Край Земли. Книга вторая

– Ты-то как тут оказалась? – спросил Ерёма Гипотенузу.

Коза тяжело вздохнула:

– У нас такие дела творятся в царстве-государстве, врагу не пожелаешь.

– Да говори толком! – забеспокоился Ерёмка. – Что случилось?

Коза опять шумно вздохнула:

– Право слово, язык не поворачивается .

Стёпка встревожился:

– Жив ли царь Дорофей? А то помрет, а я без ордена останусь.

Пока Ерёмка, Стёпка и Гипотенуза разговаривали, все ушли в боярские хоромы.

– Жив, жив Дорофей, – отвечала Гипотенуза, – но хвороба его одолела, да такая, что спасения нет никакого. Влюбился наш царь. Науки забросил, звёзды не разглядывает, ёлки не считает. Токмо и знает, что невесту свою поблажает. Но самая большая беда в том, что теперича царь наш батюшка не покладаючи рук трудится. И всё царство-государство работать заставляет. Говорит, что наследникам надоть богатое государство оставить, чтобы, значит, гордились они Дорофеем.

– Не пойму, – задумчиво произнёс Стёпка, – тебе-то что за печаль?

– Если бы вы знали, сколько теперича у меня забот! Прежде стояла у забора, размышлениям предавалась. Меня Марфутка жалела, Сидор, опять-таки. Травы приносили, бока чесали, а нонче по лугам по полям гоняют. Да ещё и дорофеева невеста каждый день проверяет, сколько молока даю. Замучили вовсе. Вот и сбежала. Надумала быть вольной козой. Хочу – пасусь, хочу забор чешу. И никто мне не указ.

Ерёма рассмеялся:

– Стало быть, с пастухом тебе пастись надсада, а самой по полям скакать – воля вольная. Сказала бы Дорофею, пускал бы тебя саму пастись.

Коза обиделась:

– Будто вы не знаете, кто спорит с Дорофеем, тот воюет с собой.

– Акишку за что трепала? Обидел он тебя? – поинтересовался пёс.

Гипотенуза потупила голову, вздохнула:

– Знать его не знаю.

– Зачем тогда? – удивился Стёпка.

– А чего он бубенчики на валенки нацепил? Это наше, козье дело, с бубенцами ходить.

Ерёма засмеялся:

– Эх ты, голова рогатая, то не бубенцы, а помпоны.

– Всё одно обидно, – заупрямилась Гипотенуза. – Поделом ему, поделом!

Из ворот выбежал Соловей-Разбойник, без разговоров сгреб Ерёмку, Стёпку в охапку, схватил козу за рога и потащил в бубякинский дом.

Глава IV

Во главе стола восседал важный боярин Бубякин, рядом с ним румяная боярыня. Марьюшка, Макар и Бранибор занимали почётные места гостей. Звон-Парамон не мог усидеть и вертелся на лавке. Стражники теснились по углам. В дверях толкался дворовый люд. На середину светлицы вывели понурого Акишку. Был он всё в той же ночной рубахе и валенках, в волосах застряла солома. Раскаяние разлилось по его горестному лицу, но глаза хитровато поблескивали.

Макар, как старший из всех, принялся вести допрос:

– Скажи-ка, Ким Терентьевич, почто ты боярина дурачил?

Акишка, не поднимая головы, пожал плечами:

– Никого я не дурачил.

Боярин раскалился, словно чугунок в печи:

– Как так не дурачил? А кто мне говорил, что выведешь из Земли Грёз, если я дам слово, тебя, босяка, принимать в своем доме с почестями.

– Люди добрые, – заголосил Акишка, – посудите сами: в чем обман? Честь по чести вывел я барина из Земли Грёз,– затем обернулся к дворовым. – Неужто запамятовали, как три дня пировали по случаю возвращения боярина?

Дворня загалдела перешептываясь.

– Ай-яй-яй, неблагодарные, – укоризненно покачал головой Акишка. – Забыли уж, как барыня на радостях каждому самолично дары боярские раздавала? Как в ножки вы ей кланялись, благодарили.

Дворовый люд загомонил:

– Помним, помним. Как не помнить?

– Обещал вывести – вывел. Где обман? – подбоченившись спросил босяк у Бубякина.

– Тут обмана не было, – согласился боярин.

– А почто же ты, почтеннейший, народ в заблуждение вводишь? – расправил плечи Акишка.

Лицо Бубякина налилось кровью:

– Ты мне, босяк, что говорил? Ежели я тебя не буду всяко ублажать, то мечтами своими ты меня вновь в эту треклятую Землю Грёз возвернешь.

Акишка наморщил лоб, почесывая темечко, потом тряхнул головой:

–Не, барин, того не помню. Хоть убей, не помню, дабы я тебе такие слова говорил.

– А ежели тебя, голубчик, на кол посадить, – разгневалась боярыня, – глядишь, и память вернётся к тебе?

Босяк упал на колени:

– Матушка заступница, и охота тебе злыдничать, мою щуплую плоть увечить?

Макар сурово сдвинул брови:

– Ты, Акишка, говори, да не заговаривайся! Как так случилось, что весь боярский двор токмо и знал, что тебя ублажать, да прихоти твои исполнять?