Собственность Саида

Непонимание.

Шок.

В трубке тишина.

Глава 8

Было такое ощущение, что из меня выдернули позвоночник, тело обмякло, я лежала на кровати в комнате, в кромешной темноте, пустоте – и то же самое было у меня внутри.

Нет, это был не мой Никита, не мой парень, муж, любовник, друг. Он был для меня всем, другого не надо было. Мы вместе учились, отдыхали, дурачились, ссорились, мирились, строили планы на будущее, придумывали имена нашим детям и клички животным, которых заведем.

Он не мог так ответить. Не мог.

Это я ошиблась номером? Я должна больше не звонить?

Кричала в телефон, понимая, что он отключился, что не слушает, набирала снова и снова, пока один из турок не отобрал у меня его и с ругательством не дотащил до комнаты на втором этаже.

Со стороны я выглядела наверняка дико, но мне было плевать, что они обо мне подумают. Я ведь просто хотела услышать родной голос, знать, что меня ищут, что не бросили, что переживают, что я дорога, и меня любят.

А оказывается, ничего этого нет.

Меня больше нет в их жизни.

С отцом все понятно, с мамой не очень. Но Никита? Как он мог?

Как тогда бороться, если ты никому не нужен?

Слез нет, как и ни одной эмоции. Пустота и чернота.

Переворачиваюсь на спину, лежу на кровати, раскинув руки в стороны, начинает знобить. В груди все горит огнем, в горле болит, вот бы сейчас просто умереть, заснуть и не проснуться, баба Вера говорила, что это самая красивая смерть, без мук, но ее достойны лишь избранные.

Я не их числа. А вот бабуля ушла красиво, как и мечтала.

Снова ложусь на бок, поджав ноги к груди, пытаюсь согреться, сознание плывет, я вижу лица гостей на свадьбе. Они все смеются, жирный блеск на лицах, пьяные взгляды, у женщин потекла тушь и размазалась помада.

Но они все до единого смеются в голос в тот момент, когда меня уводят. Даже Никита, но тот ухмыляется, смахивая челку набок, салютуя мне бокалом шампанского.

– Нет… нет… не надо, я ведь ничего вам не сделала… пожалуйста… нет.

Не кричу, а тихо хриплю, чувствуя горячую влагу на пылающих огнем щеках. А когда черт, да, это был сам черт – с огромным волосатым телом, рогами, хвостом и копытами – вытаскивает меня на улицу, становится жарко, не чувствую холодного снега и ветра.

Черт сжимает мою руку своей волосатой кистью с когтями, а когда оборачивается и смотрит страшными красными глазами, я кричу, просыпаюсь. Пытаюсь разомкнуть веки, но они словно налиты свинцом, голова тяжелая, гудит, во рту сухо, хочется пить.

Касание, чьи-то прохладные пальцы, это даже приятно. Меня трогают, лоб, щеки, шею.

– Что с ней? – голос, он совсем близко, а еще запах.

– Не знаю, – рядом кто-то еще, меня снова трогают, поднимают веки, заглядывают в рот, щупает горло. Мне все равно, что будет дальше, марево, туман, а тело горит изнутри. – Жар, скорее всего, у нее ангина.

– И что делать?

Мне самой интересно, что же будут со мной делать. Как-то в детстве я простыла, температура была под сорок, мама не отходила от меня двое суток. От нее пахло медом и лимоном, а еще лекарством.

– Я говорил сразу, плохая была идея брать девчонку. И плохая была идея гнать ее голой через двор.

– Ты считаешь, что эта тварь должна остаться безнаказанной?

– Наказать можно иначе. Вот и наказывал бы его.

– Юсуф, ты не понимаешь. Наказать можно, только забрав самое дорогое. Отец учил меня этому.

– Твой отец не самый хороший пример.

– Скажи спасибо, что он этого не слышит, а то бы твой язык уже ели его собаки.

А Юсуф – дерзкий старикан.

Странно, что они говорят по-русски, слова доносятся через раз, не могу уловить их смысл. Тело ватное, вот оно парит в воздухе, потом лба касается что-то холодное, в висках перестает стучать боль.

– Саид, нужно вызвать доктора или отвезти ее обратно отцу или мужу.

Долгая пауза, я пытаюсь сказать, я кричу, но это все в моей голове: «Да, да, отвезите меня отцу, я хочу домой, хочу к маме, к запаху меда и лимона».

– Нет.

– Может, ты думаешь, что я доктор?

– Ты слишком много говоришь, Юсуф. Дай ей таблетку или что там надо дать в этом случае, она мне нужна в рабочем состоянии.

Рабочем? Мудак какой.

Снова проваливаюсь в черноту, лечу долго, как Алиса в кроличью нору. Картинка меняется, большой, богато украшенный зал, всюду ковры, золото, хрусталь, пахнет благовониями, поют птицы. Я стою практически голая на виду сотен на меня направленных глаз. Яркий свет, вокруг очень дорого и красиво, но мне не до этого богатства.

Люди перешептываются, оценивает меня, смотрят с пренебрежением, это так стыдно и унизительно. Но я не могу и шагу сделать в сторону, на моих ногах кандалы, самые настоящие, а тело прикрывает лишь короткая полупрозрачная тряпка.

Все говорят на чужом языке, кто-то выкрикивает слова, кто-то просто поднимает руку, где-то раздается стук. Меня продают, как рабыню на рынке невольников, но это не кадры кино, не розыгрыш, это все происходит на самом деле.

– Дарина, Дарина, проснись. Очнись, доченька, все хорошо, мама рядом. Мама всегда рядом.

Стискиваю зубы, зажмурилась, а когда вновь открываю глаза, рядом женщина, она смотрит так ласково, гладит по волосам, произносит мое имя, но это не моя мама.

Жарко. Душно. Хочется пить.

– Дарина, проснись, Дарина!

Полумрак, я наконец не в своих видениях, а на самом деле просыпаюсь. Слабость такая, что не могу поднять и руки, голову приподнимают.

– Пей, это поможет, нужно пить по часам, так написано в рецепте, – акцент, на затылке ладонь, жадно пью все, что дают, глотать больно.