Письмо длиною в десять лет

Однажды в их группе появилась новенькая девочка – Светка Давыдова. Сестры невзлюбили ее с первого взгляда. Они были еще больше удивлены и огорчены, когда узнали, что новенькую подселяют к ним в комнату.

Домашняя девочка Света резко отличалась от детдомовских детей одеждой и манерой поведения.

Горделивая и капризная новенькая ни с кем из детдомовцев не хотела общаться, держалась особняком. Перекидывалась парой слов только с Сашей, может потому, что была его соседкой по парте, а может просто почувствовала в нем дружескую поддержку.

От того, что Сашка уделял Давыдовой много внимания, сестры Родионовы, не сговариваясь, начали дружить «против» этой гордячки Светки.

Сашка же, давал новенькой много советов и «инструкций» по выживанию в детском доме. В общем, взял над новенькой шефство.

– Уж я – то знаю, что говорю. Я тут, с самого рождения, – серьезно и по-мужски говорил он девочке. – Самое главное не попадаться лишний раз на глаза Яшке Шмелеву, ну, а если малышня будут обижать – сразу говори мне. Поняла?

– Поняла! – подчиняясь ему коротко отвечала Света.

Держалась девочка стойко. Только никто не знал, что каждый день до поздней ночи, свернувшись калачиком в своей постели, она тосковала о родителях. Тосковала о былой сытой и счастливой семейной жизни.

В полудреме ей чудились сильные и крепкие руки отца, гладившие ее по голове перед сном, звучала неизменная отцовская фраза: «спи, родная!»

Потом снилась мама, ее чуткий взгляд, мягкий тон и ласковый голос, желавшей спокойной ночи.

Жуткая, изнуряющая тоска, сухие слезы и безысходность…

– Ну почему? – задавала она самой себе вопрос, зная, что не найдет на него ответ.

Поэтому каждое утро, с заплаканным лицом и припухшими веками она вставала раньше, чем Маша и Уля, умывалась холодной водой и уходила в коридор. Сидела на подоконнике у окна, равнодушно кивала головой на приветствия детей и воспитателей. Ждала Сашку.

– Ну, наконец -то, – увидев его, внешне не выдавая радости от встречи, сказала девочка.

– Скоро этот кошмар закончится. Меня заберет на каникулы тетя Карина в город Екатеринбург, – продолжала она.

– Везет тебе! – грустно отозвался мальчик.

– Быстро слезай с подоконника, Роботовна идет. Ругаться будет, что тут сидим. Опять скажет: «Для кого диваны существуют?»

Конечно, Нателла Робертовна замечала нелегкую адаптацию Светы в детдомовской среде. Она знала, что каждый второй ребенок трудно вживается в здешнюю атмосферу, особенно дети из благополучных семей. Они потеряны, иногда озлоблены и не общительны.

– Для кого существуют диваны и стулья? – строго заявила она, увидев сидящих на подоконнике детей.

А про себя воспитатель тут – же отметила: «Слава Богу, новенькая нашла друга, хорошего парнишку, думается, будущего музыканта – Сашку!»

А дети, услышав замечание, заговорщически улыбнулись, сдерживаясь, чтобы громко не рассмеяться, спрыгнули с подоконника и побежали в столовую.

2 глава

О выборе профессии старший воспитатель Нателла Робертовна не жалела абсолютно. Сама была выпускницей этого детского дома, а после учебы в педагогическом институте, не раздумывая пришла работать именно сюда, в родные стены.

До десяти лет Нателла росла в полной семье. Всего детей было трое. Она была вторым ребенком.

Отец работал на шахте. Ходил на работу посменно. Отца дети любили и ждали окончания его смен с нетерпением.

Маму Ната помнит смутно. Женщина часто отлучалась из дома, домашним хозяйством не занималась, нигде не работала.

Она пила. Могла пропасть на несколько дней. Потом приходила, спала и опять уходила.

Старшая сестра училась в городе в педагогическом училище на воспитателя детского сада. В выходные она приезжала и занималась младшими детьми, стирала, мыла, наводила порядок в доме. В ее отсутствие, маленькой Нате приходилось ухаживать за двухлетним малышом.

В пятилетнем возрасте, девочка могла поменять брату штанишки, поить молоком, играть с ним, разогреть на плите себе и отцу еду, приготовленную старшей сестрой впрок.

Даже в ранних воспоминаниях она помнит себя гуляющей по поселку с коляской, в которой лежит братишка. Они идут встречать отца с работы.

Один сентябрьский день запомнился Нателле особенно. Как всегда, они с братом пошли встречать отца. Шли дольше обычного. Но отец все не появлялся на горизонте. Ната помнит, как перебирались через рельсы, выходящие из огороженной высоким забором шахтерской территории. Ох! Как они мешали идти с коляской! Тяжело, но девочка справилась, мастерски приподнимала сначала один ряд колес, потом другой. Братца в ней сильно качало из стороны в сторону, но он спал.

– Хоть своим криком и плачем не мешает, – мелькали мысли в голове у Натки.

– Скоро колеса совсем отвалятся, разболтались, – переживала девочка. – Надо сказать отцу, чтобы починил.

Дети почти дошли до забора шахтерской проходной. Только подойти ближе не смогли.

Мешали проходу выстроившиеся машины милиции и скорой помощи. Много людей. Слышен нарастающий жуткий женский крик, разрывающий зловещую тишину. Какой-то страшный, грудной, зловещий крик. Такого она никогда не слышала раньше. Дома родители, конечно, ругались, кричали, мать переходила на истеричный визг. Но чтобы так… Нет…

Что было дальше, Натка помнит плохо. Детскую душу потрясло слово «обвал». Она его много раз слышала, но не могла себе представить, что это произойдет на передовой, образцовой шахте, где работал ее обожаемый отец. Вот у кого все четко, спланировано, во всем порядок.

И вдруг! Папы больше нет…

Дальше череда неприятных событий: похороны отца, лишение матери прав на несовершеннолетних детей, переезд в детский дом.

С братом и сестрой пришлось расстаться, потому как, мальчика забрали в дом малютки, а сестра продолжала учиться в городе и жила в общежитии.

***

– Сбегу! Все равно сбегу! – бубнила себе под нос девчонка, когда переступала порог детского дома в первый раз.

Тяжелая массивная входная дверь детдома закрыта изнутри.

Одна из двух женщин, сопровождавших Натку, начинает сильно тарабанить маленьким, худеньким кулачком в створку двери, на которой красуется надпись: «Детский дом «Страна детства». А затем, назвавшись каким-то представителем отдела народного образования, протягивает большой, грузной даме, открывшей дверь, много бумаг и уходит оформлять документы.

Молоденькая лейтенант из детской комнаты милиции, оставшись с Нателлой, нервно гладит девочку по голове и твердит одну и ту же фразу: «Не переживай, все будет хорошо». Только фраза, вместо ободрения и успокоения действовала на ребенка с точностью до наоборот.

Нателла сначала замкнулась, а потом неожиданно громко и пронзительно зарыдала. Впала в жуткую истерику, плакала и кричала, что она не хочет тут находиться, что хочет домой, обратно к брату и сестре. Ее успокаивали, давали попить водички, приносили какие-то незамысловатые сладости, показывали комнату, в которой девочка будет жить, классы для занятий музыкой, спортом, но истерика продолжалась еще долгое время.

Тоска раздирала в клочья ее душу, голова страшно болела, тошнота подступала к горлу.

Когда девочка немного успокоилась, рядом уже не было ни представителя отдела народного образования, ни лейтенанта из детской комнаты милиции, а были какие-то незнакомые женщины, как тогда казалось Нателле, все на одно лицо. И лица эти очень не понравились Нателле. Опухшие от слез глаза видели перед собой злодеев, людоедов и тиранов.

Ее привычная жизнь оборвалась и виноваты в ней были чужие дяди и тети, приехавшие в их дом на казенной машине.

– Не мама! Нет! Злые дядьки и тетьки с папочками бумаг – только они виноваты! – злилась Нателла и вынашивала план побега. – Убегу и найду братика!

***