Атлантида. В поисках истины. Книга четвертая. Истина рядом

Атлантида. В поисках истины. Книга четвертая. Истина рядом
Ольга Васильевна Чемерская

Книга «Атлантида. В поисках истины» состоит из пяти частей. Перед вами четвертая часть «Истина рядом». Название части присутствует в основном заголовке потому, что является ключевой. Собственно, с размышлений главного героя Георгия Симонова о личности Христа книга начинается, раскрывая своё содержание именно в четвертой части. Я не в коей мере не пытаюсь оспорить историю, довести её своими фантазиями до абсурда, а лишь немного пофантазировать, дать какие-то логические объяснения с помощью экспорта в неё инородного объекта из будущего. Книга содержит множество отсылок к историческим фактам, мифам и легендам, на которые я взглянула со своей «колокольни» путешественника во времени. Это касается и части «Истина рядом». Здесь я следую за повествованием Нового Завета и мои герои повторяют строчки из Библии, цитируют философов, политиков и других известных людей времени Христа.

Ольга Чемерская

Атлантида. В поисках истины. Книга четвертая. Истина рядом

Введение

Тёмные бескрайние просторы Вселенной, вечный неугасимый свет далеких звезд, мощная сила разбегающихся галактик. Мне, путешественнику, вечному страннику этого пустынного, но в тоже время до предела наполненного мира, никогда не было одиноко или тоскливо здесь. Наоборот: мир наполнен чудесами и приключениями. Поэтому я лечу сквозь бездну, поражаясь неиссякаемому, живому, воображению Творца, всякий раз поражающему и восхищающему меня. Что я увижу в следующий раз, за следующей колонией звезд, что удивит?

Сегодня меня несет Великий дракон с пламенным хвостом и холодной головой. Он облетает дозором свои рубежи, и я решил присоединиться к нему, встретив на своем пути. Я почувствовал себя чуть ли не Богом, правящим огненной колесницей. В волосы вплетается солнечный ветер, искры от колесницы, словно плащ за спиной – а сам пронизан божественным светом. Кометой, огибая солнца и планеты, летит моя огненная колесница по млечным дорогам Вселенной.

Нечасто, но встречаются на пути живые миры. Это самое интересное из того, что можно встретить в безжизненном, на первый взгляд, холодном космосе. Каждый раз новое, каждый раз необычное, а порой потрясающее можно встретить там. Растительность и мир животных сплетаются в гармоничном союзе молодожёнов. Причудливые формы, сочные цвета, великие цивилизации и мутный животный разум, приводящий их к гибели. Тысячи, тысячи раз убеждаюсь, что для царства животных достаточно и первоначального импульса, зарождающего разум. Импульса данного Богом, первобытного, не изощренного разума, дающего жизнь ради жизни.

Дух, помещённый в тело, полон страхов, надежд и разочарований. В нем бушуют страсти, фантазии и нереалистичные картины бытия, в которых знания о мире обретают форму чудовищ, поглощающих этот разум изнутри. А главное – они не понимают своей сущности, не помнят прошлого, не знают, что ждёт их в будущем. Они в смятении, напуганы – они не свободны!

Пока мысли мои блуждали в мутных размышлениях о судьбах миров, мой дракон, похоже, собрался посетить довольно симпатичную планету. Он стремительно направлялся прямо к ней. Много воды, яркая зелень и неясная дымка у поверхности говорит о том, что эта планета живая. Там, на её темной стороне, горели немногочисленные огни, зажженные в очагах, а значит, здесь присутствует и разумная жизнь. Та самая жизнь, охваченная неизвестностью и страхами. Если мой дракон приземлится здесь – это, вероятно, станет последним днём их истории. Сердца наполнятся ужасом и болью. Огонь, вода, земля содрогнутся и перемешаются, стремясь к своему первоначальному состоянию. И новая жизнь здесь зародится, пожалуй, не скоро. Нужно оставить дракона, или…отныне нам не по пути. Пусть это непосильный труд. Могу ли я?

Когда мое силовое поле ослабло, и я безвольно падал в наполненной тысячами запахов атмосфере, вдыхая озон, в тёплом, полном испарине небе еще долго виднелся улетающий прочь длинный хвост моего дракона. Прощай, дружище, сегодня ты остался без обеда. Думаю, тебе представится еще не один случай полакомится, только, увы, не сегодня.

Да, здесь царит жизнь. Неловкая, одноэтажная, но довольно далеко продвинувшаяся в своем развитии. Всё еще используют пещеры и строят дома из глины, но уже мастерски обрабатывают металлы и…страдают от боли и жестокости соплеменников.

Двоим бедолагам отказали в жилище в холодную тёмную ночь. Им не оставалось ничего другого, как приютиться в сарае с животными. Что творится с ними такое? Посмотрю-ка поближе. Искры света кружат над ними? Один корчится от боли, другой в панике, мечется вокруг, иногда снова бежит в тот дом, где им отказали, и просит о милости.

Из дома вынесли сосуд с водой и куски ткани, и понесли всё это к сараю. Там тихо покрикивало, стонало и плакало оставшиеся наедине с собой другое, более хрупкое и обреченное на боль создание. Только стоило пристроить тряпицы к его телу, как несколько судорожных движений привели к извержению из его плоти красного мокрого комка, имеющего смутные очертания, но, по-видимому, того же строения, что и у двух других разумных существ. Он молчал и не двигался. Огни, кружившие вокруг, метнулись туда-сюда и исчезли прочь. Комок стали мять, похлопывать, растирать, то прижимая к телу, то отнимая и вновь растирая.

Вдруг какая-то сила повлекла меня к этому комочку. К этому рожденному в муке маленькому созданию. Не было воли к сопротивлению, не было сил. Всё произошло мгновенно.

Никогда, никогда в жизни не чувствовал подобного…я испытал страх. Всё существо моё вжалось в этот комок и я закричал… О, Создатель! Мне тесно, темно, мне страшно. Мне холодно, тяжело, трудно дышать, трудно двигаться. Эта темнота, давящая со всех сторон, душащая. Где Солнце, звёзды, кометы, где свет? Мне страшно!

Что-то происходит снаружи? Стало еще более тесно, но тепло. Стало теплее. Рядом послышался приглушенный, мерный стук. И что-то более часто билось прямо во мне. Я почувствовал сильный дискомфорт во всем теле. Теле? Теле? Я в теле. Как могло все это произойти? Как? Я так измучен, так старался предотвратить гибель планеты. И что? Я получил от неё награду? Награду в виде заточения.

Тут создание, вероятно, мать, всунуло сосок в мне рот, и я вцепился в него, как будто мечтал об этом тысячи лет. Поглощая тёплую сладковатую жидкость, которая согревала всё мое существо, я тратил остатки своих сил. Мысли становились беспорядочными, сознание моё притуплялось, и, наконец, я провалился в сон, полный теней, бессвязных мыслей и непонятных страхов.

Глава первая. Поиски

Много лет странствовал Георгий по Израилю. Казалось, он и счёт времени уже давно потерял, скитаясь по пыльным дорогам и маленьким душным городкам Палестины, расположенной вдоль восточного берега Средиземного моря. Горы на севере, а на юге и востоке – пустыня. Плоскогорье, изрезанное ущельями и глубокими, по которым в зимой оставляя рваные раны, бурно стекают дождевые воды. Земля всегда щедрая на разнообразие растительных форм. Вдоль берегов Иордана густо стояли пальмы и кипарисы; среди холмов Галилеи раскиданы широкие кроны дуба, маслины и смоковницы растут тут и там. Виноград, злаки, в том числе пшеница – Галилея славилась плодородием и красотами пейзажей.

Иудея же, напротив, была сухой и бесплодной не редко радовала глаз. Она была похожа на безжизненную пустыню. Небольшие оазисы городов, однако, придавали ей особое, мрачное очарование, окутанное священными тайнами. И для Георгия Иудея была много интереснее. Именно в Иерусалиме, столице Иудеи, произошли главные события для христианского мира.

Весь Израиль был исхожен Георгием вдоль и поперек. У него были знакомые в разных городах, и среди этих его приятелей было несколько атлантийцев, которые вели исторические хроники. Он часто гостил у них между длинными, тяжёлыми переходами.

Частенько Георгий надолго задерживался в одном месте, нанимаясь в работники. Он строил, пас овец, работал в поле и на виноградниках, и даже был управляющим у крупного римского землевладельца.

В свободные часы он расспрашивал, заводил беседы в чайных, захаживал в храмы и на проповеди, разводил длительные споры с толкователями торы. Вскоре он стал не хуже какого-нибудь книжника. Он искал, но не мог найти и следов того, кого больше всех в своей жизни хотел увидеть.

Все семьи в Иудее, где каждый десятый дом был домом каменщика или плотника, были одинаковые. Везде глиняные мазанки, затянутые виноградной лозой, иногда пристроенные к скалам, везде много ребятишек, шумно играющих во дворах и на узких кривых улочках. Пыль, квохчание куриц и громкие драки бойких петухов. Мокрые простыни, словно ширмы, перегораживали маленькие дворики, и только смутные тени маячили за ними, и где-то блеяла голодная коза.

Георгий часто вспоминал жену, дочек и сына, оставленных в Атлантиде. Порой он жестоко скучал по ним и досадовал такой сильной погрешности в датировании истории. Быть может не только год – город и имя Иисуса может не соответствовать действительности. Он был к этому готов. В его время библию уже давно не рассматривали, как исторический источник. Но он всё-же хотел верить в реальность этой истории всеми фибрами своей души. Поэтому в одно прекрасное утро в начале первого года первого века от Рождества Христова, он появился на вершине горы Фавор и установил датчик отсчета времени на 00,00.

Это было весьма символично, но и, как он понял, достаточно смехотворно. За последние двадцать лет, что бродил он по земле Израиля, он видел множество семей, подходящих под описание. Но как найти именно того Иисуса, ту самую Марию и Иосифа? По каким незримым приметам? Не слышал он и о таком феномене как «Вифлеемская звезда». Ничего, что могло бы предвещать грядущие великие события. Время правления Ирода прошло и его сыновья правили наместниками в разных частях страны.

Одно событие, правда, сохранилось в памяти людей – это свидетельство чрезмерной жестокости Ирода, и год избиения младенцев. Это давало хоть какую-то надежду.

Всё, что Георгию удавалось разузнать, он методично фиксировал в дневнике. Со временем его тощий дневник закончился, и пришлось покупать дорогостоящий пергамент, столь неудобный в хранении, что он решил не писать лишнего. Но мир вокруг был так интересен, красочен, что Егор с трудом сдерживался, часто записывая даже ничем не примечательные мелочи, казавшиеся ему любопытными. Раньше время интересовало его лишь как физическое явление, а сейчас он ощущал его материальность, событийность. И записи вскоре стали больше походить на страноведческий очерк, чем на дневник. Он изучил Палестину, как любящий муж запоминая все её изгибы.

Подолгу он останавливался в Галилее. Через Галилею проходил главный караванный торговый путь из Египта, и это место было как бы мостом между Африкой, Малой Азией и Европой. Так Георгий был в курсе всех новостей, передвигающихся вместе с караванами.

Здесь, в галилейском Назарете, Христос провел юные годы, и именно здесь из местных рыбаков он избрал себе первых апостолов. Большая часть его жизни протекала на берегах Галилейского озера. Потому Георгий и жил чаще всего здесь, в Галилее, надеясь в один прекрасный день стать свидетелем легендарных событий.

Население Галилеи было многочисленно и трудолюбиво. Галилеяне обладали смелым характером, шагали в ногу со временем и легко поддавались новым идеям; при этом были крайне религиозны. Из-за того, что здесь проживало много язычников, галилеяне были более терпимыми, «толерантными», как говорили в будущем, чем сухие и прагматичные иудеи.

Георгий всячески пытался выдать себя за иудея. Он не лукавил – среди его родственников по отцовской линии были евреи, так что он, по сути, ходил сейчас по земле предков. Он загорел за время странствий, отрастил курчавую бороду, и длинные, сальные волосы спускались практически до плеч. Даже имя своё он переиначил на еврейский манер – Джошуа. Но все равно периодически в нем узнавали иностранца и относились с подозрением. Лишь спустя много лет путешествий по этим землям он окончательно слился с этим народом благодаря опыту, знанию местных обычаев, диалектов и традиций.

В последующем путешествуя по стране он опасался только бандитов и разбойников, которые водились в этих краях в изобилии.

Вот и сейчас его ждала долгая и опасная дорога: он отправлялся к Мертвому морю, собираясь посетить секту ессеев. Но Джошуа-Георгий всё-таки отправился туда, даже зная, что они не особо приветливы и ведут аскетический, замкнутый образ жизни.

«Было же в каком-то исследовании сделано предположение, что некоторые высказывания Иисуса принадлежали ессеям. Притчи, обороты речи были схожи, а следовательно и сам Иисус какое-то время мог находиться среди ессеев», – размышлял Георгий, собираясь в дорогу после короткой передышки.

Однако в конечном итоге он ушел от них ни с чем.

– Не мог Иисус быть с ними, да и нужно ли? Нужно ли ему какое бы то ни было учение вообще? Он же сын Бога! – ворчал, не унимаясь, Джошуа, возбужденный после короткой перепалки с ессеями, возмущаясь чуть ли не во весь голос.

– Да какое там, он сам может кого угодно научить! Что за бредовая идея пришла мне в голову – идти сюда!…Фарисеи? Фарисеи? Да они любого фарисея сделают на раз-два…бред…полный бред!

Джошуа предполагал подобное, но в нем росло нетерпение. Он уже потратил с избытком своего времени и пыла на бесполезное дело, когда связался с зилотами.

Они были убедительны, больше других жаждали мессию, всячески пытаясь ускорить его появление. «Мальчишки», которые были готовы отдать жизнь за национальное освобождение Израиля. Они возмущались против наследования страны детьми Ирода, и против наместников цезаря. Небольшими группами они совершали вооруженные нападения по всей стране. Народ называл их сикариями – людьми с кинжалами, признающими только Бога среди царей, открыто призывая иудеев на борьбу с римскими оккупантами.

Джошуа до сих пор носил на боку под одеждами свой кинжал, но уже не торопился пускать его в дело. Он зарекся вступать в сомнительные секты, далёкие от идеалов христианства.

Он шёл вдоль берега всё медленнее, возбуждение спадало, и он, расслабляясь, всё более часто посматривал на море, пинал небольшие камешки, попадающиеся на пути, и через некоторое время заметил вдали фигуру человека, сидящего на крупном валуне. Фигура была сгорблена и неподвижна.

Садилось багровое солнце. Рыжие, закатные лучи слепили глаза, пробиваясь сквозь черные тучи, и фигура вдали виделась ему смутно: только тёмным, размытым силуэтом. Горячий воздух вибрировал, и казалось, что фигура вот-вот растворится, как мираж. Джошуа остановился:

– Пожалуй, продолжать путь бессмысленно, – подумал он. – Поищу лучше подходящее место для ночлега, пока не началась гроза. Да и ночь скоро.

Он отошел от берега и направился к скалам, в которых было вдоволь больших и малых гротов, достаточных, чтобы спрятаться от непогоды. Найдя подходящую пещеру, он бросил вглубь свой мешок и решил собрать дров для костра.

Через некоторое время греясь у огня, где в синем, неярком пламени тлела сухая коряга, медленно разгораясь от быстро воспламенившейся колючки, он снова стал рассматривать фигуру. Казалось, человек так и не сдвинулся с места, сидя на камне. А вот камень… в мерцании пламени всё плыло перед глазами. «Видимо, тёплый воздух, поднимаясь, создаёт эту восхитительную иллюзию», – думал Джошуа, и наблюдал, как валун и сидящий на нем незнакомец медленно плывут в разреженном, предгрозовом ночном воздухе, пахнущем влагой и мокрым камнем.

– Воистину, «сон разума порождает чудовищ», – сказал с ухмылкой он.

Мрак уже окутал округу, море волновалось в порывах ветра, сверкнула зловещим огнём молния, вторая, и Джошуа, взяв свой плащ, кинулся к тёмной фигуре на побережье. Подбежав, он одним движением соорудил покров над незнакомцем. Снова сверкнула молния, покрывая трещинами полнеба, и дождь хлынул с такой силой, что плащ мгновенно провис и лёг на голову незнакомца тяжелой ношей. Только тогда мужчина поднял голову и посмотрел на Джошуа отсутствующим взглядом.

– Дождь, похоже, будет сильный, – громко произнёс Джошуа в ответ на молчаливый вопрос. – Там, – он указал в сторону пещеры, – можно укрыться от дождя. Такой дождь…весенние грозы такие мощные…