Я хочу вернуться туда…

Но работник уже потерял к ним всяческий интерес, занявшись своими рабочими делами.

В итоге пришлось выскребать все свои деньги, которые родители дали на сувениры, и покупать билет на следующий поезд, ведь экскурсию никак нельзя было пропустить, потому что за этим могло последовать и отчисление.

– Да, помню, – отсмеявшись вместе с другом, сказал Чонсу, забыв об отобранном планшете. – Ох, Пак-сонсэнним нас потом огрел бамбуком!

– Весело было, – смеясь, поддакнул Минкё.

В это время последовало объявление, информирующее о поездке. Поезд уже набрал хорошую скорость, за окном быстро проносились здания, а пассажиры удобно устроились в своих креслах.

– Три с половиной часа? – чуть ли не выкрикнул Чонсу, побудив сидящего впереди дедушку обернуться. – Так долго! Почему не на самолете?

От такого крика Минкё пришлось прикрыть уши ладонями, хотя он ожидал такой реакции.

– А ты забыл, как боялся самолетов в детстве?

– Это в детстве, – возразил Чонсу. – А теперь мне часто приходится летать на самолетах по делам.

– И теперь совсем не пугаешься от того, что самолет быстро взлетает и быстро садится? – приподняв бровь, спросил Минкё.

– Совсем нет.

– Но тогда ты меня повеселил…

Посадка на самолет Кванчжу – Сеул была объявлена вовремя, минута в минуту. Тогда друзья еще учились в последнем классе начальной школы, им было тринадцать лет, или двенадцать, как сказали бы европейцы. Они вскочили и ухватились за свои маленькие чемоданчики, в то время как родители Чонсу, с которыми они ехали в Сеул на фестиваль, спокойно поднялись со своих кресел. Друзьям так хотелось узнать, что там есть в небе, как там светит солнце. Они быстро прошли на посадку и через несколько минут уже оказались в комфортабельных креслах самолета.

– Там обязательно летают пингвины, – авторитетно заявил Минкё, обернувшись к Чонсу с сидения, находящегося впереди. Он сидел с отцом Чонсу.

– Шутишь? – даже не посмеявшись, спросил друг.

– Нисколько, – так же убедительно сказал Минкё.

Друзья чуть ли не подпрыгивали на месте, так им хотелось взлететь в небо. Но как только самолет начал разгоняться, а потом подниматься, что-то пошло не так. Взгляд Чонсу остановился, стал совершенно неподвижен. Его руки вцепились в подлокотники, а ладошки вспотели. Первый, кто заметил это, была мать Чонсу, Ли Чжу Ын. Она позвала сына, но тот никак не отреагировал, только схватил ее за руку. Она позвала своего мужа, но и он оказался бессилен. Не помогли и стюардессы, пытавшиеся развеселить ребенка. Только когда Минкё с силой отвесил другу три пощечины, взгляд того начал становиться осмысленным.

– Что? – только спросил он.

– Ничего, – хмуро ответил Минкё. – Мог бы сказать, что боишься летать на самолетах…

– Ой, не напоминай, – сморщился Чонсу.

В это время они проезжали Сувон, сверкающий разноцветными огнями. На небе тускло посверкивало несколько звездочек. Многие пассажиры предпочли сон, просмотру предлагаемых фильмов. Чонсу достал из кармана вибрировавший телефон, но под строгим взглядом друга положил его обратно. Вдруг совсем пропало желание видеть все эти сухие цифры, которые и его самого заставляли быть сухим и безжизненным. Воспоминания оказались в тысячу раз красочней этой настоящей жизни. Он уже было хотел предложить заехать на обратном пути в Кванчжу, но Минкё опередил его:

– И вообще, перестань так печься об этих деньгах, об этих цифрах, – сказал он громко, да так, что на него недовольно посмотрела обернувшаяся старушка. – Помнишь, до чего тебя довели эти деньги, когда их было совсем мало?

– Это когда?

На большой скорости они въехали в тоннель. В вагоне стало темнее.

– Когда ты работал везде, где только мог. Забыл? Тогда ты и официантом был, и мойщиком стекол, и автозаправщиком…

При этих воспоминаниях Чонсу чуть нахмурился. Эти факты его богатой биографии не доставляли приятных впечатлений.

– Ты же себя тогда чуть в могилу не загнал! – воскликнул Минкё. – Но благородный хён тебя спас!

Старушка снова строго посмотрела на Минкё. Но он уже ничего не замечал…

Бледное лицо Чонсу было совсем безжизненным. Глаза закрыты, а рука беспомощно свешивалась с края больничной койки. В Нью-Йорке была весна, солнце уже начинало пригревать, но никакой радости это не приносило. И вот, Минкё сидел около своего друга, совершенно не зная, как же ему помочь. В больничной карте значился диагноз: «Переутомление». Всего лишь переутомление. Но вот уже второй день Чонсу не открывает глаза, свои светлые и добрые глаза, чтобы посмотреть на друга.

– Ты поправишься, – уверенно сказал Минкё, легонько похлопав по свисавшей вниз руке друга.

Тот попал в больницу после того, как упал в обморок прямо по дороге в их будущее кафе. К счастью, Минкё был рядом, поэтому после бесполезных похлопываний по щекам совсем скоро подъехала скорая. У Чонсу не было медицинской страховки, в этом заключалась главная проблема, но Минкё оформил друга по своей страховке. Это был единственный способ помочь Чонсу. Минкё знал, что все образуется, его друг очнется к вечеру, но в этот момент было совсем не до пустых насмешек и легкого отношения ко всему. Он ненавидел, когда кто-то болел, и всем сердцем сочувствовал другу, когда тот хватал какую-нибудь болячку, что происходило довольно часто. Мерный сигнал аппарата, измеряющего пульс, уже начинал выводить из себя. Минкё не отходил от друга даже за сэндвичем, забыв о том, что не завтракал.

Так солнце склонилось к горизонту. А он никак не мог сдвинуться с места. Только хмурился и подсчитывал расходы за больницу.

– Очнись скорее, слышишь? – прошептал Минкё. – На второй день мне на тебя денег не хватит!

Будто услышав друга, Чонсу свел брови, а потом через несколько секунд открыл глаза. Минкё даже не сразу заметил это, а заметив, обнял друга так, что тот только прохрипел:

– Задушишь ведь!

И рад он был, конечно, не тому, что не пришлось тратиться на второй день в больнице.

– Да, сложно тогда было, – вспомнил Чонсу. – Каждый день на работе, а отдыхать…

– Только в восьмой день. Я помню, – договорил за него Минкё.

Друзья переглянулись, а еще через несколько секунд засмеялись. Засмеялись тем самым смехом, которым смеялись когда-то давным-давно, еще в школе, когда не было никаких обязательств и обязанностей. Когда солнце светило как-то по-особенному ярко. Все эти воспоминания вдруг начали возникать в памяти, будто это было только вчера, и не было этого ресторана, где они просиживали днями и ночами над бумагами или пробовали на вкус новые блюда.

– А помнишь… – все так же смеясь произнес Чонсу, так что выговаривать слова было трудно. Вдалеке сверкал довольно большой город Вончжу. – Помнишь, я тебя через неделю нашел около мусорной свалки после того, как ты напился вдрызг вместе со своим начальником по поводу высоких продаж вашего журнала?

– О, только не напоминай… – сквозь смех сказал Минкё.

– Ну почему? Было очень смешно! Тогда ты…

На улице царила самая настоящая весна, пора романтики и любви. Эта атмосфера сильно окрыляла Минкё. Он поймал, как он сам выражался, вдохновение и отпускать не собирался. Продажи газеты «Фриланс репортер» только шли в гору, что добавляло хорошего настроения. И вот, на сей раз он просто нюхом чуял, что следующая статья будет самой лучшей в этом месяце. Хотя пришлось вносить много изменений, статья вышла блестящей, и по этому поводу главный редактор пригласил Минкё на следующий день к себе.

– Предлагаю отметить наш увеличенный тираж! – благодушно сказал он, наливая в стакан небольшое количество виски.

За этим, казалось бы, малозначительным предлогом последовал второй и третий стаканы, окончившись тем, что кореец вышел из кабинета главного редактора, славившего своей любовью к выпивке, на нетвердых ногах, покачиваясь на каждом повороте. До дома он дойти так и не смог, просто забыв, куда же, собственно, ему надо идти. В конце концов, к вечеру он совсем не устоял, хотя алкогольные пары уже начали выветриваться, и рухнул на казавшуюся такой мягкой перину.

– И как это понимать?

В глаза нестерпимо светило яркое солнце, а громкий голос оглушал, словно тысячи барабанов. Чонсу нависал над ним, будто Статуя Свободы.

– Что именно? – еле выговаривая слова, спросил Минкё.

– Ты лежишь на свалке мусора на заднем дворе нашего будущего ресторана, грязный и выпивший. Это нормально?

– Абсолютно ненормально, – промямлил Минкё, переворачиваясь на другой бок.