Крах Атласа

Помимо остатков души, в ее жизни хватает и материального мусора. Тот, чей ум упорядочен, худо-бедно годится для уборки квартиры, поэтому Атлас сперва пробует перестроить ее мысли, тасуя страхи перед неизведанным. Но, кажется, он выбрал неверное решение. Одна такая попытка успешно помогает избавить выдвижной лоток холодильника от кошмарной непонятной гнили, однако спустя неделю все становится хуже, обостряется паранойя: мать неким образом чувствует, что в голову к ней залезал посторонний. На долю мгновения Атлас даже решает, будто конец совсем близок. Но все не так страшно, и он этому рад. Хоть и чувствует: ему кранты.

Нил – прорицатель и вечно выдает вещи типа «Блэйкли, не ешь сегодня клубнику, она несвежая». Это бесит, однако Атлас видит искренность Нила и что в жизни тот не замышлял ничего дурного, ну, может, только пару разиков позволил себе грязные мысли об Айви. Айви очень милая. Пусть даже она – ходячий предвестник смерти.

А вот Алексис. Ей двадцать восемь, и она пресыщена жизнью.

– Она меня пугает, – признается за полуночной запеканкой Эзра.

– Ага, – искренне соглашается Атлас.

Позднее Алексис перед уходом возьмет его за руку и заверит, что не считает его виноватым, хотя мысленно назовет козлом и кретином. Впрочем, мыслям этим Атлас значения не придаст, ведь Алексис не из тех, кто на чем-то зацикливается. И потом, вслух она скажет: «Не просри, ладно, Блэйкли? Ты принял решение, так не просри шанс, не смей, сука, понял?» Он, конечно же, все профукает. Иначе просто никак.

– Это просто некромантия? Кости? – Эзра таращится в пустоту. – Кости жуткие? Скажи правду.

– В душах жути больше, – признается Атлас. – Я о призраках. – И его передергивает.

– У призраков есть мысли? – невнятно и с усилием произносит Эзра.

– Да.

Призраки встречаются не так уж и часто. Большинство людей умирает раз и навсегда.

Вот как Алексис, например.

– И о чем они думают? – спрашивает дальше Эзра.

– Обычно об одном и том же. Постоянно. – Когда он принимается искать кого-то, кто сможет его вылечить, один из первых диагнозов, которые ему ставят, – навязчиво-маниакальное расстройство. Наверняка ошибочный, думает он. То есть в определенной степени он подвержен этому синдрому, как и все (степени для того и придуманы), но… маниакальность? С чего вдруг? – В нашем мире они обычно застревают по конкретной причине.

– Правда? – спрашивает Эзра. – Например?

Атлас впивается зубами в уголок ногтя. У матери семнадцать одинаковых тюбиков крема для рук, и он жалеет, отчаянно жалеет, что у него нет хотя бы одного. На долю секунды его посещает мысль о том, что надо вернуться домой.

Но она уходит. Атлас выдыхает.

– Кому какое дело до желаний мертвых? – говорит он.

Атлас не глупый. Если уж ему суждено умереть, то он точно сюда не вернется.

* * *

Обычно Хранителя не выбирают из числа своих. Вам знать об этом, в принципе, рановато, однако дело обстоит как: Обществом управляют вовсе не его посвященные члены. Они ведь слишком ценны, вечно заняты, да и потом, представьте себе груз вины за убийство кого-то, вообразите, как эта сучья тяжесть давит, каждый божий день, пока вы белкой крутитесь в офисном колесе и общаетесь по телефону. Нет, Общество практически полностью управляется совершенно обыкновенными людьми, и перед устройством они проходят совершенно обыкновенное собеседование, приносят совершенно обыкновенное резюме. Доступа к чему-либо по-настоящему тайному у них нет, а потому неважно, о чем они знают.

Уильям Астор Хантингтон, пока его не избрали Хранителем, вообще преподавал классическую литературу в НУМИ. Когда же он выдвинул неожиданную и вызывающую легкое беспокойство кандидатуру преемника, то члены совета, состоящего из посвященных членов Общества, услышали в ушах тихий, назойливый звон. Он не давал сосредоточиться – а улыбка Атласа была столь ослепительна, его дело столь безупречно, – и потому совет единогласно проголосовал за, лишь бы поскорее закончить встречу и разойтись по домам.

К чему все это? Атласу на новом месте пришлось очень и очень нелегко. Восхищаться им не нужно, но если охота, то можно. Хранитель – должность, сопряженная с политикой, и Атлас стал умелым, просто прекрасным специалистом. Свои навыки он оттачивал всю жизнь. Справедливо ли утверждать, что с его губ не слетело ни единого слова истины? Разумеется. Он сам же подтвердит это.

Как бы там ни было, Атлас первым из своего потока выяснил принцип отбора. Все потому, что о нем непрестанно думает исследователь, другой посвященный член Общества. Древний пистолет в дрожащих руках с очень малой прицельной дальностью, и спуск работает чуть ли не произвольно, ах, мать твою, поспешил, еще раз – плохо, но не смертельно, мать-перемать, ну ты и болван, хоть бы кто-нибудь помог, а…

В конце концов потребовались усилия четверых. Вспомнив это через вторые руки, Атлас знатно прифигел. Подумал: ну его на хер.

– А как же книги? – возражает Эзра. То ли достать решил, то ли просто напомнить.

Когда он вошел в комнату к Атласу, тот собирал вещи. Кожа рук Атласа пересохла; владелец паба на первом этаже дома так и не позвонил, хотя должен был – случись что дурное. Или это чары не пропускали звонки от соседей? Хотя, если честно, до звонков ли тут? Дом требует убить человека!

– Чертовы книги, – глубоко вздыхает Эзра.

Мы еще не говорили о том, как сильно Атлас любит книги. Как они спасли ему жизнь. Просто не на этом этапе его жизни, потому что сейчас он шел прямым курсом к краху. Нет, раньше. Раньше они его спасли.

А вот чего он не понял, так это того, что спас его человек, ведь книги пишут люди, тогда как сами издания – это веревки, спасательные тросы. Однако тогда он вкалывал в паршивом пабе и думал, что ненавидит людей. Он и правда их ненавидел. Как и все время от времени. Ошибка, хоть и была маленькой, стала решающей.

Когда Атлас входил в пору совершеннолетия и понимал, как трудно придется в жизни, – если просто, то когда его одолевала хандра, осознание собственной никчемности, внутренняя пустота и тихий гнев, который рассеивал внимание, когда все валилось из рук и случались спонтанные приступы антиобщественного поведения, когда он отгораживался от мира, предаваясь саморазрушению, – ему немного повезло оказаться в плену на свалке интеллектуальных ценностей, в окружении штабелей и гор книг, сформировавших ныне распадающийся на части ум матери. По-настоящему он понял ее лишь из подчеркнутых строк и пассажей, из страниц с загнутыми уголками. Если бы не книги, он бы так и не узнал, какое горькое и неумное желание снедало его мать, женщину, мечтавшую сгореть в огне любви и больше, отчаянней всего стать заметной. Среди книг сохранилось письмо, доказательство, что все это – не плод ее разума, который позднее превратится в запутанный лабиринт. Послание от мужчины, решившего в один день, будто их интрижка – ее и только ее выдумка. В этих книгах она искала утешение до и после того, как жизнь раскололо надвое появление на свет нежеланного сына.

– Не стоило беспокоиться, – пробормотал он как-то матери, осознав, что и правда томится в неволе. Его окружали стены узилища, в котором тикал невидимый таймер. Ты не знаешь, чем все закончится, когда время выйдет, поэтому просто… живешь и суетишься, неизбежно терпишь провалы, страдаешь, и все ради чего? Лучше бы она оставалась в универе, где ее гений мог бы найти плодородную почву, вазу и вырос бы, дал плоды. Уж лучше так, чем все это. Ему приходится подтирать ей слюну и смотреть в ее пустые, невыразительные глаза.

– Когда экосистема умирает, природа создает новую, – сказала мать. Скорее всего, это просто слова. Пустые, совершенно бессмысленные.

Атлас сперва даже не расслышал. «Чего-чего?» – переспросил он, и мать повторила: «Когда экосистема умирает, природа создает новую». «Сука, что за бред», – подумает он, однако позднее, в один критически важный момент, когда он даже не вспомнит, кто точно произнес эти слова, они всплывут в памяти. Возможно, это мысль Эзры? Или Атлас сам внушил ее Эзре? А возможно, идея принадлежит им обоим.

– Когда экосистема гибнет, природа создает новую. Как ты не понимаешь? Мир не заканчивается. Это мы уходим.

А вдруг… вдруг мы в силах сломать эти рамки? Вдруг она имела в виду именно это? Вдруг нам суждено стать чем-то большим?

Постепенно Атлас укрепляется в своей мысли. Да, наверняка мать имела в виду именно это.

Неважно, с чего все началось. Неважно, чем все закончится. Мы – часть цикла, нравится нам это или нет, а потому не будь пустыней.

Стань саранчой. Стань бедствием.

– Давай станем богами, – вслух произносит Атлас, и тут важно помнить, что он под кайфом, тоскует по матери и ненавидит себя. Нельзя забывать, что в этот момент Атлас Блэйкли – крохотное, напуганное существо, печальное и одинокое. Он пятнышко на заднице новой угрозы существованию человечества. Атласу Блэйкли плевать, дотянет ли он до завтра, послезавтра или послепослезавтра. Ему плевать, пусть даже сегодня же его насмерть поразит молнией. Атлас Блэйкли – невротичный юноша двадцати с небольшим (двадцати пяти, если быть точным) лет в поисках смысла. Он упоролся тремя разными веществами, вызывающими измененное состояние сознания, да к тому же в компании, наверное, первого в своей жизни настоящего друга. И поначалу, произнося эти слова, он не думает о последствиях. Он их еще не понимает! Он – дитя с кругозором дебила, познал лишь крохотную долю жизни и пока не ведает, что он – пыль, песчинка, сраный червь. Он не поймет этого, пока Алексис Лай не постучится к нему и не скажет: «Привет, прости за беспокойство, но тут Нил умер, и у него в телескопе была записка. В ней сказано, что это ты убил его».

Вот тогда-то, чуть позднее, Атлас Блэйкли сообразит, как облажался. Нил умрет еще дважды, и только потом Атлас признает свою неудачу перед друзьями. Зато в тот самый миг все поймет, просто вслух не скажет: «Зря я попросил о силе, ведь я на самом деле искал смысл».

Однако теперь он получил и то, и другое. Мы в тупике, и вы это видите.

* * *

– В каком смысле? – спрашивает Либби. Ее руки все еще дымятся, на щеках белеют дорожки, и соль смешивается с сажей в уголках глаз. В волосы набились жирные хлопья пепла, а у ног лежит Эзра. Он испустил дух минут десять-пятнадцать назад, успев что-то сказать напоследок. Ни слова не прозвучит о том, что Атлас зол и не знает, как относиться к потере того, кого любил и ненавидел. Однако что-то он чувствует. Очень остро.

Впрочем, свой выбор он сделал, ведь где-то там есть вселенная, в которой ему не пришлось выбирать. Где-то там есть хотя бы вселенная, в которой Атлас Блэйкли совершил убийство и тем спас другие четыре жизни. Теперь ему остался единственный путь – найти это место. Или создать его.

Как бы там ни было, конец у этой истории может быть лишь один.

– Я о том, – отвечает Атлас, отрывая взгляд от пола, – мисс Роудс, что еще вы разрушите и кого ради этого предадите?

Комплекс

Как анекдот о человечестве

На одной стороне монеты – известная вам история. Геноцид, рабство, колониализм, война, неравенство, бедность, тирания, смертоубийство, адюльтер, воровство. Дурная и жестокая, она длится недолго. Предоставленные сами себе, люди неизбежно опустятся до основных инстинктов, зверств и самоистребления. Всякое человеческое существо способно видеть мир таким, какой он есть, и все же стремится его уничтожить.