Все мои дороги ведут к тебе. Книга первая

Сестры опять переглянулись. У каждой была своя история и обе уже знали, что это значит. Маша села рядом, между Ольгой и Сашей и, продолжая обнимать младшую сестру, ласково сказала:

– Саша, не убивайся раньше времени. А вдруг он тебе понравится? Ну, может же быть такое? – она метнула взгляд на Ольгу, та насмешливо посмотрела на нее. – Отец сказал, будет он завтра?

Саша покачала головой.

– Нет, его не будет. Так ему нужна невеста, что он и на день рождения не захотел приезжать, – всхлипнула Саша.

– Ну, дорогая, – Маша похлопала ее по спине, – у мужчин много всяких важных дел. Вряд ли это вышло специально.

Саша вдруг отстранилась от сестры и красными от слез глазами посмотрела на Машу.

– Маша, ну, ведь тебе отец позволил самой выбрать мужа. Почему же со мной он так жесток?

Маша грустно улыбнулась, провела рукой по волосам и тихо сказала:

– Ты не представляешь, чего мне это стоило, Саша… Он много лет ничего не хотел и слышать обо мне, лишь спустя пару лет благословил наш брак и позволил сыграть свадьбу по-человечески… Ты не заметила, он до сих пор почти не разговаривает со мной? Поверь мне, я – не лучший пример, – она покосилась на Ольгу, которая все также насмешливо курила.

– Но разве это важно, Маша? Разве не любовь важна? Ведь ты вышла замуж по любви, за человека, которого сама выбрала, – Саша взяла ее за руку. – Разве не это важнее?

Маша ничего не сказала. Она только грустно улыбнулась, покачала головой, а потом вдруг встала и молча ушла в детскую.

Саша с недоумением смотрела ей вслед, а потом, не понимая, взглянула на Ольгу. Та продолжала полулежать, жеманно покуривая длинный мундштук. Но ее взгляд… Она неотрывно смотрела на Сашу, не улыбаясь, словно бы мысли ее были где-то далеко.

– Оля, что с Машей? – очень тихо спросила Саша, чтоб Мария не могла услышать.

Олино лицо искривила злая улыбка.

– Все мужики – кобели.

Саша даже рот закрыла ладонями от неожиданности и грубости Ольги. А Ольга, как ни в чем ни бывало, продолжала, нисколько не заботясь, услышит ее сестра или нет из детской:

– Думаешь, он задержался по делам? Как бы не так! – Ольга усмехнулась. Саша поняла, что она говорила про Машиного мужа. – Она на днях узнала, что он ей изменяет. Вот тебе и по любви, – Ольга щелкнула Сашу по носу и бросила взгляд на дверь детской. – Бедная Маша. Сейчас она в полной западне. Бросить его и вернуться сюда она не может, гордость не позволит отцу все рассказать. И с кобелем своим как жить дальше, тоже не знает, – Ольга глубоко затянулась сигаретой и посмотрела на Сашу. – Вот такие дела, сестренка.

Когда мир стал таким чудовищно злым? Саша почувствовала, что ей тяжело дышать. Брак Маши – единственное, что внушало ей восхищение и давало надежду. Но после слов Оли Саша уже не понимала, существует ли счастье в этом мире.

– Это ужасно, – проронила она и вдруг дотронулась до Олиной руки, лежащей на тахте. – Ну, а ты, Оля, ты – что мне скажешь?

Ольга погладила пальцами Сашину руку, а потом этой же рукой поправила свой пеньюар, закрывая выпавшие груди. Снова затянулась и, выпустив дым в сторону, иронично сказала:

– Ну, нет, моя история вообще не пример, – она усмехнулась. – Ты знаешь, я так мечтала поскорее выйти замуж. Мне казалось, что замужней женщине столько всего позволено: танцы, банкеты, приемы, путешествия. И, честно говоря, мне вообще было все равно, за кого выходить… – она задумалась на секунду. – В целом, Пурталес, конечно, не плохой вариант. В том плане, что он добрый старик, никогда меня не обижал, хотя и крохобор страшный… – она снова замолчала и посмотрела на Сашу.

Сейчас, когда Ольга не улыбалась, не кокетничала, Саша отчетливо видела, как кое-где на ее лице уже начались едва заметные следы увядания.

– Я же была молода, как ты сейчас, неопытна, глупа. Кроме шляпок и платьев меня вообще ничто особо не интересовало. Пару раз он пытался, добросовестно пытался, ну, ты понимаешь, о чем я, – Оля лукаво улыбнулась Саше, которая опять смущенно раскраснелась. А Оля заговорщически усмехнулась и добавила с плохо скрываемым презрением: – Поначалу-то я думала, что так и должно быть, полежит со мной, потрется об меня своими сморщенными телесами, вздохнет, да отвернется. А потом и вовсе перестал. Мы много путешествовали, да и в его конторе много всяких… господ интересных… И я со временем научилась с этим жить. В этом была даже своя прелесть, – она зло усмехнулась и приподнялась, чтобы затушить сигарету в пепельнице на полу. Потом посмотрела куда-то в сторону и сухо сказала: – Зато теперь, стоит мне захотеть, я любого мужика могу заставить есть с руки или лизать носок моей туфли… Что делать, если душа и тело просят любви, а, Сашка? Испорченная, да? Да, испорченная, – Оля невесело расхохоталась и опять легла, видимо, наслаждаясь тем, как смущала своими словами Сашу.

А Саша вдруг разжала ладошку и оттуда выпал платок Косыгина. Ольга снова усмехнулась. Нет, она не покраснела, не испугалась, а просто усмехнулась.

– Я знаю, что ты думаешь, – сказала она вдруг, взяв пальцами платок за кончик, и помахала им в воздухе. Тончайшая материя нежно затрепыхалась в воздухе, переливаясь красивыми искусными узорами. Затем Оля повязала его на шее и снова откинулась на тахте, глядя на Сашу, проведя рукой по своим роскошным волосам. – Думаешь, что я жалкая, да? Что же мне остается делать? Сидеть со своим сморчком целыми днями? Нет уж! Я жить хочу! Любви хочу! – она слегка приподнялась, глядя Саше в глаза. – Знаешь, какая тоска берет, когда я смотрю на своего муженька? Думаешь, мне не противно от самой себя? Думаешь, я сама себе такую жизнь выбрала? Нееет, спасибо папочке! – она зло усмехнулась, отворачиваясь к окну. Лицо ее было сосредоточено и зло. Неожиданно Оля снова провела рукой по волосам и сдавленно произнесла: – Единственное, о чем я жалею, так о том, что… не родила… – с этими словами она перевела взгляд на Сашу и продолжила с грустной усмешкой: – Пурталес-то вообще ничего не мог с самого начала. Сволочь, старый хрен, позарился на молодуху. А я… через пару лет брака я забеременела от одного офицера, – она снова отвернулась, лицо ее искривила жалкая грустная усмешка. – Господи, как я испугалась, ты не представляешь…

В это время вышла из детской Маша и тихо села вновь к зеркалу, расчесывая волосы. А Оля продолжала, нисколько не смутившись сестры. Саша поняла, что у них не было друг от друга секретов.

– Испугалась отца, мужа, позора. Офицер этот тоже, козел последний оказался. Как узнал, сбежал, то ли рапорт написал о переводе, то ли специально под арест угодил… В общем, я обратилась к знакомой, она свела меня с какой-то жуткой бабкой. У нее в доме меня связали на столе, та долго что-то причитала, охала, ахала, а потом резала меня живьем, как барана… – Ольга отвернулась к окну, по ее щекам потекли крупные слезы. – А после я уже не беременела… И хотелось, но больше… Ни разу… – проронила она чуть слышно, оттирая слезы, не глядя на сестер.

Маша бесшумно поднялась и, подойдя к Ольге, нежно ее обняла и ласково поцеловала в волосы. Оля повернула лицо к Саше. Та сидела, затаив дыхание, бледная, взволнованная, глядя на старшую сестру.

– Как же так? – тихо прошептала Саша с болью и отчаянием. – Зачем же отец так с нами? – она обняла обеих сестер и тихо заплакала от мысли, что и ее ждет подобная участь.

Маша попеременно целовала в волосы то Сашу, то Олю, а Ольга сидела, молча, закусив губу, по ее щекам то и дело стекали слезы.

– К сожалению, мнение женщин редко принимается в расчет, – тихо сказала Маша. – Но даже если женщина сделала свой выбор, она не застрахована от жестокости со стороны мужчины. Мужчины считают, что им позволено все, – тихая горечь слышалась в Машиных словах, от чего Саше стало невыносимо жалко сестру, и она еще сильнее заплакала.

– Ну, нет, – произнесла вдруг Ольга, встряхивая своей белокурой копной волос, высвобождаясь из рук Маши, словно не желая жалости к себе, – после того аборта я никому не позволяю с собой так обращаться. Я решила для себя, что ни к кому не буду привязываться. Пусть они кормятся с моей руки и развлекают меня, а я буду ими пользоваться. Знаете, сколько сердец я уже разбила? Вот и поделом им, кобелям, – она снова надменно усмехнулась, смахивая тонкими белыми красивыми пальчиками слезы, и неожиданно повелительно сказала: – Так, все, довольно! Хватит себя жалеть! Мы – красивые роскошные женщины, довольно раскисать, – она посмотрела на сестер, уперев руки в боки, и вдруг заявила: – Девочки, предлагаю завтра произвести фурор! Нарядимся, как богини, чтобы весь этот мужской люд почернел от зависти и желания, а их жены все локти себе с досады пообкусали! Маша, у меня для тебя как раз есть сумасшедшее платье. Я специально для тебя его выписала. Сашино платье я видела, самое то, – она одобрительно подмигнула Саше и решительно заявила: – Все, решено! Завтра повеселимся, – она деловито улыбнулась сестрам и решительно поднялась с тахты, сунув свои красивые ноги в турецкие шлепанцы, расшитые золотой нитью. – Ну, все, дорогие мои. Я пойду к своему сморчку, а то проснется, не найдет меня, шум поднимет на весь дом, – и усмехнувшись заговорщически обеим, Ольга гордо скрылась в дверном проеме.

Саша и Маша переглянулись и одновременно рассмеялись. Маша обняла сестру и тихо сказала:

– Вот и ты повзрослела, младшая сестра… На Олю не сердись, она всегда была такой.

– Я люблю вас, – с изумлением прошептала Саша. Впервые ее не тянуло к уединению, а хотелось остаться с Машей и проболтать с ней до самого утра. Возможно, после всего, что она сегодня узнала, ей хотелось Машу поддержать и не оставлять одну. А может быть, ей самой требовалась чья-то поддержка?

– Оставайся у меня, – прочитала ее мысли Маша, – кровать огромная, нам хватит, – она обхватила Сашино лицо руками и ласково ей улыбнулась. – Завтра твой день, Сашенька. Сделай так, чтобы он стал лучшим для тебя, не позволяй никому его испортить…

++++

Завтрак в Майском прошел довольно спокойно. Правда, Сашу поразила Ольга, которая за все время ни разу и взглядом не удостоила Косыгина. Напротив, она сидела рядом с Пурталесом, мило с ним шутила и всячески ухаживала за мужем. И только повязанный на ее красивой шее пестрый шелковый платок красноречивее всего говорил, что произошло этой ночью. Саша сильно смутилась, увидев этот платок, заметив, что и Мурат пару раз злобно бросил взгляд на Косыгина, который под его взглядом не знал куда деться, и все же периодически украдкой бросал вожделенный взгляд на Олю. Но она словно бы совершенно потеряла к нему интерес. Поэтому поручик хмурился, исподлобья поглядывал на нее, потом снова хмурился, практически не притронувшись к еде. Но показать как-то себя открыто не мог, а потому ему пришлось сидеть до последнего за столом, наблюдая за Ольгой-идеальной женой. Это невольно позабавило Сашу. Почему-то ей не было жаль поручика. После вчерашнего разговора она невольно восхищалась умением сестры кружить голову мужчинам.

После завтрака мама и сестры отправились в сад, а Саша решила, наконец, разобрать свои коробки с покупками. Надо было все подготовить для вечера.

Сидя на полу в комнате, она гладила руками изящные складки на своем праздничном платье. Оно было просто изумительным. Еще месяц назад, сразу после приезда из Тифлиса, они ездили на первую примерку. Идею платья подсказала сама портниха, пожалуй, лучшая в округе, м-м Башелье. Платье напоминало оперение сказочной птицы, девственно чистой, искрящейся едва заметными серебряными нитями и жемчужинами. Сашу только смущало слишком глубокое декольте и большой вырез на спине, но м-м Башелье, не желая портить свою задумку, придумала полупрозрачную легкую вуаль на плечи. С платьем были прикуплены и другие товары. Раскрывая одну коробку за другой, Саша то и дело вскакивала, стараясь примерить обновки. В одной лежали тончайшие лайковые перчатки к платью с крошечными пуговицами под жемчуг. В другой – еще более тонкие белые чулки с кружевной лентой. Потом еще была чудесная шляпка нежно-зеленого шелкас изящными крошечными цветами кремового и белого атласа, в тон шляпке – прелестное платье с белыми кружевами на лифе и подоле. А также изумительной отделки белоснежный корсет. Потом еще шляпки, чулки, перчатки, крошечные ридикюли, туфли, ленты, снова платья…

Саша сидела среди вороха всего этого великолепия и разноцветия, совершенно растерянная: сможет ли она когда-нибудь все это сносить? В институте, где она провела большую часть своей жизни, их не приучали к такой роскоши. Там все было чрезвычайно скромно и строго. Каждый класс имел свою форму, одинакового кроя, цвета и материи. Девочки ничем не выделялись, это было запрещено. И если там им хотелось каких-то украшений, модных шляпок и чулок, то сейчас Саша даже забеспокоилась: как она будет во всем этом выглядеть?

Потом она вспомнила предложение Ольги нарядиться как богини – и совсем растерялась. Куда ей тягаться с красавицей-Ольгой? Но ее предложение ей было по душе. Не хотелось в свой день рождения грустить, а потому она всеми силами пыталась не думать о разговоре с отцом. Она решила гнать грустные мысли и насладиться весельем. Кто знает, может быть, это будет последний раз в ее взрослой жизни?

Тем более, что Оля оказалась верна своим словам. Сразу после прогулки она деловито вошла в Сашину комнату и, увидев разбросанные наряды, захлопала в ладоши.

– Ого! А тут есть с чем поколдовать! – и, скинув туфли и перчатки, уже будучи босиком, она принялась ловко разбирать все кучи, стараясь ничего не пропустить.

++++

Приезд гостей был назначен на шесть вечера. Но еще за месяц, если не больше, под чутким руководством Катерины Муратовны начались приготовления к Сашиным именинам. Общей темой торжества был Вальс цветов, именно так назвала его Катерина Муратовна. Восемнадцатилетие Саши, превращение ее из пугливой девочки в прекрасную девушку символизировали бутоны живых цветов, которые дюжинами корзин везли в Майское. Вазоны и корзины с цветами – пионами, розами всех сортов, нежными ирисами – украшали залы, парадный вход, лестницу, садовый комплекс. Сохранить все эти цветы до торжества было нелегкой задачей, особенно в жару июньских дней. Из положения спасли просторные влажные и прохладные погреба в три метра высотой, в которых хранились вина и всякая снедь господской кухни.

Гостиная, столовая и просторная зала были объединены в единое пространство для бала за счет сдвинутой мебели, убранных ковров и настежь распахнутых массивных двойных дверей. Все это пространство было украшено невысокими колонами с вазонами, из которых красиво ниспадали цветочные композиции. Там и тут стояли круглые столы с напитками, уставленные в несколько ярусов, также украшенные живыми цветами. Паркет был начищен до блеска, ни малейшая зазубрина не должна была помешать гостям наслаждаться музыкой и танцами.

С внутренней стороны двора, сразу за высокими двойными стеклянными дверями, на высокой подиумной площадке была роскошно обставлена просторная веранда. Мощные деревянные колонны и своды веранды были свежевыкрашенны в белый цвет, а сама веранда была украшена легкими нежно-розовыми и молочно-белыми занавесками. Здесь был протянут огромный стол, сервированный на сотню персон. Вечерняя прохлада веранды должна была стать приятным дополнением к роскошному ужину. Длинная белая льняная скатерть была сверху застелена персональными сервировочными шелковыми салфетками с нежным цветочным рисунком. Тончайший китайский фарфор и столовое серебро ждали своего часа, соседствуя с композициями из живых пионов пастельных оттенков. Пол веранды, изначально каменный, был устлан коврами, во-первых, чтобы никто не поскользнулся, а во-вторых, для удобства и комфорта гостей. От насекомых спасали там и тут развешанные лампадки с благовониями.

От подиума в сад вела широкая каменная белая лестница, по краям была декорированная невысокими кустами терновника, выстриженного в разные геометрические формы. Сразу перед верандой, в тени высоких пирамидальных тополей, была организована площадка для музыкантов. Вторая площадка размещалась в доме, в просторной зале. Все пространство – от ворот в Майское до дома и внутренний двор и сад были искусно украшены иллюминацией. Все это требовало особенных знаний и хлопот, но в итоге получилось, как нельзя лучше. Ночи в Абшероне темные, а потому важно было побеспокоиться об освещении во время торжественного приема, чтобы продлить празднество. Вдали сада, почти скрытая от глаз, но также искусно украшенная цветами, стояла круглая ротонда из белого ракушечника с куполообразной крышей зеленого цвета. Ротонда утопала в зелени и могла послужить прекрасным местом для желающих уединиться.

Завершая последние приготовления, Катерина Муратовна заметно нервничала. Даже несколько раз повысила голос на Аруську, темноволосую тринадцатилетнюю дочь Петроса, помогавшую по хозяйству. Та в накрахмаленном переднике на голубом платье быстро бегала из залы в столовую и на кухню, выполняя указания Катерины Муратовны, сильно вспыхивая, когда хозяйка недовольно качала головой, показывая ей то осыпавшиеся лепестки пионов, то недостаточно хорошо выглаженную салфетку. Давно, с Машиной свадьбы, не приходилось им проводить такой прием. Катерина Муратовна неугомонно раздавала распоряжения и советы слугам и официантам. Официанты были приглашены из ресторана Баку – три молодых русскоговорящих азербайджанца в униформе довольно расторопно помогали с сервировкой и прочими приготовлениями. Пока хозяйка дома не видела, они довольно бесцеремонно по очереди отпускали шуточки в сторону Аруськи, дергая ее за длинные косы, либо за поясок белого передника. И когда девчонка в панике смущенно оборачивалась, они принимались вполголоса хохотать, прицыкивая языком, от чего Аруся еще сильнее краснела и убегала прочь, боясь показаться им на глаза.