Глушь

– Костя, перестань! – Полина голосила на всю квартиру. – Ты же друг!

– Кому друг, а кому просто знакомый, симпатичный знакомый мужского пола.

Не выдержав издевательств, Полина откину одеяло в сторону, приподнялась на дрожащих руках и изо всех сил лягнула Костика пяткой в лицо. Он резко отшатнулся и с силой хлопнулся на пол. Некоторое время полежав без движения, Костя будто опомнился, ощупал руками лицо. Из разбитого носа хлынула кровь.

– Дура! – зло прошипел Костик. – Больная!

Он сел на полу, длинной рукой дотянулся до Полиной постели и рывком дернул на себя одеяло. Когда оно оказалось у его ног, Костя схватил один конец и погрузил в него свой окровавленный нос. Высморкавшись в одеяло кровью, Костя поднял на Полину бешеные глаза:

– Я пошутить хотел, а ты мне нос испортила. И что Глеб в тебе нашел? Неужели наивно подумала ты, что можешь заинтересовать меня? Ты не в моем вкусе даже! Кому ты такая сумасшедшая нужна? Возомнила о себе! Только идиот Глеб мог повестись на твои пресные худосочные прелести! Тьфу! – Костик сплюнул себе под ноги.

– Выйди вон из комнаты! – закричала Полина. – Гад! Еще другом называется…

В это время послышалась возня возле входной двери, и всего через секунду свежий, гладковыбритый и румяный от горного воздуха в комнате появился Глеб. Его глаза светились, на груди покачивался фотоаппарат. Но только Глеб лицезрел перед собой драматическое действие, развивающиеся в его отсутствие, и двух главных героев, как светящиеся глаза начали меркнуть, губы побелели.

– Что здесь происходит? Полина, почему Костик в крови? Что он делает рядом с тобой?

– Пусть он тебе сам расскажет! – огрызнулась Полина. – Вот твой дружок во всей своей красе, полюбуйся!

– Костя, что произошло? – Глеб склонился над Костей, протягивая ему руку, чтобы помочь подняться с пола.

– Ничего! – сердито буркнул тот и отпихнул руку. – Пошутил, а она мне в нос ногой!

– Пошутил, говоришь! Знаю я твои шутки!

– Не сахарная, не растаяла бы от одного раза, – вставая на ноги и отряхиваясь, снова захохотал Костик, словно веселостью своей хотел отделаться от участия в выяснении отношений. – А ты сам не помнишь, может совсем забыл, как раньше мы шалили, девчонками обменивались. Я – ту, ты – эту! Для друга же ничего не жалко, верно, Глебушка? Серьезно, забыл? А Полька знает?

– Что? – Глеб стал совсем бледен, его обескровленные губы дрожали. Он смотрел, не моргая на Костю. Потом медленно, не решаясь взглянуть в упор, перевел стыдливые глаза на Полину, и девушка увидела в мольбу.

– Это правда, Глеб, – скривилась Полина, – вы занимались такими мерзостями? Поэтому Костик и решил, что снова можно? Ты поэтому ушел, специально ушел?!

– Нет, Полечка, нет, – голос Глеба скрежетал как железные дворовые ворота, – что было, то прошло, все в прошлом. Я изменился, я никому не позволю… И горы, всего лишь горы, отправился поснимать. Ты спала, Костя тоже. Нет, не специально, ты другая, ты все для меня. А этот…

Глеб одним прыжком оказался лицом к лицу с Костей.

– А ты мне после такого больше никто, понял?! Знал же, что она – не как все! Для меня особый человек…

Глеб схватился за футболку Кости, потянул на себя, потом тряхнул несколько раз.

– Эх, ты…

– Да идите вы к черту, – болтаясь в руках Глеба, прошипел Костик, – со своими нравоучениями, уже и пошутить нельзя! Зря только старался с этими журналистами! Ради чего? Думал оттянуться хорошенько, а вы как старики, только бурчите!

Костик ударил Глеба по руке, высвободился и, подхватив с кухонного столика кожаную барсетку, бросился к двери. Потом на секунду замер, обернулся:

– Журналисты завтра в восемь, литературное кафе возле морского вокзала, я свое слово держу!

– Ты куда? – вдогонку сбегающему вниз по ступеням Костику крикнул Глеб.

– Прогуляться, тошнит от вас!

Едва растревоженный агрессией Кости воздух перестал вибрировать, и комната погрузилась в гнетущую тишину, Полина устало опустила ноги на пол, поправила сбившиеся пряди волос. Тело ломило, точно его всего секунду назад выбили, подобно пыльному старому ковру, толстой палкой. Пальцы на руках налились свинцом, правая пятка ныла, вспоминая лицевой скелет Костика, сердце неуемно колотилось, и дрожал подбородок. Стараясь не смотреть на Глеба, застывшего статуей посреди комнаты, Полина согнулась и поспешила вернуть скомканное одеяло на кровать.

– Вот зараза, испачкал пододеяльник, теперь вручную стирать придется, – вздохнула девушка, несколько раз проведя ладошкой по ткани, будто от этих действий влажные алые пятна смогли бы исчезнуть.

– Не трудись, Полечка, я сам… – перехватил одеяло Глеб.

– Что сам? – Полина вскинула на Глеба полные гнева глаза. – Сам он… Ты себя сначала от грязи отмыть попробуй. Или к тебе она не цепляется? Не пристает?! А я, как видишь, боюсь замараться. – Полина зло отшвырнула от себя конец пододеяльника, как если бы он и был причиной разгоревшегося конфликта, и теперь немым безучастным свидетелем напоминал о грязи прошлых лет, грозившей запятнать еще несбывшееся будущее.

Глеб смотрел в пол. Его бледное лицо начало оживать, покрываться пятнами, пылающие щеки горели пурпурными яблоками. Полина зажмурилась. Казалось, они как два надувных шара увеличиваются в объеме. Ширятся, застилают собой даже солнце, игриво заглядывающее в окно.

– Как ты мог Глеб, как? Что это за дружба? Правду люди говорят, скажи мне кто твой…

– Поля, перестань, – Глеб ласково и немного стыдливо заглянул в глаза своей невесте, осторожно сделал шаг к ней навстречу.

Полина не отпрянула, осталась стоять на прежнем месте. Ее руки безжизненно свисали двумя тонкими плетями, и Глебу вдруг увиделась она лет через пятьдесят их семейной жизни. Такая трогательная, беззащитная, и в то же время опасная, возымевшая над ним свою власть, какую имеют над сильными мужчинами слабые и немного чудные женщины. Да, через пятьдесят лет она могла бы стоять перед ним с точно такой же смешной и, наверное, сморщенной от возраста мордашкой, свесив две руки, и гадать, куда же запропастился веник. Ведь всего секунду назад он был здесь, а теперь куда-то спрятался. Интересно, она еще будет писать? И губами, пересохшими и потрескавшимися, тоже будет шевелить ночами, подбирая подходящую рифму. Располнеет ли она или превратится в сухарик, будут ли у них дети или ее книги станут их детьми?

– Эй, очнись! – Полина преодолела оставшееся расстояние между ними и обвила шею Глеба проворными, пахнущими миндалем, руками. – Я умная девочка, пусть прошлое останется в прошлом. Не будем тратить напрасно свои южные дни. По твоим глазам все вижу, молодость все стерпит, а семейная жизнь не любит обид. Не сержусь, Глеб, на тебя, а Костик – избалованная дрянная девчонка!

Глеб зарылся носом в теплые волосы, пахнущие кофе. Странно, почему они имеют этот удивительный запах, будто цвет приманил его и поселил на длинных мягких прядях. Привык и к цвету и к запаху, словно знал их тысячи лет назад и загадал знать на тысячи лет вперед. А к поведению Поли привыкнуть никак нельзя. Ждешь бури, стихии в океане, готовишься сживаться, выживать. А она неожиданно простирается перед тобой ласковыми водами, зовущими окунуться в успокаивающие свои тихие волны. В этом вся Полина, другой такой больше ни за что не отыскать.

– Ну, как твои фото?

Бархатный голос Полины вернул Глеба из вод на сушу, позволил отыскать самого себя, большого и оттого такого нескладного, в ее объятиях.

– Горы, это чудо… – Глеб нехотя очнулся, попробовал силу своего сиплого голоса, откашлялся. – Здорово, что он дальномерный!

Глеб потрогал чехол аппарата, который притаился ласковым зверем теперь уже не на его груди, а между двумя, прильнувшими сердцами, замершими в объятиях. Зверь колыхался, слушая дыхание Поли, слушаясь и повинуясь ей одной.

– В горах собачника одного встретил, очень заинтересовался вещицей, просил, чтобы пса его щелкнул.

– И как, щелкнул? – Полина улыбнулась – не Глебу, неведомому псу.

– Да, жаль пленки совсем не осталось. Теперь беречь приходится, считать и задумываться над каждым кадром. А штука хорошая. Здесь, как и дома, прохожие останавливают, интересуются. Ты больше не сердишься? – Глеб кончиками пальцев коснулся острого подбородка.

– На что, Глеб?

– На то, что было…

– Не сержусь, меня тогда не было. Важно, что не солгал, не стал отпираться. Все, забыто! я в душ, и побежали. Есть хочется!

– Тогда в кафешку?

– Я только «за»! Мечтаю о горячем кофе и о какой-нибудь сладкой штучке к нему…

– У меня уже одна штучка есть, жаль без кофе суховата! – Глеб одним движением указательного пальца пробежался по Полиному боку, лавируя между острых ребер.

Они оба рассмеялись, радуясь предстоящему жаркому дню, наполненному событиями и впечатлениями.