Неподходящие люди

– Помочь? О, мне не нужна ничья помощь, поверьте, – я практически радостно соскакиваю со стула и быстрым шагом подхожу к шкафу. Сердце колотится, но игнорирую волнение. Достаю свою вещевую сумку в клеточку и бухаю ее перед гостем на парту: – Вот, я полагаю, это ваше. Спасибо, мы не нуждаемся. И вообще не любим фирму «Эппл».

Он бросает быстрый взгляд на пакет, и, не делая попыток заглянуть в него, улыбается. Значит, я права и подарки от него. От отвращения передергивает.

– Берите, берите. Я надеюсь, что мой ответ очевиден. Мне не о чем с вами разговаривать, заявление я ни менять, ни забирать не планирую. Мне даже не интересно, кто из троих ублюдков ваш сын. Мне очень жаль вам говорить такое, но вы вырастили и воспитали полного говнюка.

На мгновение в его глазах вспыхивает гнев, но Василий его быстро гасит и тяжело вздыхает. Потирает лицо, затем великодушно разрешает мне присесть на стул в моем собственном кабинете. Я краснею от негодования, но исполняю.

Он говорит тихо, приходится податься вперед, чтобы расслышать.

– Юля, девочка моя, мне очень-очень жаль тебя. Сам воспитываю чудесную дочку, кстати, тоже Юлю, и прекрасно понимаю, каково тебе и твоим родителям. Более того, я думал – лично прибью поганца, но что с ним сделаешь, молодой еще, ветер в голове. А родную кровь не бросишь. Ведомый парень. Он не плохой, поверь человеку, который его вырастил. Хороший, но поддающийся влиянию. Сам он бы никогда не додумался до подобного, но сказали «пошли» – вот он и пошел.

– Который из них? – перебиваю довольно грубо.

– Которого вырубили ударом ноги, у него сотрясение и трещина в черепе.

Получается – тот, кто душил меня.

– Простите, но нисколько не жалко.

– Он заслужил… урок. Частично. Но… с него этого хватит, он уже трижды обос*ался, от страха, как в СИЗО вчера увезли, поверьте. На всю жизнь запомнит это время, не меньше вас. Связался с бандитом, вот и результат. Тот, что старший у них, долго на воле не продержится, но, Юлечка, уясни себе вот что. Этот конфликт мы замнем.

Чувствую, что бледнею, кровь отливает от лица, его даже покалывает. Смотрю собеседнику в глаза, понимая, что он подавляет меня своей крупной фигурой, тоном, взглядом. Своей энергетикой.

– С вами, Юленька, или без вас – без разницы, – говорит спокойным, деловым тоном, от которого я леденею. – Если без вас, то вы пойдете по статье 306 УК РФ «Заведомо ложный донос», потеряете профессию, попадете на деньги, а может и свободы лишитесь. Все же клевета серьезная, не в куклы играем. Но вы ведь умная девочка, примете правильное решение. Эти подарки оставьте себе в качестве аванса и моральной компенсации. Повторяю, что не одобряю поступка сына, и сам лично вправлял и еще буду вправлять ему мозги на эту тему. Вокруг столько готовых абсолютно на все женщин, стоит пальцами щелкнуть… Дурень он, пока не осознал своих возможностей. А вы проявите милосердие, – я вздрагиваю от этого слова, – дайте парням шанс начать жить заново, не ставьте на них кресты. И я даю вам слово, никто из них больше черту не переступит.

– А что будет с Ваней? Мм, Иваном…

– Иваном Роминским? – он закидывает ногу на ногу и говорит отстраненно, как будто нас обоих дело парня не касается. – Он нанес серьезные травмы, не знаю, что там решит прокурор. Чуть не поубивал ребят. Посидит, подумает. Научится силы рассчитывать. Про него можно забыть лет на двенадцать.

Я соскакиваю с места и пораженно взмахиваю руками.

– Поубивал?! Да они корчились и силились подняться с четверенек, когда мы уходили, а третий вообще сбежал! Живее всех живых! Ваня был один против троих! Без оружия!

– Со спортсменов спроса больше, – равнодушно пожимает плечами. – Твои родители объясняли, что нужно сделать? Едем прямо сейчас. А если скажешь, что в последнее время у вас с Роминским состоялся сексуальный контакт, я удвою вознаграждение. Сделаем повторную экспертизу, найдем его ДНК, и все сойдется идеально.

– Вы хотите повесить изнасилование на Ваню? – голос будто не мой, тонкий, писклявый.

– Контакт ведь был? Даже не сомневаюсь почему-то в этом.

– Уйдите, пожалуйста, и заберите свой мешок.

– Юля, не будь идиоткой, – он тоже поднимается. – Его в любом случае закроют надолго, с твоими показаниями или без, просто в худшем случае он утянет тебя следом. Я виделся с твоим отцом, он все понял, и мы договорились. По молодости юнцы и не такое творят, все через это проходят. Потом вырастают и становятся идеальными семьянинами. Ты можешь выйти из ситуации в выигрыше, а можешь настроить всех против себя.

– Спасибо за предложение, а теперь убирайтесь.

– Мы все равно выпутаемся, мне просто тебя жаль. Девка хорошая, на первый взгляд – адекватная. Помочь решил. А ты дура-дурой оказалась. Тьфу. Только время потерял. Хана тебе, бл*ть, если не передумаешь. И дружку-защитнику твоему хана.

Он встает и направляется к двери. А я от ужаса могу лишь беззвучно шлепать губами, как тупая рыбина. Мне по-прежнему сложно воспринимать его угрозы, я уверена, что такого просто не может быть. Это сон. Какой-то невнятный кошмар. Я ведь дала показания, с меня сняли побои. И с Вани тоже. Полицейский заверил, что «твари попали». А теперь оказывается, что попали мы с Ваней?

– Василий Васильевич, – окликаю я. Он оборачивается с улыбкой, дескать, верное решение. – Хлам-то заберите.

Хлам он так и не забирает. Я закрываюсь на ключ и, не соображая, что делаю, будто в состоянии аффекта достаю первый попавшийся планшет из белой коробочки и бью по нему степлером. Экран не поддается, крепкий, зараза! Всегда бы так было, а то уронишь сотовый – и все, трещины, хоть выбрасывай. Ремонт дороже нового. Но я не сдаюсь, а в тот момент, когда первые кусочки стекла начинают, наконец, отлетать, в тишине кабинета пронзительно звонит мобильный. А я словно прихожу в себя, будто смотрю на себя со стороны, как сижу на полу, закатав рукава, и мщу несчастной технике за несправедливость этого мира.

Номер незнакомый. И первый порыв: сбросить звонок, потому что наверняка это очередной папаша с просьбами выгородить их сына-отморозка, но в последний момент думаю – вдруг Ваня? И жадно хватаю трубку.

Предчувствия не обманывают, на той стороне провода женщина, которая представляется Ваниной мамой. Она в слезах и в растерянности, вчера вечером его схватили по пути из гаража домой и увезли в полицейский участок, откуда он смог позвонить только сегодня утром. Его избили, выколачивая признания в ложном обвинении, и лишь на рассвете разрешили связаться с родными.

Я медленно опускаюсь на парту, где до этого сидел Василий, а затем подскакиваю как ужаленная, словно даже отдых на месте, которое ранее предпочло это чудовище, может меня скомпрометировать перед Ваниной мамой. Она спрашивает, что на самом деле случилось той ночью. Что вообще происходит? Ванька, оказывается, ничего ей толком не рассказал. Вообще.

– Он когда пришел домой в синяках под утро, отмахнулся, что подрался с хулиганами. Он вообще замкнутый, все в себе держит, лишнее слово тяжело вытянуть. Если случайно о себе что-то проговорится, мы с отцом еще неделю обсуждаем и сами додумываем. Обычно у него всегда все нормально. И тут не исключение. Ну, подрался и подрался, бывает. Заверил, что вопрос уладили, мы с отцом поспрашивали еще да и успокоились. А сегодня не пришел ночевать, не предупредив. А такого ни разу не было, чтобы Ваня – и забыл предупредить! Обычно смс-ку скинет, чтобы я не волновалась, – она всхлипывает. – И на звонки не отвечает. Утром с неизвестного номера позвонил…. голос не такой, – она плачет, – как будто надломленный. И говорит, что те, с кем подрался, заявления на него написали. И дал твой номер. Ты же та самая Юля? Я не ошиблась?

Она уже спрашивала, та ли я Юля, причем дважды. Этот третий вопрос об одном и том же пугает. Женщина в шоке. Я вкратце пересказываю ей, что случилось на самом деле, обещаю, что при необходимости повторю рассказ с любыми подробностями. Она, разумеется, очень этого хочет. Я делаю паузу, а затем выдаю на одном дыхании о Василии Васильевиче и его «щедром» предложении озолотить нашу семью. Ванины родители должны до конца понимать, что происходит.

– В этом плане вы не волнуйтесь, я деньги не взяла. И с родителями поговорю сегодня серьезно, чтобы не вздумали. Я не отступлю. Я… не поддамся.

– О Господи! – рыдает Ванина мама. – Пожалуйста, девочка моя хорошая, только не соглашайся. Они же его в тюрьму хотят посадить. Жизнь ему сломать! Сами отмазаться за его счет! Боже, что же будет. Мы тебе заплатим больше, квартиру продадим, только не меняй заявление!

– Перестаньте, не надо ничего платить. Мне Ваня жизнь спас, я буду за него бороться.

Она снова плачет. Очень тяжелый разговор. В итоге мы расстаемся на том, что можем в любой момент звонить друг другу по любым новостям. Как она поговорит с мужем, еще раз наберет меня.

Решив, что планшеты еще пригодятся, я аккуратно убираю их по коробкам и прячу в шкаф на прежнее место. Возможно, Ване понадобится адвокат и их можно будет продать, если Василий не потребует обратно. А потребует – да и черт с ними.

Меня неслабо трясет, когда иду домой. Ванька в СИЗО – это в голове не укладывается. Забрали – и все, без всяких там предупреждений. Так разве можно? Так разве делается? Если бы у меня были хоть какие-то связи в полиции! А у меня они есть! У одной моей бывшей ученицы папа работает в органах, однажды он приходил на собрание в погонах. Кое-как нахожу ее страницу в соцсетях и прошу выслать номер отца. Как прочитает – ответит.

Я что-то писала про пик безысходности в начале своего рассказа. Отныне каждый день превращается в американские горки: с родителями Вани мы то летим вверх к новой надежде, то падаем вниз, в ужасе закрывая глаза. Когда нам озвучили срок тюремного заключения, который требует прокурор, мы долго не могли осознать его. Все переглядывались, гуглили, обзванивали знакомых с хоть каким-то юридическим образованием, надеясь на ошибку. Но ошибки не было, нам объявили войну без возможности избежать кровавых сражений.

Теперь я знаю, что подобные разбирательства могут длиться очень долго. И каждый новый день идет нам в минус, потому что Ваня проводит его за решеткой – что по-прежнему в голове не укладывается(!), а мы паникуем на свободе.

Его мать, с которой я познакомилась лично на следующий день после телефонного разговора, начинает походить на живой труп, она даже двигается медленно, ходит прихрамывая. Нога у нее не болит, я спросила. Просто плечи не расправляются больше, как и позвоночник – согнулся буквой зед и все тут. Она ходит, как скрюченный вопрос. Как старая бабка – сорокапятилетняя ранее цветущая женщина.

Оказалось, что Ване всего двадцать. Я набралась смелости и спросила у его родителей. Так и знала, молодой совсем. Не называл же свой возраст, боялся, что я его отошью, узнав, или не восприму всерьез.

Всего двадцать лет, пацан, как я и думала. А выглядит взрослее, потому что спортом всю юность активно занимался, даже разряды имеются. И плаванием, и карате, и баскетболом, и боксом. Чем-то – серьезнее, чем-то – так, время от времени. Учится хорошо, сессию закрывает не без троек, но вовремя и бесплатно.

Еще выясняется, что его семья не особо-то и богатая – по крайней мере, чтобы найти полмиллиона на адвоката, им пришлось выставить на продажу квартиру-студию, которую купили Ваньке на будущее. Ни одна из их двух машин не стоила требующихся денег.

Иногда его мать меня ненавидела. Люто, остро. Она смотрела на меня, как коршун на добычу, мечтая раздавить, растоптать, забить до смерти, представляя себе мир, в котором я бы вообще не родилась. Или бы родилась немой, не способной кричать. Мир, в котором бы меня изнасиловали, но Ваня бы не услышал. Я ее не виню. Так получилось, что мы с ней оказались единственными людьми, которые в этой ситуации понимают друг друга. Мы говорили по телефону часами, а при встрече… иногда рыдали, сидя на одном диване, выли на пару, как раненые волчицы.

Он-то ей родной сын, ее можно понять. Я – просто девушка, которая знает его неделю, которая любит его до беспамятства, но последнее, в общем-то, не выделяет меня. Такого, как он, полюбить легко.

Отец его плакал при мне лишь однажды, в основном ходил собранный и решительно настроенный. Но тот день я вряд ли когда-то забуду. Взрослый состоявшийся мужчина, старший инженер на предприятии, рыдающий от отчаяния – зрелище, которое навсегда врезается в память, которое меняет жизнь. Про этот день я еще скажу, но позже.

Расследование развернулось не на шутку масштабным. Самое несправедливое, что эти уроды в СИЗО чувствовали себя, как в отпуске – по крайней мере, в соцсетях круглосуточно онлайн, а Ваньку держали в тюрьме в кошмарных условиях. Меня замотали по допросам, и я, запуганная разговором с Василием, боясь подставить Ваню еще сильнее, по глупости отказалась от повторной экспертизы, за что на меня очень ругался адвокат. Потом согласилась, конечно, но даже единственный отказ шел сильно в минус.

Мне задавали одни и те же вопросы, получая на них одни и те же ответы. Подходили к ситуации то с одной, то с другой стороны, звали еще людей для компании. Их набивалась целая толпа в кабинете, и все они слушали подробности нападения на меня. А потом еще вставляли обличающие реплики, стараясь подловить на лжи: Юлия Сергеевна, вы же говорили, что первым вас схватил за грудь Николай. А сейчас говорите, что Евгений – Николай схватил, когда уже платье порвали. А Евгений, когда еще нет – то есть Евгений хватал не за голую грудь? – За голую. Его рука пролезла под платье. – Вы пошли гулять ночью по улицам без белья? – Я не гуляла, я возвращалась домой с вечеринки. – Без белья? Вы его где-то оставили? Вы часто так делаете? – Я была в белье, просто он и под него протиснулся рукой. – Опишите, как выглядело ваше белье, не могу представить.

Я понимаю, что издеваются. Им надоели эти два тесно взаимосвязанных дела, всем не терпелось поскорее поставить в них точку. Но мы с адвокатом не сдавались, и через несколько месяцев это стало бесить наших противников.