По краю мечты

Эбби осторожно высвободила руку и нежно провела пальцами по его скуле, продолжая тихо плакать. Двейн знал, что выглядел сейчас не очень. И испугавшись, что она может о чём-то догадаться, быстро сказал:

– Да, выгляжу так себе, – грустно улыбнулся он, – Я сильно переживал и волновался за тебя. Я боялся, что не успею спасти, – он осёкся, – что ты уйдёшь, – закончил он севшим голосом.

Эбби обессилено опустила руку на кровать, смотря на него мокрыми от слёз глазами с нежностью и любовью:

– Я люблю тебя, – еле слышно выдохнула она, – Прости меня…

Двейн закрыл глаза, а потом в порыве поцеловал её в губы, не давая договорить.

«Лекарство» – он вспомнил про лекарство. Боясь напугать её и выдать своё волнение, он как можно спокойнее сказал, – Мне… нам помог один хороший человек. Он доктор. Это он лечил тебя и прописал лекарство. Его надо пить пять дней утром и вечером и нельзя пропускать. Эбби, ты ещё очень слаба, поэтому тебе нужен отдых. Погоди, ты же голодная?

Девушка, не отрывая от его лица нежного взгляда, еле заметно отрицательно покачала головой.

– Хорошо, тогда чай, только чай. Ну ради меня.

Эбби устало закрыла глаза. Двейн укрыл её одеялом и быстро встал.

– Я быстро. Чай и лекарство, – и тут же засуетился на кухне.

***

Последние сутки своей жизни Эбби абсолютно не помнила. Единственное, чем окружило её бредящее сознание, была удушающая непроглядная темнота, из которой она никак не могла выбраться. Временами она слышала любимый родной голос. Вей звал её и просил не уходить и не бросать его. И ей так отчаянно хотелось к нему, обнять и утешить. В его голосе она слышала столько боли и отчаяния. Эбби металась и рвалась к нему, но выбраться из этой жуткой темноты никак не получалось.

И вот она вернулась. Всё болело, голова плыла, то выныривая в реальность, то снова проваливаясь в сон, а во всём теле была такая слабость, что она даже руку поднять не могла. Единственное, на что хватило сил – это тихо позвать его.

«Где он? Почему я одна? Что случилось?» – затрепетало сердце.

И тут, она наконец увидела его такого бледного и испуганного. Нежность и жалость затопили её сердце и душу. Вей смотрел на неё полными тревоги влюблёнными глазами. Эбби видела в них всю боль и отчаяние, которые он пережил за всё то время, пока она была без сознания. И всё это по её вине, всё из-за её глупости и упрямства. Сердце её сжалось от любви и чувства вины. Так хотелось обнять его сейчас и наконец успокоить, но она была так слаба, что сил хватило только на то, чтобы нежно провести пальцами по его щеке. Эбби видела, как он осунулся, какие тёмные круги залегли под глазами, а намокшие похоже не один раз волосы спутались. Перехватив её взгляд, он попытался придать себе непринуждённый вид, но это ему не удалось.

«Сколько же он не спал и не ел?» – Эбби не смогла сдержать слёз, признаваясь ему в любви и моля о прощении. Она сама не узнала свой голос, такой слабости раньше она не испытывала никогда.

И тут Эбби почувствовала его губы на своих губах. Она и не надеялась уже когда-либо ощутить вкус его поцелуя. От чувств просто перехватило дыхание. Вей, похоже, тоже испытал что-то подобное, поэтому отстранился и пытаясь сохранить непринуждённый вид, рассказал, что нужно выпить лекарство и уговаривал её поесть. При одном упоминании о еде все внутренности девушки скрутило в тугой узел, мгновенно вызвав приступ тошноты. Двейн всё-таки уговорил её на чай и теперь суетился на кухне. Эбби молча наблюдала за ним. Его всегда расправленные плечи поникли, а руки дрожали. Во всём его теле помимо усталости, всё ещё чувствовались напряжение и тревога.

Как бы она хотела сейчас встать и обнять его, утешая. «Я здесь, я вернулась, выжила, я рядом и теперь навсегда». Сколько ещё она хотела ему сказать, как отчаянно хотела опуститься перед ним на колени и вымаливать прощение за свои глупость и упрямство, за то, что заставила так волноваться и переживать за неё. Но у неё не было сил, даже оторвать голову от подушки. В отчаянии Эбби всхлипнула. Услышав за спиной этот всхлип, Двейн взял лекарство, быстро подошёл к ней и осторожно присел на край кровати. Дрожащей рукой он вытер дорожки слёз на её лице:

– Ну хватит, Эбби, не плачь. Не надо, не трать силы. Всё позади. Давай лучше выпьем лекарство, – он приподнял ей голову и влил в рот целительную жидкость.

Девушка поморщилась, а Двейн грустно улыбнулся и поцеловал её.

«Слишком слабая, она не сможет сейчас одна», – пронеслось в его голове.

Сердце больно сжалось. Поглощённый своими мыслями он не сразу почувствовал, как она еле заметно потянула его за рукав на себя. Он с удивлением посмотрел на неё, не понимая, чего она хочет. А когда наконец сообразил, то тяжело вздохнув, осторожно подвинул девушку, лёг рядом и крепко обнял, прижимая к себе. Сейчас она казалась просто невесомой. Вей осторожно прижимал её к своему сердцу, уткнувшись в её макушку и жадно вдыхая запах её волос. Эбби мучило так много вопросов: «Как он нашёл её? Как сумел спасти? Кто им помог? И наконец, где и на какие деньги он достал это лекарство?»

Она подняла на него взгляд, с немым вопросом в глазах. Двейн не справившись с этим взглядом, вздохнул и закрыв глаза, ещё сильнее прижал её к себе.

– Потом. Всё потом. Я всё тебе расскажу. А сейчас отдыхай и не думай ни о чём. Ты ещё слишком слаба, и болезнь может вернуться.

От его слов сердце её рвалось на части от страха и необъяснимой смутной тревоги. Но похоже, лекарство начало действовать, лишая последних сил и утягивая в глубокий сон. Всё, что она могла сейчас чувствовать, это его близость, тепло, силу его рук и слышать стук его сердца. Она так не хотела сейчас отключаться, но силы кончились.

Не открывая глаз, Двейн почувствовал, как она затихла, а затем уснула. Как он был благодарен за это. Сил отвечать на её вопросы у него не было, да и не мог он сейчас рассказать ей всю правду. Он лежал, сжимая её в своих объятиях, молча глотая подступившие слёзы. Вей уже точно знал, что проклят судьбой, что все, кто приближался к нему, были обречены на страдания и боль. Он не должен был появляться в жизни этой маленькой девочки. Может быть тогда ей хватило бы сил выжить, выстоять и обрести долгожданное счастье. Но ворвавшись в её мир, заставив полюбить себя, он боялся, что, теперь, оставшись одна, она сломается. Но дать ей умереть он не мог. О принятом решении он не жалел. Своя судьба и жизнь его сейчас мало волновали. Двейн знал, что его ждёт впереди. В лучшем случае несколько лет на каторге, которые он проживёт, храня и лелея в душе образ этого ангела, осветившего своим светом его бессмысленную и бестолковую жизнь, согрев своим теплом его сердце и душу.

Он обнимал её, нежно гладил и невесомо прижимался губами, стараясь сохранить в своей памяти все эти бесценные воспоминания. Слёзы душили его, не давая дышать. Лучше бы он умер прямо сейчас, чем бросить её одну. Но он ещё не выиграл эту войну и не отвоевал её у смерти. Двейн понимал, что она ещё так слаба и в ближайшие дни не сможет о себе позаботиться. Его мозг снова отчаянно искал выход, чувствуя, что время на исходе. Совсем скоро сюда придут, думая, что он сбежал, прихватив часы, придут удостоверится в этом. В отчаянии он спасал её жизнь, не думая тогда ни о чём, но сейчас его душа выгорала дотла, а сердце рвалось на куски от безумной тревоги и страха. Его терзали мысли, одна страшнее другой:

«Кто будет давать ей лекарство? Кто сможет позаботиться о ней, и кто будет кормить? Этот дом и все его вещи конфискуют. Куда тогда она пойдёт и где будет жить, если сможет выжить одна? И наконец, кто сможет объяснить ей, почему он бросил её одну?» – его била крупная дрожь, и боясь разбудить её, Вей осторожно высвободился из её объятий, укрыл одеялом и сел за кухонный стол, обхватив голову руками.

Две мысли, всего две, сводили его с ума, сменяя друг друга: «Она вернётся к Бетси и… или… будет скитаться по улицам, и тогда, сил ей надолго не хватит».

Двейн в отчаянии сжал кулаки и простонав, бессильно ударил ими по столу. Время неумолимо ускользало, и его мозг уже метался в агонии. Единственным призрачным шансом было то, что доктор обещал зайти к ним. Да, наверное, он уже забыл о них, мысленно похоронив чужую ему случайную девочку. Каждый день он видел болезнь и смерть. Но вдруг? Это единственное, за что сейчас могла зацепиться его рвущаяся на части душа. Двейн схватил лист бумаги и написал:

«Мистер Харрис, знаю, что Вы не должны. Но я умоляю Вас позаботиться об Эбби. Не могу сейчас всего рассказать, но ей некуда идти и не у кого просить помощи. Я обещал Вам, что никто не пострадает. И всего лишь продал эти чёртовы часы, чтобы спасти любимого человека. Знаю, что Вы не одобрите, знаю, что это воровство и я понесу заслуженное наказание. Я не имею никакого права просить Вас, но я умоляю помочь ей, пока она не поправится, а потом помочь получить ей наследство моего отца. Вам не будет это ничего стоить. Заберите мои инструменты в качестве платы за еду и кров. Она ничего не знает, поэтому прошу, как можно дольше ничего не рассказывать ей, пока она не окрепнет. Простите, что, загнанный в угол, я осмелился просит Вас обо всём этом, но сейчас Вы единственный человек, который может ей помочь».

С уважением и бесконечной благодарностью, Двейн Уэлби.

Ему было стыдно за это сумбурное и какое-то жалостливое письмо, но сил и времени переписывать его уже не было. На нетвёрдых ногах он прошёл в другой конец комнаты, достал инструменты и положил их на стол рядом с письмом, выложил туда же все деньги, что у него были, с трудом отыскал невесть куда заброшенный конверт с завещанием и положил его под своё письмо. Тяжело вздохнул, осмотрел всё цепким взглядом, постоял, а потом что-то вспомнив, поднял с пола давно заброшенный свёрток, разрезал бечёвку, развернул и повесил на спинку стула новое голубое платье.

Все его движения были медленными, поскольку душа его горела в аду, лишая последних физических сил. Он не чувствовал, что не ел уже вторые сутки и почти не спал, не чувствовал, как его вело в сторону от усталости и переживаний всех этих дней. Всё, что он мог ощущать сейчас, это как медленно умирала его душа. Обессиленно он вернулся к кровати и осторожно присел в её ногах.

– Прости, – еле слышно прошептал он, с нежностью глядя на девушку.

Он потерял счёт времени, неотрывно смотря на неё полными боли глазами, стараясь надолго запечатлеть в памяти каждую её чёрточку, этот любимый образ, зная, что только этим он будет жить ближайшие годы. С каждой минутой его всё больше и больше накрывало отчаяние. Надежда на то, что доктор всё-таки зайдёт к ним, уже казалась уму не сбыточной, загоняя его душу в плен панического страха и ужаса. Но придумать что-то ещё он не успел. Услышав на улице громкие голоса и шум, он понял, что это пришли за ним, и не в силах допустить, чтобы они разбудили и напугали её, арестовав у неё на глазах, он в отчаянии поцеловал её в губы, и простонав и не оборачиваясь, сам быстро выскочил на улицу. Происходящее дальше мало его волновало. Единственное, за что он был благодарен небесам, это то, что его конвоиры поленились зайти в дом. Он сразу во всём сознался и под недоумевающими и насмешливыми взглядами покорно проследовал за ними. Всё, о чём он мог думать сейчас – это о ней, стараясь побыстрее увести их от дома.

***

Очнулся Двейн только в камере, получив ощутимый пинок в спину, от которого еле устоял на ногах. А дальше время для него остановилось, затягивая в адскую воронку неизвестности и выжигающих огнём и рвущих сердце на части тревоги и всепоглощающего ужаса. Он не мог ни спать, ни есть. Воспалённое и истерзанное сознание рисовало страшные картины, что его Эбби умирала в одиночестве, не в силах подняться с кровати и не понимая, почему он бросил её одну. Двейн обхватил голову руками и прорычал.

«Одно слово, всего одно слово о том, что она жива и не одна».

Он метался по камере в бессильной злобе и панике, его бил нервный озноб от страха и безысходности. Ни разу в жизни он не был в таком отчаянии.

Его уже опросили. Да украл, да продал, а деньги потратил. Какая разница на что, какая разница, почему не сбежал, а ждал пока его арестуют. Он не хотел ничего рассказывать, а они не хотели слушать. Мало ли дураков на свете. Они быстро поймали вора и этому странному парню была прямая дорога на каторгу. Что и зачем тут ещё выяснять? Поэтому, оформив всё, как положено, его бросили в камеру и забыли о нём до суда.

Двейн промаялся до позднего вечера, то впадая в апатию, то снова начиная метаться по камере, как раненый тигр в клетке. Сил уже не осталось, и с наступлением ночи ему стало казаться, что он сходит с ума от неизвестности. В отчаянии парень схватил миску и начал яростно стучать ей по решётке, привлекая внимание тюремщиков.

Спустя время появился помятый, заспанный охранник.

– Ты чего творишь? Спятил что ли? Или давно не получал?

Двейн схватился обеими руками за решётку и глядя горящими глазами, хрипло несвязно заговорил:

– Я прошу Вас, пожалуйста. Моя жена… Она сильно больна, и она осталась совсем одна… Можно просто узнать, как она? Кого-то послать. Пожалуйста…

– У тебя что мозги потекли? – охранник подошёл вплотную к решётке и прищурившись, выдохнул ему в лицо, – С сегодняшнего дня ты больше не человек, а мешок с костями. Нет у тебя больше никаких прав, одни обязанности, – хохотнул он, – И чем раньше ты это поймёшь, тем больше шансов, что ты подольше проживёшь. Понял?

Двейн тяжело дышал, глядя тюремщику прямо в глаза.

– И не смей так на меня пялиться, – охранник неожиданно ударил Двейна длинной деревянной палкой по пальцам, которыми тот сжимал решётку.

От неожиданности и адской боли парень простонал и опустился на колени, прижимая руки к груди.