Атлантида. В поисках истины. Книга пятая. На перекрестках дорог

– Я же знаю, как всё это происходит! Ты уйдешь и уведёшь с собой мою дочь, – глаза у Елизаветы были на мокром месте. Как и все беременные, она слишком чувствительно воспринимала окружающий мир.

– Дети, так или иначе, уходят из родительского дома, с этим ничего не поделаешь, – Стрижевский крепко держал за руку Викторию. Они были как сиамские близнецы. И похожи и непохожи одновременно. Не проходило и дня, когда они вот так не держались за руки. Вместе везде и всегда.

Вначале оттого, что ребенок был маленький и опасности подстерегали на каждом шагу, а потом Стрижевский так привязался, что не мог доверить её кому-то, и беспокоился каждую минуту в разлуке. Так и повелось: и на охоту и на рыбалку, и на совет вождей она ходила с ним, словно важная персона, глава рода.

И тут, присутствуя на заседании совета, Виктория ни с того ни с сего встала и произнесла:

– Хочу сделать заявление, пока не началась вся эта суматоха и сборы. Мне в этом году исполняется двадцать один год. Я собираюсь выйти замуж!

Стрижевский одёрнул руки и напрягся. Казалось, что он и не дышит вовсе.

– Что ты говоришь? Я не позволю. Ты должна была сперва мне сообщить это твое решение! – вырвалось из его груди.

– Я знаю, что ты будешь против. Поэтому прошу Всеволода дать своё согласие, – хитро посмотрела она на Стрижевского.

– И на кого же пал твой выбор? Кх-х. С трудом могу себе представить! – закашлялся от неожиданности Колесов, а Елизавета беззвучно смеялась в спину мужу.

– Я выбираю Бориса, – сказала Виктория с гордостью, беря руку суженного и прижимая к груди.

Стрижевский вновь перестал дышать и покраснел. Он всю жизнь воспитывал Вику как дочь, но никогда её дочерью не называл. Тайно любовался со стороны и бил себя по рукам за греховные мысли. Он не мог надышаться на неё и обожал последние годы, кажется, не только платонически. Вика была его Викой. Он так и говорил всегда: «Моя Вика». Никто и представить себе не мог, что Вика когда-то сможет выйти замуж. Её жалели.

Но, видимо, все здорово ошибались и девушка не пошла против судьбы, ломая копья и показывая характер, а выбрала простой путь – быть с тем, кто дороже всех на свете, кого любила.

– Я, конечно, безоговорочно даю своё согласие. Но разве не нужно спросить у жениха? Вдруг у него на примете кто-то есть! Я знаю как много у него поклонниц! Поделился бы, что ли…

– Я не поняла, а что с Софией не так? – Елизавета приняла шутку за чистую монету. Она отдала дочь Софию, рожденную «бессмертной» в жены Колесову, и теперь сильно сомневалась в своем решении. Не подгадывая, по чистой случайности, две дочери она выносила в анабиозе. Одна, Анна, уже оставила её выйдя замуж «за границу». Её увез Джордж, когда европейская ветвь отделилась от них и ушла на родину.

В этот период Софья болезненно переживала свою первую любовь. Переболев, она стала холодной и высокомерной. Она корила мать за то, что та не дала ей выйти замуж в тринадцать, что её возлюбленный нашел себе другую. А потом, видимо из мести или вредности, окрутила и женила на себе влюбчивого Колесова.

Всеволод старался изо всех сил, но часто натыкался на холодную стену равнодушия. Самое надёжное средство в такой ситуации – удариться в бега. Что, собственно, он и предлагал сейчас на совете.

– Поднимаемся через месяц. Если вы сговоритесь, – он вопросительно взглянул на Вику и Стрижевского, – то через месяц сыграем свадьбу и в путь! – выдал он свой вердикт.

Ночь в горах стояла по-осеннему холодная. Жаровня уже остыла и в маленьком домике гулял прохладный ветер. Стрижевский не спал. Виктория застала его врасплох этой неожиданной выходкой, и он по-стариковски смешно ворчал всю дорогу домой, не зная, как и реагировать. А ему по-прежнему, как и Колесову, не было и сорока.

Полночи он ворочался на жёсткой соломенной подстилке, а ближе к утру поднялся и, трясясь от холода, начал ходить туда сюда, раздувая угли в небольшой буржуйке. Заглянув к Веронике, он увидел что и она замёрзла, сжавшись клубочком, кутаясь и дрожа. Борис прижал губы к её раскаленному лбу. «Значит, не показалось», – подумал он и побежал за мокрым полотенцем и ковшом с холодной водой. Отжал воду и приложил полотенце ко лбу Вероники.

– Холодно! Ты меня так совсем заморозишь, – тихо прошептала она, и, взяв его руку, и потянула к себе. Он знал, что сбить лёгкий жар можно, если укутаться и пропотеть. А ещё хорошо греет тепло обнаженного тела.

Он разделся и лёг рядом, крепко прижимаясь всем телом к горячей спине Вероники. «Чему быть – того не миновать», – подумал он, успокоился, и, наконец-то, крепко заснул.

Утро уже закинуло розовые лучи за горизонт и, хватаясь ими за тучи, потихоньку выползало вверх. Прошла неделя, и сегодня можно было поспать подольше. «Шесть дней трудись, а седьмой день молись» – говорили раньше на Руси и шли с утреца в церковь. Потом же гуляли, пели, веселились от души. Отдыхали, одним словом. Выходили в парки, на площади, заполняли рынки, желая прикупиться обновками – себя показать, да на других посмотреть.

Сегодня был такой день в жизни Стрижевского, что никуда идти ему не нужно было. Есть на кого посмотреть и кому себя показать…поэтому он спокойно спал в тепле и неге, обхватив тонкое тело крепкими, шершавыми руками, осторожно и мягко. И снился ему сладкий сон откуда-то из далекого детства.

…Он ходит в саду, задрав голову, а всё небо над ним заполоняют большие красные яблоки. Тесно сидящие на ветках они трутся друг об дружку блестящими, румяными боками. Солнце изредка прорывается сквозь листву и слепит ему в глаза, метко и остро. Он щурится и тянет руки к яблокам, пытаясь дотянуться и сорвать хотя бы одно. И вот, наконец, потянувшись на цыпочках, он хватает заветное яблоко рукой. Созревшее, мягкое, теплое…прикасается к нему губам….

***

Месяц пролетел быстро, сборы закончились, и гипербореи были готовы отправиться дальше.

– Ну что ж, мы так хорошо себя вели всё это время, и дальше будем жить тоже тихо и незаметно, – выдал Стрижевский таинственную фразу и, взяв баночку с орешковыми чернилами, опустил в неё кисть, и, спрятавшись за мегалитом собственного производства написал: «Здесь был Борис».

– Может быть, в будущем в какой-то книжке удастся увидеть фото с подписью: «Загадка древнего мегалита до сих пор не разгадана…».

– Ну, в этом я не уверен! – громко сказал Всеволод за спиной Бориса, и Стрижевский аж икнул от неожиданности.

– Этими местами почти никто не интересуется. Мы не отставим здесь наскальные рисунки и таинственные рунические письмена, бронзовые, серебряные орудия и золотые украшения. Мы не оставим ничего. Да и эти стены, как я помню, будут сильно повреждены, возможно, метеорит или плазмоид…только туристы и неспокойные души будут изредка искать здесь признаки древних цивилизаций, оставляя такие же кощунственные подписи, Стрижевский.

– Грустно как-то.

– Что-то более или менее серьёзное, похожее на цивилизацию, можно будет создавать в пятом, четвертом тысячелетии, не раньше. До той поры нужно быть крайне осторожными и не оставлять улик.

Глава четвертая. Британские острова

– Джорж, ты отмечаешь дни на календаре? Как прежде?

– У нас долгое время не было на чём и чем вести календарь, но каждое зимнее равноденствие я складывал в кисет камешек.

– Нам необходим календарь. Мы, наконец, дома и должны как следует планировать свою жизнь. Что если мы построим обсерваторию по типу Гиперборейской?

– Из ледяных блоков?

– Да ну! Смеёшься что ли? Льда у нас, конечно, предостаточно, но с каждым столетием становиться всё теплее. Придёт время, и мы наконец заживем как люди! Как думаешь, может зря мы ушли с континента?

– По мне так – нет. Не зря мы ушли. Эти кроманьонцы не оставят нас в покое, пока не вырежут всех.

– Откуда они только взялись?– задал Филипп, больше риторический вопрос.

– Пришли с юга, не помнишь что ли? Склероз ходячий. Мы тогда со Стрижевским думали, да гадали, решили, что их вытеснили с насиженных мест наши. Если не Кусаиновы, отправлявшиеся через юг Сибири в Казахстан, то Колесов потеснил их с юга России. Не удивлюсь, если их гнали ещё от Иртыша до Каспия люди Вивасвата, от Каспия до Днепра. Пришли сюда, а здесь мы. Злобы и отчаяния накопилось в них с лихвой.

– Строить нужно из камня.

– Из камня? Ближайшие скалы находятся в трёхсот восьмидесяти километрах отсюда! Наши платформы очень быстро разряжаются. Примитивная самодельная техника – это совсем не тот уровень. Нужно быть скромнее и строить что-то попроще.

– Недалёк тот день, когда нам снова придется уснуть! Я хочу построить не столько обсерваторию, сколько храмовый комплекс – по типу лабиринта, в котором может надежно укрыться камера для сна. Мы, кстати, можем использовать ледник для перемещения камней. Посмотри: он тянется от самых гор вплоть до плато. Если нарезать камень и попробовать использовать лёд, нагревая камни… плюс ультразвук, то, думаю у нас получится.

– А что послужит источником звука? С помощью чего мы создадим такие мощные вибрации?

– Я предполагаю, что источником звуковой волны может стать волынка. Пара десятков волынщиков спокойно сдвинут с места четыре, шесть тонн. Как думаешь? А на месте для подъёма камней уже используем мощность УЗ-платформ.

– Чувствуется, ты об этом долго думал. Можно попробовать…– с сомнением ответил Джорж, продолжая разделывать оленью тушу.

– Волынка способна создавать звуки совершенно разной частоты. В любом случае, пара лет уйдет лишь на то, чтобы спроектировать этот объект и сделать деревянный макет. Сперва нужно убедиться в его работоспособности, а потом только начинать присматривать материал и решать, из чего можно построить такую обсерваторию.

– План хороший, добро, – улыбался Джорж уже чему-то другому. К ним приближалась красивая девушка, рыжая красавица Анна. Анна стала женой Джоржа недавно, и их чувства были слишком свежи, чтобы Джордж мог спокойно реагировать на приближение любимой женщины.

– Эх, совсем ты пропал, друг. Ну, какой из тебя товарищ? Ты даже не слушаешь, – глядя на Анну с доброй завистью шутливо говорил Филипп. – А дочь свою отдашь за меня?