Напиток любви

Напиток любви
Ольга Сергеевна Сысуева

1917 год.

Александр Бельский влюблён в светскую красавицу Ольгу Петровскую. Им помогает рыцарь войны и революции Борис Викторович Савинков, который знает их всю жизнь. Петровская – кузина Савинкова. Александру Аникину.

Ольга Сысуева

Напиток любви

…он слишком любил жизнь! Они не верили в его гибель. Не верили до конца…

Проживавший в Париже Александр Бельский развернул газету, в которой прочитал о гибели человека, которого считал своим другом, и не поверил этому. "Он не мог просто умереть", – подумал про себя артист. И долго думать, показывать это своей жене Ольге Петровской или нет. Но всё-таки, не веря этому сам, он решился ей показать.

ВМЕСТО ПРОЛОГА

ЛЕГЕНДА…

9 мая 1925 года в 18.00 философ Ремизов решил зайти в знакомый номенклатурный ресторан поужинать. Алексей Ремизов был один. Брать женщин в этот раз не хотелось – тяжёлые обстоятельства гибели его приятеля Бориса Савинкова сказались на его чувствах и его душе и он решил просто развеяться в ресторане. В воздухе отдавало какой-то мистикой, что почувствовал Ремизов всем телом.

…Борис Савинков чувствовал себя поражённым. В тот самый момент, в который его бросили в темницу, и приказали молчать, он просто чувствовал, что умирает. Хотя на самом деле это было вовсе не так. Он открыл глаза и почувствовал над собой двоих смеющихся мужчин. Они явно издевались вначале, потом один из них предложил ему следующее.

– Борис Викторович, простите за неудобства, – он сел перед ним на корточки. Пуганный Савинков отшатнулся к стенке и пошёл и испуганными глазами посмотрел на Сыроежкина, который сидел перед ним на корточках.

– Мы хотим с Вами заключить сделку. – Улыбнулся Григорий Борису. – Вы под моим началом завтра же поедете в Испанию, потому что здесь Вы уже труп.

Савинков решительно ничего не понял. Но он был на всё согласен, лишь бы не били. Григорий протянул ему газету, в которой сообщалось о том, что он покончил жизнь самоубийством. Савинков был к этому готов. Он даже всплакнул, оплакивая себя, но потом попросил:

– Могу ли я выпить стакан воды?

Сыроежкин ухмыльнулся: позёрство было в духе Бориса Викторовича, и он одобрил.

– Хорошо. Вечер в ресторане, и мы быстро отправляемся, вначале в мистический Алтай – Вы там нужны для последующей экспедиции в Тибет, а затем – в Испанию.

Савинков кивнул. Бабы недоставало, но мужчина был согласен и на курицу в ресторане. Его приодели по форме и туда он отправился вместе со своим начальником Сыроежкиным. На нём был фиолетовый костюм. В Савинкове почему-то заговорил Джон Астор, который любил носить всё фиолетовое. Он умылся, причесал волосы и отправился в ресторан, где ужинали люди. Это были разные пары. Были пары с разницей в возрасте, которые смотрелись весьма экстравагантно. Немолодой человек вёл молоденькую студентку, которая сбивалась в такте вальса, смешила людей, но им было всё равно до их окружения: они были глубоко погружены друг в друга. Савинков заулыбался. Ресторан! После долгих пыток и мучений – это место ему казалось раем на Земле. Он пожелал ещё раз сходить в оперетту, на "Летучую мышь" и Сыроежкин быстро достал пригласительные из театра музыкальной комедии на следующей вечер. Днём у Савинкова была подготовка – чекисты набирали команду людей, которые хотели бы побывать в Тибете. Савинков отправлялся туда. Этот мир теперь принадлежал только ему. Ему сейчас хотелось одного – жить, и может быть что-то делать.

– Я хотел бы увидится сыном. – Пожелал Савинков. Ему предложили, что он будет вместе с сыном – Львом Борисовичем Савинковым воевать в Испании. Савинков жутко обрадовался этому. Он чувствовал себя хозяином жизни после того ада, что ему пришлось пережить. Объявили лёгкий вальс.

– Советские господа живут как буржуи. – Усмехнулся Савинков.

– Тихо, – пригрозил Сыроежкин, -я тебя спасать от чекистов не уполномочен за обронённое буржуйское слово.

Савинков заметил сидящую одиноко даму в красивом чёрном платье, которое облегало её фигуру. Она была очень роскошной женщиной, и Борис Викторович решил с ней потанцевать. Не зная. кто он, дама дала согласие – она была рыжеволосой, и чему-то напомнила Савинкову Гиппиус. Но ту жизнь отрезали. Он теперь ждал встречи с родными. Но для этого ему пришлось бы стать чекистом и служить Советскому Союзу.

Мужчина был давно к этому готов. Они танцевали медленный вальс под музыку Штрауса. Этот вечер принадлежал им обоим. Она заглядывала в его глаза, и несколько смущённо отворачивалась. Он был полностью поглощён ею. Сыроежкин наблюдал за двоими, слегка усмехаясь. Что ни говори, а человек заслужил. Мужчина отпустил свою даму, которую передал другому кавалеру, и вернулся к мороженному с шампанским.

– По-моему не хватает ананасов. – Улыбнулся Борис. – Они тут же были принесены. Ошалевший Ремизов смотрел за этой сценой и наблюдал, что его друг жив. Савинков, казалось, подмигнул ему, и слегка пьяный философ вышел прочь из ресторана. Борис Савинков разрезал принесённый большой ананас, и запивал его шампанским… это был вечер в раю.

ПЕТРОГРАД

Революционный Петроград. Какое это было ужасное зрелище. Россия была в агонии, и, самое страшное, что все прекрасно понимали, что спасти её невозможно. Солдаты бросали оружие, убивали офицеров, грабили магазины и похищали продавщиц. Россия предавалась анархии. Казалось, что все силы были брошены на разрушение, но казалось бы, не все хотели полной разрухи. Кто-то из англичан писал, что "где это видано, чтобы террорист пытался спасти страну от гибели?" и он был прав. Вся власть была готова сосредоточиться в руках одного человека – Бориса Викторовича Савинкова, бывшего члена партии эсеров (его выгнали оттуда за то, что он издал роман "Конь Блед") и руководителя БО, которая раньше так запросто решала судьбы людей. Теперь на человека, который ранее внушал страх и ужас, с надеждой стала смотреть вся страна. И даже за рубежом, что он один способен остановить развал и крах Российской империи. На деле Борис Викторович был ранее и сотрудником полиции – так называемой, "охранки", то есть III охранного отделения и находился под началом сыщика Путилина и Евно Фишелевича Азефа.

Борис Савинков, комиссар Временного правительства, сидел в гостях у своих друзей Мережковских -дражайших "августейших супругов" З.Н. и Д.С., и пил чай. Аромат чая всегда согревает душу и подталкивает к позитивным мыслям, хотя везде был один сплошной негатив. Был поздний летний июльский вечер. Дмитрий Сергеевич, автор романов, некогда не прошедших полицейский надзор – "Павел I" и "Александр I", но написанных очень шикарным, тем не менее слогом, что зачитывались даже цензоры, сокрушаясь, жалели о том, что такие шедевры нельзя не пропускать, открыл окно и стал вглядываться в темноту.

Савинков посмотрел в бездонные нежно-голубые глаза Зинаиды Николаевны и крепко сжал её горячие руки. Губы женщины дрогнули. Она поняла, что дела обстоят тревожно. После неудачной попытки июльского мятежа, всё было неспокойным, зыбким, и казалось, что здание, с таким трудом отстроенное после падения Николая, вот-вот рухнет только потому, что его недостаточно хорошо построили.

– Что-то в правительстве? – Спросила Зинаида Николаевна.

– Хуже. – Ответил Савинков. – Ты простишь меня, если мы вынуждены

будем расстаться?

Она побледнела. Он понял: не простит. И тогда мягко, старательно, стараясь не задевать чувств Гиппиус, начал:

– России нужен лидер, сильный лидер, иначе она впадёт в анархию. Мы все надеемся на Керенского. Но моё терпение в итоге лопнуло. Этот адвокат ничего не желает знать. Приходишь к нему, молишь о действиях, и в итоге видишь чуть ли не слёзы в глазах аки баба, и истерику. Женскую истерику, которая не дозволительна мужчинам и, тем более, что правителям. В июле большевики уже пытались смести его со всем правительством вместе взятым. Ему мало? Или он надеется, что его сметут? Тогда. конечно, совесть его будет чиста, и в мемуарах он напишет, что все кругом виноваты, кроме него…

Гиппиус молча слушала, стараясь понять, к чему он клонит. Между тем, Савинков открыл чемодан, и достал оттуда записку, и протянул ей.

– Читайте… – он отвернулся, пока она не прочитала всё.

– Диктатура? Смертная казнь за дезертирство? – В ужасе воскликнула Гиппиус. Мережковский закрыл окно, сплюнул, и вышел.

– И Вы на это решитесь?

В Савинкове женщин всегда привлекала его жёсткая решительность, и умение идти на риск, и кружило женщинам головы и зажигало сердца.

Даже в такие сложные жизненные ситуации паразит Савинков этим пользовался. Желая покорить Гиппиус окончательно, и сам испытывая чувство лёгкой влюблённости, опьянённый от красоты рыжих кудрей, Борис сел в полоборота, легко и полутеатрально, так чтобы на него едва падал свет от электрической лампочки в слегка освещённой комнате- гостиной, и приобрёл весьма трагическую маску и мистическую позу.

Выдержав нужную паузу, Борис понизил голос на полтона, и трагически заговорил:

– Ради России я готов пойти на что угодно.

Он снова посмотрел ей в глаза. Она схватила его за руку, и поцеловала в губы. Над ними нависла мрачная ночь, которая скрыла все порывы

страсти. Мережковский ещё раз прочитал записку, и налил себе чаю.

Лавр Корнилов ещё при жизни стал живой легендой. Его жизнь была наполнена невероятными приключениями. Он родился 31 августа 1870 года в семье простых казаков-землепашцев. Мальчишкой Лавр трудился и нянчил братьев и сестёр. Окончив два класса церковно-приходской школы, два года доучивался сам. В 1883 году поступил в Сибирский кадетский корпус. Затем – в Михайловское артиллерийское училище и получил назначение в Туркестан. Биография его довольно глубокая, и требует отдельного романа, но в отваге ему было не занимать. Помимо военной, он занимался ещё научно-исследовательской деятельностью, публиковал научно-публицистические статьи в журналах. Он был первым кто пересёк страшную пустыню, называемую ещё Степью Отчаянья в 1903 году; но в Буджистане его застало известие о войне. В русско-японскую войну он проявил себя истинным героем. За то, что он геройски проявил себя, выведя войска из окружения под Мукденом, Корнилов получил звание полковника. В 1915 году уже когда бушевала Первая Мировая война, он бежал из Австрийского плена…

Корнилова называли новым Суворовым, и он обожал и обожествлял своего

предшественника, как тот обожествлял государыню-матушку Екатерину II, и отчаянно ругал её фаворитов. Его признавал народ. Быть может, поэтому он воззвал к мнению провокаторов Завойко и Филоненко, охотно поверив в то, что он – Избранный и что он придёт после Керенского получить власть. Вера в то, что он – Избранник судьбы Корнилова была почти детской, наивной, страдальческой. С Филоненко Савинков подружился в годы Первой мировой, но Завойко знал плохо. Более того, Борис Викторович подозревал, что Завойко – провокатор со стороны ..

большевиков. После Июльского выступления, Савинкову всюду мерещились большевики.

Он был прекрасно осведомлён, что последние готовят вооружённое выступления в августе – об этом его предупредил бывший главным в Ставке и лояльный к нему генерал Алексеев.

Безуспешной июльская акция оказалась во многом благодаря стараниям самого Савинкова, и сам Владимир Ильич постановил свергнуть Савинкова во чтобы то ни стало, он просто ждал пока возмутится кто-то из генералов.

Этот момент настал, и Лавр Корнилов вознёсся до небес, искренно желая