Сказки старого волшебника, или Самая звёздная ночь в году

Можно было прийти, конечно, и раньше – с утра в городе поднялся ажиотаж из-за приезда ярмарочных торговцев и циркачей. Но Глеб всегда был осторожен и не желал рисковать своей ограниченной свободой, а ярмарка и шапито его не интересовали, но благодаря этим событиям в аллейке гарантированно пустовала дорожка со скамейками. А что ещё нужно? Юный музыкант закрыл глаза, увлечённо следуя за мелодией, которая раскрывалась внутри него всё сильнее.

И не увидел, как к нему неторопливо, даже с определенной ленцой вышагивал высокий незнакомец в соломенной шляпе. Однако мужчина предпочел остановиться на почтительном расстоянии, он снял солнечные очки и не сводил взгляд ярких серых глаз с музыканта.

Когда юный флейтист наконец раскрыл глаза, то оказался неприятно удивлен и даже испуган. Каким-то чудом флейта не выпала из рук, а вместо дивной нежной мелодии воздух огласил позорный вскрик.

– Прошу прощения, – поторопился исправить положение старик. То, что пришелец стар, Глебу подсказали белоснежные, франтовато подкрученные усы и бородка клинышком на смуглом загорелом лице внезапного слушателя. – Я не должен был так нагло подслушивать твою игру, но твоя флейта бесподобна…

Но комплимент не возымел того эффекта, на который рассчитывал Янус, мальчишка и глазом не моргнул. Не привык к лести со стороны посторонних. Это и хорошо, и плохо. А юнцу всё больше подозрительным казался тип в соломенной шляпе, нестандартный что ли, не как все старики. Джинсы и кроссовки молодили «дедка», да и что-то во взгляде проскальзывало, молодцеватое что ли. В целом, какой-то диссонанс. На всякий случай Глеб тихонько, дабы не привлечь на то внимание, попятился назад, прикидывая путь к бегству.

– Глеб, не стоит меня бояться, я не пугать тебя пришел, – услышал он слова странного старика, от которых мурашки так и забегали, а в знойный послеполуденный день зазнобило. – Меня зовут Янус. Я странствующий сказитель, который пришел с балаганом, о котором ты, я уверен, наслышан.

– Да, про ярмарку я в курсе. Но от меня вам что нужно?

Так странно, этот чудной старикан не то чтобы пугал, скорее волновал, как нечто давным-давно забытое, запретное и… заветное. Глебу одновременно хотелось дать стрекача из аллейки и остаться, и слушать голос, из которого исходила незнакомая до сих пор сила.

– Да ничего такого особенного. Но ты так далеко забрался, что я тебя с трудом разыскал в этих дубовых дебрях, – произнес Янус каким-то уж особым хитрым тоном в голосе.

– Откуда вы знаете, как меня зовут? И что я здесь?

Неприятный, липкий холодок ужаса, что этого типа могла подослать мама, заподозрившая сына в обмане, волной особенно колючих мурашек пополз по хлопковой рубашке с коротким рукавом и стёк по светлым брюкам в сандалии, надавив на стопы гирями.

– Да брось, не знает она, что ты тут музицируешь, – отмахнулся старик так, будто речь шла о пустяке. – А тебя искал, чтобы пригласить.

Вот, сказал, не договорив, и замолк. И глаза так лукаво блеснули.

– Куда пригласить? – Тяжкий груз на ногах вдруг обрёл вес ваты, а страх сменил курс на интерес.

– Вот. Самое главное. Ночью, после полуночи, за пустырём, на котором нынче разместились циркачи, приходи. Там я буду ждать тебя и ещё двоих у своего костра. Я буду рассказывать сказки.

– Что за муть? – вырвалось из Глеба.

Всё произнесенное звучало как-то слишком интимно что ли, как-то неправильно. Да и кто ж назначает встречи ночью?

Но Януса эта реакция не обескуражила. Он, явно утратив интерес к музыканту и его музыке, уже разворачивался, собираясь уходить.

– Тебе решать: прятаться всю жизнь по чердакам и рощам, или узнать нечто большее, что, скорее всего, изменит тебя безвозвратно. Только этой ночью. Завтра меня уже будут слушать в другом месте.

Глебу давно хотелось сделать нечто дерзкое, наперекор родительнице, но не открыто, ведь он больше всего на свете любил маму.

Он уже решил ответить отказом, но незнакомец исчез, и бросать отказ оказалось некому.

Что он там говорил? Какие-то сказки? А что это вообще такое? Да и зачем ему знать?

Желание играть совсем пропало, хотя в запасе ещё оставался час. Глеб поплелся домой.

– Не пойду. Чушь какая-то. Мало ли сумасшедших околачивается. Выдумал тоже, в полночь!

Он брёл и возмущённо шептал себе под нос, твёрдо уверовав в то, что никуда, конечно, не пойдет.

Но Янус, шагавший бодрым шагом уже в другую часть Гранамы, держался иного мнения.

«Одни сказки читают,

а другие в них живут».

М.Фрай

Леди-пацанка

– На каждого человека отыщется интерес, – любила говаривать в минуты блаженного забытья почтенная Маргарита Георгиевна.

И ведь верно, малютка Марика, четырехлетняя внучка, отыскала его, интерес этот. Среди игрушек, книг и конструкторов, в лабиринте из кубиков и мячей, в шалаше из бабушкиной шали и за железнодорожным переездом миниатюрного заводного состава.

Старая, мятая коробка цветных карандашей. О ней давно забыли; кажется, ею пользовался мамин младший брат, но когда то было. И вот её, выцветшую картонку с карандашами-обломышами, извлекла детская ручонка. Рике не давали карандашей, считая её ещё достаточно маленькой для «опасной затеи»: не дай Творец, она удумает изобразить нечто грандиозное на стене, а может, и не на одной. Пусть себе лучше тешит куклу или собирает мозаику, только б подальше от марателей обоев.

– Что это, мама? – прозвучал невинный детский голосок.

На вытянутой ладошке лежала потрепанная коробочка, в которой родительница безошибочно признала врага домашних стен. Не то чтобы мама питала ненависть к карандашам, даже глупо такое предполагать, но помимо мужа и дочери, она любила опрятность. И всё в доме должно было нести этот отпечаток. А тут карандаши…

– Где ты это нашла? – спросила она строго, делая ударение на слове.

Короткая фраза, и вроде бы ничего необычного, но маленькая Рика, наделенная острой интуицией, как и вся женская половина человечества, тут же смекнула: это важно. А ребенку всё равно – плохо или хорошо, главное, что важно.

Не успела малышка доложить, вернее, ткнуть пухлым пальчиком в сторону бардака, который в её глазках выглядел королевством, а маме уже и безразлично.

– Это ка-ран-да-ши, – растягивая слово на слоги, произнесла она. И для вящего эффекта встряхнула несколько раз коробку. Внутри задребезжало. – Ими рисуют. Но я не уверена, что ты достаточно большая для них.

И вот на что она рассчитывала, когда завернула такую фразу?

– Я большая, мамочка. Я очень большая!

Для убедительности Марика вытянула ручки над головой и привстала на носочки. Во-о-от какая она, большая.

Что-то такое есть в малышах, умеют они манипулировать взрослыми. Разумеется, и мама не устояла, умилившись детской серьезностью.

– Ладно, уж.

Мама принесла откуда-то из закромов альбом для рисования, очевидно, припрятанный на будущее. Затем очередь дошла и до цветных окаянников: чтобы от них вышел толк, прежде понадобилась заточка. Точилка в доме тоже отыскалась, и дело пошло. У ребенка на глазах происходило чудо – с деревянных разноцветных палочек сыпались тонкие колечки, а иногда и целые локоны, как у её любимой модницы-куклы Люси. И вслед за тем на палочках вырастали почки, соответствуя их цвету. А когда мама провела синим ка-ран-да-шом по белому полотну листа, Рика не сдержала удивления: на белизне отчеканилась ровная синяя полосочка.

– Теперь ты, – торжественно объявил мамин голос, а её рука предложила чудесную палочку.

Что-то величественное и сокровенное царило в том моменте, как если бы фея вручала девочке волшебную палочку. С благоговением переняла Рика синий карандаш, пусть и коротковатый, обшарпанный, но такой чудесный. А мама, будто о чём-то вспомнив, решила добавить, ведь к волшебству всегда следуют инструкции:

– Малышка, будь добра, только не рисуй на стенах. Обещай мне.

– Конечно, мамочка, обещаю.

Рисование захватило целиком Рику. Она с упоением и высунутым языком чертила и водила круги по листам альбома. Сначала она чередовала карандаши, затем брала по нескольку сразу, а после и вовсе приступила к смешиванию цветов. Откуда в ней это проснулось? Никто бы не нашелся с ответом, ведь в семье сроду не водилось маломальского художника. А младший мамин брат? Да баловство то было, как со всеми.