальчишки дразнились и кривлялись, как ненормальные. Стоило человеку, то есть Кате, сесть порисовать, как Серёжка Моисеев непременно подбегал и отнимал коричневый карандаш, которым она только собиралась раскрасить лошадку. Моисеев зубы скалил и кривлялся совсем как мартышка, которую Катя видела по телевизору в передаче «В мире животных», только мартышка была смешной и симпатичной. Добрая потому что. Серёжка и вещи у Кати всегда отнимал, а летом нарочно испачкал ей руку смолой, когда в садике дорожки асфальтировали. Одним словом, не за что Катьке любить и детский сад, и Серёжку.

Вот и сейчас Моисеев подпрыгивал, корчил рожи, показывал карандаш и тут же прятал за спину.

– Катька! Катька! На, на, возьми!

Он сунул карандаш в рот, как будто закурил, и запел, паясничая:

На палубе матросы

Курили папиросы.

Один не докурил,

Собаке подарил.

Катя отвернулась. Ей и в голову не пришло жаловаться воспитательнице, она отомстила сама. Взяла бумажный листок и нарисовала маленького пузатого человечка с кривыми ногами и тремя волосинками на голове. На руках у него не хватало пальцев – ерунда! Одним больше, одним меньше… Из носа у человечка текло, изо рта торчали огромные зубы, а позади болталось что-то похожее на связку сосисок. Печатными буквами Катя подписала: «Это Серёжка», чтобы потомки знали, кто увековечен на рисунке, ведь все художники так делают. Нарисуют даму в шляпе и подпишут, что это дама в шляпе, а то вдруг забудут потом.

А Серёжка даже не понял, что он и есть этот нарисованный человечек, хотя несколько раз заглядывал Кате через плечо. Где ему догадаться, если буквы «а» от буквы «б» отличить не может. Пусть терпит, раз такой дурак.

Катя сложила листочек с портретом Серёжки в несколько раз и спрятала в карман. Такие рисунки она никому не показывала, особенно воспитательнице Галине Аркадьевне. Та, в отличие от Моисеева, буквы не путала. Вдруг она прочитает и маме нажалуется? Воспитательница вообще любила жаловаться. Каждый день говорила чужим мамам: «Ваш сын облил компотом девочку», «Игорь сегодня обкакался», «Саша плевался». А Катиной маме говорила: «Ваша дочка опять ничего не ела в обед». Или: «Катя не спала весь тихий час и мешала другим деткам».

Вот чего ещё не любила Катька, так это спать. Нет, ночью она спала, конечно, а не как тот мальчик из стихотворения, а днём сна у неё ни в одном глазу не было, как говорила бабушка. Ни в одном, ни в другом. Катька точно знала, что тихий час придумала вредная Галина Аркадьевна, чтобы все спали, а она могла закрыть застеклённые двери и спокойно пить чай со Светланой Ивановной, нянечкой.

Катя закончила раскрашивать лошадку зелёным цветом, получилось замечательно.

– Галина Аркадьевна, а зелёные лошадки бывают?

– Что? А, конечно бывают, – ответила воспитательница рассеянно и уселась на малюсенький стульчик, так что коленки у неё смешно торчали.

У Галины Аркадьевны было вытянутое лицо, выпуклые глаза, как у золотой рыбки в аквариуме, ярко-красные губы и чёрный узел волос на затылке. Подошла Светлана Ивановна, и они заговорили о чём-то непонятном.

– Я так устала, – сказала Галина Аркадьевна, – сил никаких нет. Уволюсь на… – И она добавила короткое слово.

Катька навострила уши.

– И я устала, – грустно согласилась нянечка, – мать всё говорила: «Учись, старайся, не то будешь в садике горшки мыть». И вот… – Она замолчала на полуслове и сказала совсем другим голосом: – Катенька, мама пришла!