Дневник грешницы

– Как, разве вы не отужинаете с нами? – разочарованно воскликнул папенька. – Прошу вас, Алексей Николаевич, оставайтесь! Как раз сегодня мы собирались тихо и скромно, без всякой пышности, отметить одно весьма радостное семейное событие!

Прижав руки к груди, я так умоляюще взглянула на папеньку, что он осекся.

Граф, ожидая продолжения, пристально смотрел на него. Князь Д. горделиво выпрямился в своем кресле.

– Да и куда вам спешить, – от смущения папенька перешел на игривый тон, – ежели бы еще графиня была в Петербурге… Но ведь вы приехали один, без жены?

Князь Д., услыхав, что граф женат, испустил столь явственный вздох облегчения, что граф слегка вздрогнул и перевел взгляд на него. Я же почувствовала, что в мою грудь вонзился еще один остро отточенный кинжал.

– Кстати, давно хотел вас спросить, – продолжал весело папенька, – правду ли говорят, что графиня – турчанка? Как же вам, русскому дворянину, удалось жениться на магометанке?

– Разумеется, это неправда, – отвечал спокойно граф.

На миг мое сердце забилось безумной надеждой, что неправдой была и сама женитьба.

– Мирослава не турчанка, а болгарка, из Видина. Болгаре же, как вам известно, православные, как и мы. Однако мне и в самом деле пора, – сказал граф, вставая.

Я сидела, опустив голову, и не увидела, но почувствовала на себе его взгляд.

Я была не в силах поднять голову и встретиться с ним глазами, потому что мои были полны слез.

– Прощайте, Владимир Андреевич. Прощайте, князь, рад был знакомству. Прощайте, Анна Владимировна, и благодарю за чудесный вечер.

Показалось ли мне, что его голос, произносящий мое имя, прозвучал как-то особенно?

Ах, Жюли, я не могу продолжать сейчас… И без того ты получишь письмо с пятнами от пролитых мною слез – мною, которая, как ты помнишь, никогда не плакала, даже в детстве. Но завтра я непременно соберусь с силами и расскажу тебе, чем закончился сегодняшний вечер. Ах, я все еще слышу его голос, говорящий «прощайте, Анна Владимировна», и мне все кажется, что в нем звучат еле заметные, только для меня одной, нежность и печаль.

Твоя несчастная (надолго ли – быть может, навсегда) Annette.

21 декабря 1899 г.

* * *

В красном саквояже было еще одно письмо от Аннет. Очень длинное.

Бегло просмотрев его утомленными глазами, Ирина Львовна отложила подробное чтение на утро, решив, что непременно должны быть и еще письма.

Вопрос только – где?

Перерывая по второму разу содержимое саквояжа, Ирина Львовна обнаружила сложенную в восьмую часть, пожелтевшей и поистрепавшейся изнаночной частью наружу, карту Российской империи издания 1913 г.

Без особого удивления (Ирина Львовна уже была убеждена в правильности своей гипотезы) она нашла на карте свой городок, в котором жила и продолжала, до достижения серьезной литературной славы, работать в обычной школе учительницей английского языка – как раз на территории бывшей Олонецкой губернии.

Именно в тех краях и располагалось родовое имение русских предков Карла.

Однако где же могли бы быть остальные письма?

Ирина Львовна хотела немедленно спросить об этом Зою, но, взглянув на часы, поняла, что за разбором мелкого, так называемого «бисерного» почерка и старинной орфографии провела два часа. Зоя, привыкшая вставать рано, давно уже спала.

Ирина Львовна снова взглянула на часы и затем на телефон. Звонить Карлу тоже было неудобно. В это время он, как верный и любящий муж, наверняка находится рядом с женой.

А Ирине Львовне хотелось сообщить о своем открытии ему одному.

Или все же позвонить – у них ведь в Цюрихе времени на час меньше? Или даже на два?

Ирина Львовна уже протянула руку к телефону, но остановилась. «Надо еще раз все хорошенько обдумать», – сказала она себе.

Чего я, собственно, хочу?

Ну, я хочу помочь ему в его поисках. Действительно хочу.

Затем – мне самой очень интересна эта история. Анна Строганова – внучка моего прапрапрадеда Андрея Строганова, который, возможно, является и прапрапрадедом Карла.

Если правда то, о чем я думаю, и Аннет выйдет не за толстого старого князя Д., а за молодого и красивого, хотя в настоящий момент женатого – но мало ли что может случиться? – графа Б., и у них родится дочь, которой суждено будет стать бабушкой Карла…

…тогда получится, что мы с ним и в самом деле родственники.

Ирина Львовна улыбнулась грустно и светло, вспомнив события, после которых Карл совершенно серьезно стал называть ее сестрой. И относиться к ней как к сестре.

Как в воду смотрел.

И еще – главное, самое главное! – я хочу, чтобы он приехал. Один, без жены. Хочу видеть его, говорить с ним, хочу гулять с ним по притихшей от жары июльской Москве… раз уж ничего другого мне не светит.

Ничего другого не светит не из-за родства, разумеется настолько дальнего, что и говорить не о чем, а из-за того, что он женат и любит свою жену, мать своего сына.

Русскую, как и я.

Учительницу, как и я.

Вдобавок совсем уж немолодую – на десять лет старше меня… и на четыре года старше самого Карла.

И что с того, что старше? Ее он любит, а меня… Тоже любит, но как сестру.

И ничего здесь нельзя поделать.

Или все-таки можно?

* * *

Жюли, давеча я обещала рассказать, чем закончился вечер. Что ж, ты легко могла бы догадаться и сама. Папенька объявил мне, что благодаря моему согласию уладил все свои дела с князем Д. Князь Д. готов простить ему все карточные долги и даже уплатить по другим папенькиным векселям, если я сделаю его окончательно счастливым и соглашусь на свадьбу до Великого поста.

– Князь влюблен в тебя, словно молодой и пылкий юноша, – улыбаясь и потирая руки, говорил папенька, а я лишь все ниже и ниже опускала голову.

– Он признался, что ждать до весны ему совершенно невыносимо… Что я мог возразить против подобной страсти? Да ведь и ты же дала свое согласие! Если дело решенное, для чего откладывать?

Признаюсь, Жюли, в тот момент в душе моей шевельнулось враждебное чувство к отцу. Как он мог так говорить?! Неужто он совсем не понимает, не хочет понять…

Впрочем, может, и не понимает – не ему же идти за князя замуж!