Сказки старого волшебника, или Самая звёздная ночь в году

Марика сдержала данное маме обещание. Почти выполнила. Над её кроватью однажды поселился огненный дракон – её гордость, её защитник и утешитель. Огненный – по цвету любимой краски, как и волосы Марики. Но случилось это намного позже, когда мама уже не могла её отчитать.

В шесть лет дочурка доросла до красок. Мама, эта опрятная до мозга костей женщина, собственноручно вручила малышке Рике плоскую прямоугольную коробочку с прозрачной крышечкой. Там, под пластиковой крышкой на неё смотрели разноцветные кружочки. Целых двенадцать кружочков, как потом оказалось.

– Это краски. Акварельные, – пояснила свой подарок мама.

Девочка не ходила в садик, а потому не знала, что такое краски, тем более акварельные. Садик отпал ещё на поре трехлетия Марики: слабые лёгкие и подозрение на астму никоим образом не допускали возможности приобщения ребёнка к миру детского сада. Но в строгой изоляции, конечно же, дитя не находилось, благо случались и положительные эпизоды, коих копилось предостаточно. Во дворе их дома гуляли ребятишки с родителями, а иной раз и сами по себе. Рике, как благоразумному ребёнку, доверяли и порой даже отпускали её одну во двор с обещанием не уходить за его пределы. И, разумеется, за ней следили любящие и тревожащиеся глаза из окна кухоньки.

– Что это? – спросила дочурка, открывая легко поддающуюся крышечку. Запах, который исходил от кружочков, сразу покорил её.

Необыкновенный, так и решила она.

– А вот, смотри, – интригующе произнесла мама, как фокусник, откуда-то доставая и ставя перед малышкой стакан с водой. Рядом легла деревянная палочка с удивительно мягким хвостиком.

– Это кисточка, Рика, – последовало пояснение. Мамины руки, действительно, фокусничали, совершали чудесные действа. – Окунаем её в воду. Вот, видишь?

В придачу к новинкам присоединился новенький альбом для рисования, с такой красивой обложкой, что у девочки аж дыхание перехватило. А ведь сегодня вовсе не день рождения. Так с чего подарки?

– Следи внимательно, альбом потом рассмотришь, – одёрнул мамин голос, привлекая к новому волшебству. – Раз, легонько стряхиваем воду с кисточки. Два, выбираем краску. Какую выбрать, доча?

А Рика и не знала. Все кружочки одновременно влекли её, но мама спрашивала, и дочка определилась.

– Эту.

– Хорошо.

Мокрый хвостик коснулся красного кружка, затем принялся водить по нему круги, пока не окрасился алым.

– Вот, – довольно вымолвила мама и, приложив испачканный краской хвостик к листу, провела волнистую линию. – Нравится?

«Нравится» не могло вобрать тот девчачий восторг, который переполнил юную почитательницу карандашей.

– Можно я! Можно? – завопила так звонко Марика, что мама поморщилась и поспешила прикрыть свободной рукой ухо.

– Бери, – протянула она кисточку в жадную маленькую ладошку. – Но помни, когда будешь менять цвет, обязательно промывай кисточку, иначе испортишь краски.

Для полного понимания родительница макнула красным хвостиком в синий кружок, и на нём образовался неприятный сизый оттенок.

– Вот, что может произойти. Но мы это исправим.

Кисточка окунулась в чистую воду, и краска тонким темноватым шлейфом повисла внутри стакана. А когда кисточкой поводили взад-вперед, этот шлейф распределился по всей ёмкости, замутив воду. Зато хвостик снова сверкал чистотой.

– Держи и будь внимательна.

С той поры одержимость красками завладела Рикой. Нет, карандаши по-прежнему оставались её закадычными друзьями, ведь их можно было таскать с собой, и им не требовалась вода, но краски открывали иную реальность и совершенно новые цветосмешения.

Кроме акварели в доме завелись радужные фломастеры, нежные пастельные мелки и даже восковые, удобные, не нуждавшиеся в точилке. И даже будучи непосвященной в таинства художественного изображения, Марика обожала смешивать, дополнять, разнообразить техники рисования. И откуда у неё это? Не знал никто.

Но безмятежная радость, свойственная детской душе на заре взросления, раскрошилась в одночасье спустя всего год. Не стало мамы, главной поддержки и вдохновителя Рикиных художеств. Болезнь, которую сперва недооценили и лечили спустя рукава, пронырливым червём заползала всё глубже, пока не добралась до сердца.

Рика не плакала. Её детский мир не в силах был постичь всю полноту утраты, однако ж, все карандаши, мелки и краски неожиданно обезличились, выцвели до одного единого мерзкого серого цвета. Девочка почти не прикасалась к любимцам, ведь вдохновение, заложенное когда-то фразой «Где ты это нашла?», ушло с той, кому это действительно было важно. Папа всегда же стоял где-то за спиной мамы, отчасти он даже ассоциировался у Рики с серой тенью, чей цвет неприятен любому ребенку.

И как будто этого было мало, папа в один из дней – примерно через полгода – привёл в дом незнакомую молодую женщину, представив дочери её:

– Это Галина. Она станет твоей новой мамой.

Вот так. Её поставили перед фактом, не спросив, не озаботившись. Как у ребенка может быть другая мать? Мама всегда же одна, и другой быть не может!

А через неделю её ждал новый «сюрприз»: мама Галя ждала малыша. У неё, Марики, скоро появится сестрёнка или братик, с которым ей не так скучно будет жить дальше на этом свете.

Обрадовалась ли она? Марика впервые с момента утраты матери проплакала в своей комнатке. Слёз оказалось так много, что наволочка подушки намокла. А когда девочку позвали к ужину, где по случаю великого события домочадцев ожидал празднично уставленный аппетитными блюдами стол, явилась Рика с красным и опухшим от слёз личиком и, встав на пороге кухни, твёрдо заявила:

– Ты мне не мама! И я не хочу ни братика, ни сестрёнку!

Отец, конечно же, взбеленился, он всегда, в отличие от мамы, легко раздражался и выходил из себя. Папа накричал на дочь и велел извиниться перед «мамой».

По правде, это был первый случай открытого дерзкого неповиновения со стороны Марики, до сих пор она представляла образец послушания и кротости. Но уход мамы, словно ополовинил её, забрал мягкость и робость, оставив вспыльчивость и грубость.

Рика, обдав отца самым жгучим взглядом и удостоив мачеху презрительным кивком, развернулась и ушла в свою комнатку.

– Что она себе позволяет?! Пигалица! Это Людка её распустила, – не утихал возмущённый отец.

– Ничего, ничего. Со временем она привыкнет. А когда маленький появится, всё изменится, – примирительно гладила по руке его Галина, с досадой уловив какую-то ностальгирующую нотку в голосе мужа при упоминании имени бывшей жены.

Позже Марика узнала, что папа был знаком с Галиной много дольше официально заявленного срока, когда ещё мама жила на этом свете. Получалось, что… о таком даже думать было противно.

Но в тот злосчастный вечер для маленькой девочки всё-таки произошло чудо: её любимцы стряхнули с себя налёт невзрачности и засияли прежними цветами. А Марика не только вернулась к любимому занятию, но и ушла в него по уши.

Метаморфозы в её характере, как и во внешнем виде, не закончились, напротив, оживились с неожиданной прытью. И подстегнуло их появление Милены.

В положенный срок мачеха родила девочку, полную противоположность падчерицы. Пшеничные локоны, васильковые глазки-пуговки и нос-кнопка – малютка Милена притянула к себе всеобщее внимание, долгосрочно став центром родительской вселенной. Угловатая, рослая сестрица с копной каштановых в рыжинку волос, янтарными раскосыми глазами и носом-капелькой не шла ни в какое сравнение. Да и как могла, когда внешность ей досталась от мамы, а от отца – вспыльчивость и угрюмость.

Галина старательно хранила нейтралитет: вроде бы она не вступала в открытые конфликты с Марикой, но и не поддерживала ту в случае необходимости, предоставляя той самой разбираться со всеми проблемами. А папа и вовсе ушёл в тень, предпочтя, чтобы жизнь сама вершила себя.

Сначала Рику переполнял праведный гнев отвергнутого ребенка, и она даже вынашивала план мести крохотному розовощекому узурпатору. Но, как часто случается, настал такой день, когда судьба переламывает, а не ты судьбу. Сестёр оставили одних с наказом: одной следить за младшенькой, а другой – быть паинькой и хорошей девочкой. Вот он, шанс, расквитаться за все обиды, решила Рика и даже возликовала.

Но Милена, пухлый и жизнерадостный карапуз, подползла к старшей сестрёнке и, доверчиво глядя на неё, ухватилась за ногу. Малышка приподнялась и впервые встала на ножки. Это событие так потрясло Рику, что она думать забыла о какой-либо расправе. Подумать только, младенец, первые шаги которого с таким нетерпением ожидали взрослые, выбрал момент, а главное, избрал саму Рику, дабы она стала свидетелем его триумфа. В тот день Милена не пошла, сделав всего пару корявых шажков, но не в том суть: именно это действо дало Марике осознание, что она много важнее для младшей, пусть и единокровной сестрицы, а значит, не одинока.

И так уж вышло, что Мина, как называла младшую Рика на свой лад, осталась единственной подругой. В школе не складывалось. Совсем.

Замкнутой Рике, доверявшей только матери, было тяжело открываться перед незнакомыми людьми. Её считали зазнайкой, не от мира сего и в придачу грубиянкой. Характер, как и сама девочка, менялся не в лучшую сторону. За хамоватым поведением, которое она выставляла, подобно щиту, пряталась от мира глубоко уязвленная и ранимая душа, о которой даже никто не подозревал. Кроме одного человека. Разумеется, Мины. Даже мачеха примечала, что в разговоре с её малюткой Марика преображалась и даже хорошела, хотя тощую, сутулую и рослую не по годам девицу с мальчишеской прической, ну никак нельзя было признать красавицей.

К четырнадцати Рикино увлечение рисованием трансформировалось в нечто совершенно новое и незаконное. Её страсть не могли так долго выдерживать альбомная бумага и блокноты, а вот городские стены открывали новые перспективы. Тогда среди множества кистей, красок, карандашей и мелков, как грибы после теплого дождя, образовались баллончики аэрозольных красок. И при помощи одного из них Рика изобразила над своей кроватью огненного дракона. Ящера она подсмотрела в одной библиотечной книге, кажется, из исторических хроник. Её совершенно не интересовала подноготная дивного существа, но поражал внешний облик, который нашел мощный отклик внутри подростка.

На стенах Гранамы – то тут, то там – расцветали драконы. Именно расцветали, их формы и цветопередача перекликались с известными садовыми цветами. И горожане не протестовали против стрит-артов, каждый уникально подчеркивал важность дома, раз его стену выбрали для подобной отметки. Но вот власти, как и бывает, не разделяли единодушия местных обывателей, методично закрашивая серой краской очередной шедевр и попутно разыскивая уличного художника.

Скорее всего, поимка хулигана оставалась вопросом времени, и Рику в ближайшем ожидало не самое светлое будущее, но ясным июньским днем, когда она самозабвенно разрисовывала желтоватый кусок стены на задворках Гранамы, в пустынном переулке к ней неслышно подошел незнакомец.

Он выждал около минуты и выбрал момент, когда рука юной художницы в трикотажной перчатке прервала плавный ход фиолетовой струи баллончика. Но она его опередила: когда тишком расписываешь стены, само собой вырабатывается особое чутьё, сродни особой чувствительности. Девушка спиной ощутила взгляд, быстро сообразив, что уже не одна. Однако ж, истерично кидать баллончик и кидаться в бегство, она не торопилась, подобно осторожному, но хитрому зверю, решив прежде выяснить мотив пришельца.